В Аиде никогда не бывает абсолютно тихо. Не слышно гомона голосов, шарканья подошв, пыхтения и сопения, но и нет той давящей тишины, от которой кажется, что оглох. Звуки в Аиде иные – мерный стук капель воды да шелест песка на берегу Стикса. Тени же, хвала Гадесу, летают совершенно беззвучно.
Негромкий стук костей – это тени, еще не испившие вод Леты, играют с Хароном. Ставка для теней слишком заманчива – возвращение на берег живых. Едва уловимый шелест, с которым из переплетения страстей и чувств, что так присущи смертным, Клото неутомимо тянет нити судеб. Лахесис негромко напевает за работой: «Узелок завяжется…». Атропос трудолюбиво щелкает ножницами – не нить перерезать, так букет собрать.
Спокойно в Аиде.
* * *
– Аид! Ты где? – зычный голос перекрыл привычные звуки. – Кто тут есть?
Первой этот вопль услышала Персефона, тихо обсуждавшая с Атропос лучшие удобрения для сада. Она дотронулась до руки Аида…
Пир случился внезапно, без каких-либо причин. Просто Гермес принес амфору вина от Диониса. Харон, унюхавший божественный аромат, бросил игру в кости и вызвался проводить Гермеса, по пути жалуясь на подозрительно поскрипывающий шест, протекающую лодку, боли в спине и наглых теней. Клото заглянула на минутку узнать, не видел ли кто Лахесис, а через полчаса за ней пришла сестра, да так и осталась…
Итак, Персефона услышала глас вопиющего и обратила него внимание мужа. Аид прислушался и удивленно взглянул на Харона. Тот, подавившись прекрасным вином, раскашлялся и прохрипел уже на ходу:
– Погляжу…
Вернулся он через час. Все это время боги пытались поддерживать беседу, но при этом чутко прислушивались к доносящимся с берега Стикса обрывкам фраз.
– …попасть на сии берега… проводник – не нимфа!
– …кровь проливал и достоин посему… веди же!
Когда вопли утихли, Аид обреченно вздохнул и произнес:
– Идут.
Боги замолчали и с интересом стали ожидать того, кто дерзнул нарушить покой царства мертвых в столь поздний для смертных час. Представший перед богами был облачен в гиппоторакс и книмиды, в руке держал гоплон, а на поясе висел ксифос. Воин едва заметно покачивался, то ли от тяжести надетого на него, то ли от эманаций Тартара, проникающего сквозь щели, то ли от долгого и опасного пути. Харон же с мрачным видом устроился на своем месте и осушил килик. Аид приготовился было на правах хозяина вопросить смертного о причинах его прихода, но не успел.
– Завтра! – воин обвел взглядом собравшихся и потряс головой. Боги ждали продолжения. – Завтра я и мои друзья пойдем свергать богов!
– Кхм… – неуверенно произнесла Персефона и взглянула на мужа.
– Боги используют нас! – продолжал вещать воин. – На нас напали, а Гермес! Он сговорился с Аполлоном и не помог!
Гермес, как раз в этом время откусивший кусок лепешки, замер и удивленно захлопал глазами. Заметив, что собравшиеся смотря на него с интересом, замотал головой, делая честные глаза. Аид тихо хмыкнул, припомнив, что Гермес с Аполлоном слегка недолюбливают друг друга, и вновь обрати взор на гостя.
– Мы не ресурс! – воин воздел палец и потряс им. – Мы люди!
– Не кто? – удивилась Атропос. – Это что за зверь?
Клото лишь махнула рукой.
– И завтра мы пойдем на Олимп свергать богов! – воин важно кивнул и, покачнувшись, икнул.
– Он что, пьян? – удивилась Левка, до того не привлекающая к себе внимания.
– Как последний пьяница, – мрачно подтвердил Харон и сплюнул. – Его приволокла на себе какая-то нимфа и бросила на берегу. Не оставлять же его там было…
– И что теперь? – Персефона брезгливо скривила губы. – Здесь останется?
– Иди-ка ты к маме, – вздрогнул Аид. – Гермес, доставишь его к смертным. Пусть в свой срок придет ко мне. С почтением! – он покачал головой. – Нашел куда явиться о планах рассказывать!
– А я, пожалуй, одарю его, – Харон мрачно улыбнулся. – И дар мой таков: раз смертный не видит, кто перед ним, то отныне в друзьях он будет видеть врагов, а во врагах друзей!
* * *
Наутро в лагере пришедших к стенам Трои был большой переполох: Еврипил, царь Ормениона, проснувшись, напал на фессалийцев, крича об окруживших его врагах.
