Люциус учит маленького Драко:
- Смотри, сын, какие бывают типы вопросов:
Деловой вопрос: "Можно одолжить у тебя денег?"
Глупый вопрос: "Хотите стать моей женой?"
Нескромный вопрос: "Почему твои дети похожи на соседа?"
И, наконец, самый важный вопрос: "С чего ходить, с червей или с пик?"
BlauKatz
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Сириус не погибает во время битвы в Министерстве. Летом Гарри, устав от Дурслей, переезжает к нему в дом на площади Гриммо. Но что-то идет не так, и жизнь почему-то не спешит становиться счастливой и безоблачной... Алкоголь. Во что он превращает человека?
Комментарии:
Я устала от фандомных штампов поведения героев. Меня ужасно угнетает то, с какой легкостью все персонажи "ГП" в фанфиках тысяч авторов внезапно меняют ориентацию, в четырнадцать начинают жить полноценной половой жизнью, убивают людей еще в школе, считая это нормой и многое прочее. Я пыталась мыслить так, как может мыслить пятнадцатилетний мальчик, как должен мыслить и реагировать именно этот человек в разных критических ситуациях. Прошу не называть меня жестокой, я едва это родила, и то не без пинкодавания. Можно назвать эту работу экспериментом. Не знаю, насколько он получился удачным. Рекомендую внимательно читать предупреждения!
Сглатываю с мыслью, что являюсь немного идиотом. Гермиона, небось, отчитала бы меня до полуобморочного состояния, узнав, что я принимал внутрь воду из-под крана. А, плевать. Хотя водица эта - далеко не вкуснейший из напитков, что я когда-либо пробовал, набираю ее полный рот и снова глотаю. Да хотя бы из вредности. Странной тягостной волной хлорированная бурда отзывается где-то в районе желудка. На-пле-вать. У Дурслей и не такое пил.
Когда мне надоедает бесцельно тратить водные запасы Магической Великобритании, я вываливаюсь из душевой кабинки на холодный плиточный пол и вцепляюсь пальцами в ближайшее полотенце, чтобы не схватить ненароком какую-нибудь ущербную болячку или же обыкновенную простуду.
Немного согревшись обтиранием жесткой тканью, неожиданно для себя самого убираю полотенце в сторону, чтобы разглядеть свое совершенно голое отражение в большом зеркале напротив.
Я худой. Мне это не нравится. Не мечтаю, конечно, оплыть жиром, как Дадли. Однако то, что вижу – слишком.
У меня довольно приятного оттенка руки, шея и лицо, но остальное – цвета белой простыни. Я никогда не загорал нарочно.
Соскальзываю взглядом на член и бесстрастно изучаю его. Это точно не самая красивая часть моего нескладного тела. В Хогвартсе, в душевой я видел и других парней нагишом. Черта с два, половые органы у всех мужчин гадкие! Сам по себе член логичен и прочее (в туалет ходить надо ведь), так что пусть болтается. Но я не могу себе даже представить, что это надо будет вставить в мою единственную, любимую избранницу. Против наличия детей я ничего не имею, даже наоборот (бегали бы тут такие маленькие Гарри), но, блин, это же так жутко - вставлять часть себя в чье-то тело. Часть себя в чужое тело. Не могу представить.
Я уже не впервые над этим задумываюсь. Сначала даже испугался таких размышлений: ведь вдруг я, этот, импотент, или, чего хуже, неправильный. Но нет. Я отчетливо чувствую… нечто необычное и приятное внизу живота, смотря на ноги и вырезы девушек. А при близком контакте… боюсь, что меня даже Гермиона немного возбуждает. Но почему «даже», собственно говоря? Она одна из самых нормальных девочек на курсе, этого не отнять.
Так. Надо отвлечься от глупых рассуждений. И одеться, в конце концов.
Натягивая нижнее белье, я соглашаюсь с мыслью, что, когда дело дойдет до секса, просто слечу с катушек на несколько часов. Ну, а потом уже как-нибудь возвращусь в нормальное состояние. Кажется, именно это происходит с людьми во время половых актов – сумасшествие. И это нормально. Слышишь, Гарри? Норма.
Окей. Только не могу понять, как девушки сами могут хотеть, чтобы в них… вставлялись. Знаю, что инстинкты. Знаю. Но не понимаю.
Ха. В Хогвартсе не преподают сексологию. Может быть, зря?
Утро начинается чистым воздухом и приятным белым светом, сквозь окна пробирающимся в мрачный особняк рода Блэк. Это мне по душе.
Кухня пустая. Почерневшие от скорбной и длинной жизни котлы на полках у стены навевают унылые воспоминания об уроках зельеварения. Я постоянно хочу их выбросить и заменить на маггловские кастрюли и миски, но не делаю этого. Казалось бы, вышколенный такими опекунами, как Вернон и Петуния Дурсль, я теперь должен бы только бегать да убирать, работать, готовить и вообще быть паинькой. Да, а еще казалось, что, поселившись в одном доме с Сириусом, я обязан не переставая сиять от счастья, будто новенький галлеон. Ан нет. Так, как надо, почти никогда не получается.
На огромном черном столе покоится одинокая бутылка. Пустая, в чем нет ничего удивительного. Я с задумчивым видом вытрясаю из горлышка последнюю каплю. Облизываю измазанный алкоголем палец. Сполоснув в раковине, ставлю бутылку к остальным, под стол. Потому что в шкафчик уже не влезают. Все это стеклянное безобразие я хочу выбросить вместе с котлами. У меня вообще много желаний.
Сириус заваливается на кухню около десяти часов утра, когда я уже дремлю над «Ежедневным пророком». Не открывая красных подпухших глаз, он скрипит сквозь зубы что-то похожее на грязное ругательство. Но нет – я с трудом, однако различаю в этих утробных звуках утреннее приветствие.
Усевшись за стол, он хватает один из приготовленных мною тостов, несколько секунд жует его - медленно и старательно, будто это подозрительный кусок резины, и отбрасывает назад на тарелку. Кривится. Еще бы. Во-первых, тосты давно остыли. А во-вторых, хлеб был странный. Больше не буду такой покупать.
- Гарри, дай мне зелье… пожалуйста, - обращается он ко мне уже более членораздельно и мило.
- Э-э. Ты вчера выпил последнее, - отвечаю я, отложив газету в сторону.
Сириус стремительно мрачнеет.
- Так пойди и купи мне чертово антипохмельное! – вырывается у него почти лай.
Я чувствую эгоистичную агрессию крестного, и на душе становится до противного пусто. Интересно, почему.
- Извини, - заметив выражение моего лица, бормочет Сириус. – Я веду себя, как последняя скотина, да?
- Да, - киваю пресно. – Налить тебе водички?
- Это было бы здорово.
Когда я подсовываю ему третий стакан, Сириус вдруг замирает и поднимает на меня блестящие серые глаза.
Я думаю: «Только не это. Не добивай меня сейчас, Бродяга. Я же с собой покончу».
Но мои мысленные мольбы оказываются бесполезными.
- Ты так похож на отца, Гарри. Он поступил бы так же, - говорит Сириус, отстраненно-печально вглядываясь в меня. Или нежно-скучающе? Я не могу определить. Но, блядь, как же меня это достало.
- Я не Джеймс, - вырывается почему-то хрипло.
- Да, конечно, - медленно кивает Сириус.
Вижу, слышу, чувствую и понимаю, как ему от этого печально.
- Извини, - бросаю, пожимая плечами.
Мне вроде и больно, но я не то что не хочу, я не могу это демонстрировать. Что-то переклинивает внутри, и я весь такой равнодушный ухожу вон.
Покончу ли с собой, как обещал? Вряд ли. Мне же еще мир спасать – совесть не позволит самоуничтожиться раньше времени. Ведьма проклятая эта совесть.
Что я делаю на протяжении дня?
Сначала тащусь в свою спальню, чтобы в обществе хрустящей кормом Хедвиг ответить на почту от друзей.
Рон пишет какой-то короткий вздор из фундаментальных фраз классической дружеской переписки, Гермиона строчит все то же, только в десять раз длиннее и сложнее. Я очень люблю их обоих, но совершенно не вижу смысла в этом пачканье пергамента. Только чтобы не обидеть друг друга игнором.
Обиделся ли бы я, если б Хедвиг не приносила мне каждые четыре дня по два-три личных письма? Думаю, да. Я считал бы себя унылым ничтожеством.
Тогда почему меня так бесят эти переписки?
А я вообще плохой человек. Давно ли понял? Кажется, знал всегда.
Но это так, лирическое отступление.
Вымучив два лаконичных письмеца и заказ на антипохмельное зелье, я отправляю Хедвиг в путь. После чего вздыхаю с облегчением.
Следующим делом иду опустошать полки ближайшего маггловского магазина.
Когда останавливаюсь возле кассы, стоящие рядом девчонки хихикают, пялясь на меня в открытую. А я смущенно думаю, что они сошли с ума. И вообще чувствую, будто у меня как минимум расстегнута ширинка. Но нет, все пуговички и молнии на месте. Значит, просто психанутые.
Обед у меня слегка пригорает своей самой вкусной частью – мясом, но остальное получается вполне сносным. Все-таки недаром я провел детство в роли мальчика-раба на побегушках. Картошка-пюре и мясная подлива – это всяко лучше яичницы с луком, которая является вершиной кулинарных способностей Сириуса.
Я не голоден. У меня такое бывает, организм привык к ненормированному питанию. Поэтому аккуратненько расставляю на столе еду, не забыв про приборы и, позвав Сириуса, выхожу из дома.
Вообще-то, я полюбил прогулки только недавно – после того, как довелось буквально зубами выгрызать у Дамблдора разрешение на них. Конечно, как же можно выпускать Золотого Мальчика хотя бы на пять минут из похожего на склеп, но такого безопасного имения Блеков? Тем более, без сопровождения в виде армии авроров и полного состава Ордена Феникса!
Нельзя, конечно же. Но моих конституционных прав еще никто не отменял, на чем я и настоял. Правда, пришлось здорово помучиться, целую ночь перед знаменательной речью отыскивая и выписывая на отдельном пергаменте нужные законы… Зато каков результат! Я теперь могу без надсмотрщиков и конспирации ходить по улицам!
Но. Паранойей никогда не страдал, однако уверен, что за мной все равно усиленно наблюдают из-за каждого угла, а вокруг квартала установлен мощный магический барьер. Ну, разве что у Дамблдора появился новый гениальный план по уничтожению Волдеморта уже без моей персоны в главной роли, что вряд ли. Радуюсь хотя бы видимости независимой жизни.
Опускаюсь на скамью в своем излюбленном сквере. Летнее солнце напекает голову, поэтому я вскоре пересаживаюсь чуть вправо, в тень.
Смотрю на облака, почти медитирую. И вдруг слышу совсем рядом напряженную беготню. Мигом отрываюсь от созерцания редких белесых тучек. Рука тянется к палочке.
На мощенную брусчаткой дорожку выбегает какой-то малец в красной кепке с длинным козырьком. Вслед за ним мчится мальчик чуть покрупнее. Прямо перед моей скамейкой последний хватает маггла в кепке за ворот, и тот падает на колени, вцепившись пальцами в ткань футболки, чтобы она не впивалась в шею так сильно. Крепыш с размаху бьет свою жертву кулаком прямо в лицо. Алая кепка отлетает в сторону, ударяясь об землю с глупым звуком «чпок».
Я совершенно внезапно оказываюсь в шаге от мальчишек. Схватив насильника за плечо, я быстрым движением калечу ему нос (ведь слышу тошнотворный хруст) и с силой отбрасываю противного маггла в сторону. Он приземляется на мягкое место. Пробормотав шокировано: «Псих», удирает, почему-то прихрамывая. И не так быстро, как хотелось бы.
Оставшийся малолетка поднимает с брусчатки свою ненаглядную шляпу. Вытирает рукавом кровь с разбитой губы. И смотрит на меня в ужасе.
Я нагибаюсь к нему, чтобы подать руку и расспросить о самочувствии, но он быстрее – вскакивает на ноги и, сначала только отступив назад, уже спустя секунду убегает вон.
«Дежа вю», - думаю я, разглядывая маленькую каплю крови на брусчатке. По виду – мелочь. По сути – преступление.
Ненавижу себя. За что? Тот малолетка заслужил сломанный нос! Но, черт подери, я не чувствую от этого облегчения.
Улыбаюсь. Улыбаюсь перепуганной старушке, которая стала немым свидетелем недавней сцены. Улыбаюсь женщине с коляской и мужчине с дворняжкой на поводке. Магглы сторонятся меня, как умалишенного. Полагаю, они не так уж и ошибаются.
Когда я возвращаюсь домой, наступает самая унылая пора – темный вечер. Мрак выползает из углов, заполняет многочисленные комнаты. Из щелей, вентиляций и подвалов просачиваются незаметные в день сквозняки.
Вот теперь я голоден. Дрожащими от желания наполнить желудок хоть чем-нибудь руками я загребаю все подряд: утренние тосты, остатки подливки вместе с подгоревшими корочками свинины, сомнительной свежести йогурт и даже подгнившую луковку, которую Сириус забыл истребить вместе с яйцами на прошлой неделе.
Есть больно. Я имею в виду, небо очень царапает сухими тостами, и оно, мгновенно воспалившись, распухает. Кривлюсь, но не могу пересилить голод. Словно дикарь после трехдневного поста, с горящими глазами пожираю все это «счастье гурмана». Покусился бы сейчас кто-то хоть на крошки от моей добычи, я бы ему глотку перегрыз, поддавшись какому-нибудь первобытному инстинкту.
Залезаю в огромное кресло перед камином. Огонь только начинает разгораться, забавно потрескивая поленьями. Углубляюсь в чтение учебника по трансфигурации. Настолько скучная литература, что я очень быстро начинаю усиленно зевать. А потом большие маятниковые часы отбивают девять вечера. До меня абсолютно внезапно доходит, что я не видел Сириуса еще с утра.
Выйдя к лестнице, зову крестного. Но он не отзывается. Не шумит. Не могу подавить тревогу, пока разыскиваю его по пустым комнатам.
Но его нет нигде. Я даже проверяю подвал и чердак. Медленно, но верно погружаюсь в панику – Сириусу нельзя покидать особняк. Он до сих пор не оправдан, его разыскивают авроры.
Уже набираю полную пригоршню летучего пороха, чтобы ступить в камин гостиной и сообщить о пропаже крестного Дамблдору, когда до меня доносится звук открывающейся двери. Я выхватываю из кармана палочку. На всякий случай.
Стоя под тенью от дверного проема, осторожно выглядываю в коридор. По спине тут же скатывается капелька холодного пота.
Сириус возвратился. Пьяный в доску, он силится затворить дверь и удержаться при этом на ногах. Но это зрелище для меня не в новинку. Пугает присутствие двух незнакомцев.
«Собутыльники?» - думаю я, разглядывая их раскрасневшиеся от хорошей попойки рожи. Один, довольно молодой человек с однодневной щетиной, еще держится относительным бодрячком, разве что слишком веселый. Другой, чуть полноватый мужик лет сорока, с отсутствующим видом разглядывает портьеры, за которыми скрыт портрет истинной ведьмы Вальбурги Блэк. Оба магглы, судя по одежде.
- А там кто-то есть, - слегка растягивая слова, бормочет тот, что помоложе. И смотрит прямо на меня.
Озадаченно вспоминаю, что плащ-невидимку оставил в дорожном сундуке на втором этаже. Так создал бы впечатление обычного пьяного глюка, исчезнув просто на глазах. Но не судьба.
- А, это Гарри, мой… мой… - силится произнести нужное слово Сириус, для чего-то безуспешно поправляя на себе пиджак. – Мой, - смиряется он.
А потом смотрит на меня неожиданно строго и говорит:
- Где твое гостеприимство, Гарри? Спустись в подвал и принеси нам с джентльменами… хорошего огневиски.
Ох, черт, какой же он пьяный.
Я в несколько шагов пресекаю пространство между нами и, схватив Сириуса за рукав, отвожу в сторонку.
- Зачем ты их привел? – цежу сквозь зубы. – Это не лучшее место для двух бухих магглов. Одного тебя хватает.
Сириус свирепеет.
Глупо разговаривать с человеком под градусом. Понимаю это только когда крестный совершенно неожиданно дарит мне хлесткую пощечину.
Я хватаюсь за пострадавшую щеку, чувствуя, как душу заливает ненависть.
Хриплю: «Ублюдок», направляя на него палочку.
Сириус - один из лучших бойцов Ордена. Так что он мгновенно меня обезоруживает.
- Тебе нельзя это использовать, Гарри.
Я отшатываюсь назад, не в силах выдерживать запах перегара, которым от него просто разит.
- Слушайся папу, Гарри, - вставляет вдруг полноватый маггл.
- Он не мой отец, - произношу я, выталкивая из себя слова, будто застрявшие в горле камни.
- Да, Джеймс мертв, - соглашается Сириус таким тоном, словно говорит: «Ты убил Джеймса».
Я слышу за спиной сиплый смех. Это тот пьяница, что помоложе, угорает.
Делаю шаг в сторону ведущей вверх лестницы, но меня немедленно останавливают, вцепившись сильной рукой в плечо.
- Кажется, я тебя о чем-то попросил.
Голос Сириуса звучит так холодно и властно, что у меня подгибаются коленки.
«Бродяга никогда не вел бы себя так, будь он при здравом рассудке. Он не такой. Нет. Его переклинивает только когда выпьет…» - мечутся в голове мысли.
Я вырываюсь из крепкого захвата и, повернувшись к нему лицом, просто смотрю в глаза. Смотрю пристально, смотрю с вопросом. Но взор Сириуса подернут дымкой неадекватности, а палочка в руке угрожающе покачивается.
Спускаюсь в подвал, ощущая странную слабость. Внезапно накатывает страх - Сириус остался там один с двумя незнакомыми типами. Откуда он их притащил? Что делать?
Камин. Надо только добраться до камина.
Выбираю первую попавшуюся бутыль. Они все тут большие, не такие, как «мензурки» для маггловского коньяка. Холод пыльного стекла, запах сырости, гремучее пойло самозабвенно плещется в бутылке, ударяясь о прозрачные стенки.
Когда я поднимаюсь на первый этаж, Сириус стоит в дверном проеме, соединяющем коридор с кухней. Ждет меня.
Подхожу и без лишних слов протягиваю бутылку. Пальцы Сириуса уже смыкаются на стеклянном горлышке, когда из кухни доносится голос одного из «гостей»:
- Какой невоспитанный мальчик. Даже не может обслужить приятелей своего опекуна.
Тот, что помоложе. Весельчак. Мне гадко.
- Ты слышал, что сказали? – интересуется Сириус заплетающимся языком. – Марш на кухню.
Едва сдерживаюсь, чтобы не ударить его.
- Нет, не собираюсь… - начинаю я, но в следующий момент крестный хватает меня за локоть и грубо заталкивает в помещение.
- Не дерзи.
Щелкает дверной замок.
В гребанной кухне нет камина. Только пустые бутылки и котлы, которые я так страстно хочу выбросить.
Стою, прислонившись спиной к дверному косяку и скрестив руки на груди. Они пьют. Липкий спиртной запах окутывает помещение. Огонь свечей на столе подрагивает от бурного смеха, которым заливаются все трое. Почувствовав какое-то жжение в правой руке, я замечаю, что кожа на костяшках пальцев слегка воспалена. Насколько же сильно я врезал тому пареньку?
Опускаюсь на корточки, устав стоять, бездействуя.
Бутыль почти пустая. Как в них столько помещается?
Полноватый маггл заводит песню. Я хочу убить его. Стеклянные бутылки – хорошее оружие. Но мне совсем не хочется приближаться к их пьяному шабашу, чтобы добыть себе одну такую. Прескверный голос у этого урода.
Сириус, уже, было, засыпающий, вдруг дергается, широко распахивает глаза. Изрекает:
- Гарри.
А потом добавляет:
- Ох, дерьмо.
В следующий момент он резко встает на ноги.
И очень эпично падает, ударяясь лицом об столешницу. С выразительным таким звуком клацнувшей челюсти.
Маггл постарше разражается визгливым смехом, прямо до икоты. Второй ублюдок какого-то лешего спокойно разглядывает мою персону.
Проходит секунда, другая, пять, а Сириус не встает. Подхожу. Осторожно касаюсь его плеча.
Крестный устраивается на своем «ложе» поудобнее и начинает храпеть.
Уснул.
Огневиски из перевернутой бутылки разливается по поверхности, подмывая лицо Бродяги. Он даже не отодвигается.
Чувствую, что ко мне неслышно приблизились сзади. Тот маггл, который весельчак.
Я не вздрагиваю, просто очень удивляюсь, когда он хватает меня за подбородок, заставляя заглянуть в болотного цвета глаза. Жестокие. Блестят пьяным безумием.
- А ты ничего, малыш. Я не представился… Джек.
Мокрые от огневиски губы изгибаются в тошнотворной улыбке.
Я пытаюсь вывернуться. В тот же момент он толкает меня к столу. Обхватив одной рукой за талию, почти вжимается в меня всем телом. Я слышу соленый запах пота. По-плохому схожу с ума.
Одна рука обхвачена клешней пьяного мужилы по имени Джек. А вот вторая...
Я замахиваюсь, но у этого маньяка на удивление хорошая реакция, несмотря на количество употребленного алкоголя. Теперь оба запястья скованы тупой, опасной болью.
Соплю и шиплю, веду ожесточенную борьбу. Он сильный, как сатана.
А потом эта тварь резко наклоняется и впивается в мои губы своими.
В голове взрывается, вскидывая над собой огненный «грибок» и принося мне чисто физическую боль, граница между явью и кошмаром.
Я чувствую, как лицо покидает последняя капля крови.
В мой рот врывается улитка. Скользкая, почему-то теплая, спиртная.
Я делаю рывок головой назад, а затем изо всех сил бью Джека лбом в нос. Он отшатывается, не ослабляя хватки на моих запястьях.
Быстро оглядываюсь. Сириус уже сполз на скамью и спокойно посапывает. Полноватый маггл бормочет что-то своему стакану, роняя на воротник слезы. Будто пребывает мысленно в другой вселенной.
Когда понимаю, что уткнулось в мой живот, начинаю трястись.
И не так, как когда холодно или переживаешь легкий стресс. Мной колотит, без преувеличений, с силой эпилептического припадка.
Маггл едва сдерживает мои конечности.
Жарко - пламя от взрыва рвется наружу. Я не могу остановить судороги. Шиплю. Что шиплю? Нечто вроде:
- Сука, мразь!.. Псих недоделанный… отпусти меня, я тебя убью… убью, тварь, слышишь?!.. Отпусти!
Тянусь к его рукам, клацаю зубами, пытаясь укусить, загрызть, уничтожить, повалить на пол и растоптать подошвами. Превратить в кровавое месиво. Но я не могу, потому что он, оказывается, здоровенный и почти атлет, на две головы выше.
- Не противься, малыш, - произносит монстр, не переставая улыбаться.
Я захлебываюсь воздухом, когда меня, будто куклу, легко разворачивают на сто восемьдесят градусов и прижимают лицом к столу, скрутив руки за спиной. Точно как в маггловских фильмах копы роняют пойманных бандитов мордой о капот.
В футе от меня к столу привалился спящий Сириус. Разглядываю грязные черные волосы крестного. Это мой личный Ад.
Полноватый маггл продолжает бубнить что-то, пальцем зачерпывая капли из лужи огневиски на столе.
«Мама, я хочу проснуться», - моя молитва.
Мечусь и дергаюсь, словно только что выброшенная на сушу рыба.
Маньяк тянется к моей ширинке. Рука грубо сжимает член.
- Ступефай.
Тиски исчезают. Позади с тяжелым грохотом валится на пол туша. Я не сразу понимаю.
Да я не понимаю даже когда выпрямляюсь и вижу Бродягу, застывшего возле стола с палочкой в руке. И с ужасом в глазах.
Полноватый маггл уснул, отбросив голову на спинку кресла.
Для чего-то заставляю себя посмотреть в сторону Джека.
Он неуклюже распластался среди комнаты. Черты небритого лица искривлены, а глаза широко распахнуты. Смотрит в одну точку на потолке. Штаны спущены по бедра.
Зажимаю рот рукой, сглатываю рвоту. Эта дрянь между ногами. Она у всех мужиков отвратная.
Подхожу к столу и приседаю, беру лучшую из бутылок.
Прозрачнейшее, тонкое стекло. С каким же приятным хрусто-звоном разбивается оно об край столешницы!
Поворачиваюсь к Джеку. На пол почему-то капает теплая, вязкая кровь. Пальцы порезал?
- Гарри, что ты… - хрипит Сириус.
- Кастрирую суку.
Слабая вспышка заклинания.
А потолок таки знатный – вон какая паутина. Разбитая бутылка выскальзывает из пальцев.
Вырывает меня из темноты по имени сон противный стук. Пытаясь не завыть от внезапной головной боли, продираю глаза. Сквозь окно под потолком заглядывает Хедвиг. Таращится прямо на меня большими красивыми глазищами. С трудом приподнимаюсь на локтях – пол здесь не самый комфортный. Справа от себя чувствую какое-то движение. Дергаюсь, и врезаюсь взглядом в фигуру крестного.
Сириус полулежит, привалившись спиной к ножке стола. Щурится в сторону окошка. Затем взмахивает палочкой. Щелкает замок, и Хедвиг быстро влетает в комнату, устраивается на моем плече. Я почему-то дрожащими руками отвязываю от протянутой лапки сверток.
Коробка антипохмельного.
Беру один флакончик и, опустив на землю, толкаю в сторону Сириуса. Он ловит снадобье и быстро выпивает. Не смотрит на меня. Я тоже не стремлюсь заглядывать ему в глаза.
В углу лежат два связанных магическими путами маггла. Наверняка без сознания. Надеюсь. Во всяком случае, они не двигаются и не издают ни звука.
Я сажусь и, обхватив себя руками за коленки, пытаюсь сохранять спокойствие.
Приснилось? Не приснилось?
Два тела в углу – достаточные доказательства? А отсутствие у меня палочки? Порезы на пальцах? А разбитая бутылка в тени возле стены?
Хочу, чтобы все это исчезло. Немедленно.
У меня вообще много желаний.
Сириус кряхтит, поднимаясь на ноги. Ему уже лучше, решаю по походке. Приблизившись к магглам, Бродяга берет каждого за плечо, и с громким хлопком аппарирует вместе с двумя тушами. Куда? Кажется, мне глубочайше наплевать.
Принимаю вертикальное положение. У меня нет палочки. Какая жалость.
Подтаскиваю к нужной локации табурет. Становясь на него, лавирую над пропастью глубиною в полметра с шапкой, ищу центр тяжести. О, вот так. Жив, больше не падаю. Хм… Что бы такое взять? Вон та длиннющая поварешка выглядит довольно заманчиво. Схватив вышеуказанный инструмент, замахиваюсь.
Пузатые котлы с верхней полки со страшным грохотом валятся на пол, катятся, звенят, ударяясь друг о дружку. Затем следующая полка. Там было что-то еще? Керамическая вазочка? Это она так звякнула, разбиваясь о днище здоровенного котла? Чистое наслаждение.
Остался только один, самый огромный, черный, как смола, обросший столетней пылью и паутиной. Я поднимаюсь на цыпочках, хватаюсь за края проклятой посудины и сильным рывком, со скрежетом, отправляю ее в вольный полет по кухне.
Котлище стремительно пикирует вниз под небольшим углом. Со страшным грохотом обрушивается на кухонный стол, и тот аккуратненько переворачивается набок. Котел благополучно приземляется на десятки бутылок, которые скрывала под собой упавшая мебель.
На моем лице расползается нездоровая улыбка. Запускаю вслед разрушительному снаряду поварешку. Она с мелодичным хрустом добивает оставшиеся бутылки.
Спрыгиваю с табуретки и ухожу к раковине – искать металлическую губку-сетку для мытья посуды. Ах, вот она.
В душ.
Разорванная одежда украшает собой пол. Вода такая горячая, что кажется, будто сейчас мясо от костей отстанет. Пены много. Она, словно тщательно взбитый яичный белок, облепляет ноги.
Глупые сравнения.
Ненавижу себя. За что? А я вообще плохой человек.
Провожу металлической губкой от шеи до ключицы. Острая, жгучая боль поражает кожу. Струи кипятка только усугубляют ситуацию. Я прислоняюсь к стене, подальше от воды. Подношу к глазам свой инструмент для мытья.
На губке остались тоненькие кусочки кожи.
- Мама, я сошел с ума, - шепчу, отчего-то стуча зубами. – Совершенно. Абсолютно окончательно и бесповоротно.
Приоткрываю дверцу душевой кабинки, и изо всех сил запускаю металлическим комком проволоки прямо в унитаз. Гол.
Все равно грязь мне не отмыть.
Ведь утопаю в ней с детства.
Спустя пять минут, старательно полощу рот, чтобы избавиться от привкуса рвоты.
Сквозь тонкую белую рубашку проступают мелкие капельки крови.
Ноги почему-то несут в кухню. Сириус уже возвратился, и стоит теперь вполоборота ко мне, отрешенно разглядывает битые бутылки и помятые котлы.
Почему-то снова улыбаюсь. Если этот оскал можно так назвать. Нельзя.
- Мне сообщить Дамблдору… или… ты сам? – спрашивает он глухо. Когда мы встречаемся на секунду взглядами, очень ярко чувствую его уныние, безнадежность, раскаяние, стыд…
Молчу. Что я могу ответить?
- К кому переедешь?.. – пытается крестный поинтересоваться спокойно, но голос в последний момент подводит. – Я… могу помочь с вещами, - добавляет тихо.
Продолжаю молчать. Да я и рад бы что-нибудь сказать, прошептать, закричать… но не могу. Кажется, будто, если вымолвлю хоть слово, рассыплюсь в порох. Глупые сравнения.
- Гарри, - несмело произносит Сириус, смотря мне в глаза. – Гарри, - повторяет он, падая на колени.
Наблюдаю за ним в ужасе.
Зачем, Бродяга?
- Гарри, мне так жаль. Я… я… не знаю, сможешь ли простить меня когда-нибудь. Ты – все, что у меня было… А я так старательно тебя отталкивал. Был с тобой жесток, позволил себе утопать в собственном одиночестве и бессилии, топить его в стакане, когда ты был рядом, нуждался во мне…
Каждое слово Сириус произносит все горче, смотря в пол, завесившись волосами. А когда на последней фразе резко вскидывает голову, я вижу в его глазах слезы. Вижу слезы и раскаяние. Вижу стыд, и горе, и уныние.
- Извини, но я не тот, кому можно довериться. Думал, что смогу… Мне нельзя было брать над тобой опеку, - убито продолжает Бродяга. – Я конченый человек, Гарри.
Закрывает лицо ладонями, содрогаясь в тихих, сиплых рыданиях.
Несколько шагов. Несколько шагов, и я стою перед ним. Моя душа болит, мой разум пуст.
Протягиваю руки вперед, осторожно касаюсь его плеч.
Поддаюсь порыву, и крепко-крепко обнимаю крестного.
В нос бьет запах огневиски, пота, сигаретного дыма. И одеколона, который не выветривается даже если три раза постирать одежду. Аромат несильный, но устойчивый, принадлежащий только Сириусу Блэку.
Замерший шокировано в первое мгновение, он вдруг тоже обхватывает меня за плечи.
Мы сидим так вечность. Что такое норма, Гарри?
А слезы катятся, ведь я так давно не плакал. Будто жизнь блеклыми красками проходила мимо. Теперь же все стало ярко и отчетливо.
Что такое норма, Гарри? Разве мужчины всхлипывают, размазывая слезы по щекам? Конечно, нет. Но когда это я был нормальным?
А потом начинаю говорить, стуча зубами, не останавливаясь ни на секунду:
- Это ты меня прости, Бродяга. Я во всем виноват. Ведь должен был как-то вмешаться, остановить все это еще в начале лета. Но я решил не лезть, закрыл глаза на то, как тебе плохо… Не возражай, прошу, потому что я снова начну реветь, как идиот. Знаю, ты думаешь, что, если умер Джеймс, и мама, и другие, то жизни больше не будет, но ты не прав. И… мы тебя оправдаем, Сириус. Ты снова сможешь ходить по улицам, как свободный человек, тебе больше не надо будет скрываться. Просто потерпи еще немного. Я… должен был сказать тебе это давно. Но я, глупый, думал, что не имею права лезть в твои дела!.. Это все моя вина.
Сглотнув и прежде, чем он успеет меня перебить, продолжаю:
- Сириус, послушай меня. Давай начнем все сначала. Так, будто ничего не было. Я… хочу вытянуть тебя. Позволь мне, пожалуйста.
- О, Гарри, - выговаривает Сириус потрясенно. Сказать больше он сейчас не в состоянии. Просто смотрит на меня промытыми слезным потоком серыми глазами. Смотрит удивленно, смотрит печально. И нежно, и со стыдом, и с верой.
Верой во что? В мои слова? Да, верь, Бродяга! Я тоже буду верить. Я страстно хочу верить, что спасу тебя. Себя уже не надеюсь.
Сириус хочет уничтожить мусор с помощью магии. Но я заявляю, что горю непреодолимым желанием убрать все собственными руками. Ведь действительно хочу.
Сметаю на огромный металлический совок остатки стекла, и наполняю по венца последний котел. Хватаю за ручку, направляюсь к входной двери.
Солнце где-то там, за стенами и крышами, уже приближается к горизонту, раскрашивая небо в розовый цвет.
Встречающиеся на пути магглы с нескрываемым подозрением и любопытством поглядывают на мою ношу. А я улыбаюсь, потому что я вообще улыбчивый человек.
Ближайший мусорник уже весь заставлен чертовыми котлами.
Начать сначала. Мне нужны силы, мама.
