Днём глаза застилает марево, кружится голова, а солнечный свет жалит, словно оса. Днём даже шевелиться неохота, лень расползается по расслабленным членам, хочется свернуться в клубок, залезть в укромное место и заснуть.
Ночью всё по-другому. Чувства обостряются, глаза видят всё до мельчайших подробностей, уши слышат, как толкается кровь в чужих венах – мою жизнь с самого рождения сопровождает мерный стук чужих сердец – но сильнее других чувств у меня обоняние. Я отличаю людей по запаху – мне не нужно слышать голос, не нужно видеть лицо, достаточно незаметно втянуть в себя воздух, и я знаю, кто передо мной, и что он ел сегодня на завтрак, и как давно занимался сексом, и чем болеет, и в каком сейчас настроении. Каждое чувство пахнет по-своему. Обычные люди тоже иногда ощущают чужие эмоции; «пахнет» страхом, говорят они, и это не фигура речи – так оно и есть.
Если задуматься, то я – довольно опасное существо, поскольку знаю о других людях гораздо больше, чем они могут себе вообразить. Если б я был полностью вампиром, скорее всего, я б не умел бы толковать те факты, которые буквально собираю носом, ибо вампиры только по виду напоминают людей, но по образу мысли гораздо дальше от них, чем те же гоблины. Поэтому вампир вряд ли сможет сложить разрозненные факты и придумать, как их наилучшим образом использовать; анализ ему недоступен, его оружие – обаяние. Итак, вы не ошиблись, именно потому что я полукровка, я гораздо опасней вампира, которого маг может отогнать заклинанием, а магл – убить серебряной пулей. Меня-то не отгонишь. Пуля меня возьмёт любая, но кому придёт в голову стрелять в безобидного недотёпу? Я не умею перекидываться в летучую мышь, эффектно выпускать клыки и влюблять себя людей любого пола и возраста. Зато я знаю о вас больше, чем вы можете себе представить.
Но я ещё не решил, как именно использую свои знания. Пока я живу, как получится, плыву по течению и наблюдаю; как муравей, тащу всё, что слышу и вижу, в свою заветную кучку, чтоб потом, когда наступит время, достать и использовать себе во благо. Моя главная задача – казаться безобидным, а лучше – бестолковым. Ну не настолько, конечно, чтобы меня выгнали с работы… Такому, как я, трудно найти работу. Недавно я её чуть не лишился. Причина самая обыкновенная (для меня обыкновенная) – кровь.
Кровь волнует меня, но не до такой степени, чтобы мне захотелось добыть её силой. Но, тем не менее, я стараюсь избегать открытых источников крови. Фишер знает об этом, понятия не имею, откуда, мы с ним не поднимали эту тему, но он не ставит меня на дежурства к больным с кровоточащими ранами. Наверно, догадался – он умный мужик. А, может, где прочитал… Не первый же я полукровка на свете. Хотя с себеподобными мне сталкиваться не приходилось. Вампиров я немного побаиваюсь, но не так, как люди – вампиры не нападают на своих детей. Дело совсем в другом: вампиры слишком красивы и безмятежны с виду; большое искушение стать одним из них – пока не увидишь, как они охотятся. Поэтому я стараюсь держаться подальше даже от собственного отца. Знаю, ему бы хотелось, чтобы я жил с ним в клане – он предлагал меня инициировать. Спасибо, что ему хватило ума спросить, хочу ли я этого! За это я его даже немного уважаю. Хорошо, что его внешность мне не передалась – иначе гораздо труднее было бы притворяться ветошью. Даже мама, моя умная мама не устояла перед его смазливой физиономией. Хотя она – самый близкий, да наверно, единственный близкий мне человек, в этом вопросе понять я её не могу. Что может быть привлекательного в заносчивом, самодостаточном и не слишком-то умном существе? Весь их ум уходит на то, чтобы заморочить или соблазнить жертву – в зависимости от обстоятельств. В ответ на мой вопрос мама вздыхает и отводит глаза. У папаши хорошо подвешен язык – может, в этом дело. «Ты, потомок гордых вампиров, выносишь утки из-под жалких людишек. Позор моим сединам!» Ну, это он лукавит: никаких седин у него и в помине нет. Выглядит на порядок лучше меня, хотя вторую пятисотку разменял. «Я не амбициозен», – говорю я ему. «Неужели ты не хочешь жить долго, как мы?» – его аргументы предсказуемы – говорю же, особым умом он не отличается. «Хочу, но ваш образ питания мне категорически не подходит». Он вздыхает и делает вид, что огорчен. Не знаю… Не уверен, что они умеют испытывать человеческие чувства. Зато они прекрасно умеют их имитировать. В этом, отчасти, и есть секрет их неотразимости. Гусеница, чтобы её не склевали, принимает цвет сучка, на котором сидит, а вампир изображает чувства, чтобы самому не упустить завтрак. Но отец, как я уже сказал, принимает во внимание мои желания, поэтому я неплохо к нему отношусь. К тому же он сделал исключение для мамы, и одно это поднимает его в моих глазах.
Честно говоря, что бы я тут не говорил, если бы мне дали возможность выбирать, то я бы хотел быть просто человеком. Увы. Но я тщательно притворяюсь нормальным, мне это почти удаётся – может, сказываются таланты отца. В клинике о моей сущности никто не знает, кроме Фишера, который принимал меня на работу, и тех, кто пораскинул мозгами и догадался сам. Среди таких догадливых моя сменщица, Гермиона Грейнджер. Вот уж у кого своих тайн навалом, чтобы обращать внимания на чужие. Но тем не менее, она сложила два и два и поняла, что я такое. Мы с ней как бы даже дружим. Это новый для меня опыт – сколько бы мама не старалась в детстве сводить меня со сверстниками, друзьями я так и не обзавёлся.
Гермиона изо всех сил пытается смириться с моей полувампирской природой, но ей это не всегда удается. Иногда я чувствую ее тревогу. В отличие от других, она понимает её причину. Интересно, если бы я сказал бы, что знаю о том, что она магически изменила кровь, боялась бы она меня больше?
Её новая кровь пахнет совершенно иначе – я не узнал бы новую Гермиону, если бы ориентировался только на обоняние. Но этот запах я слышу не впервые – так пахла та девушка из шестой палаты, которая потом покинула клинику, не попрощавшись. Странно всё это… Но Гермиона, конечно, не делится со мной. Ну что ж, я тоже не особо откровенен. Главное, что мы с ней уважаем тайны друг друга.
Как вы уже поняли, я весьма неглуп и изобретателен. Но как не старайся, всего не предусмотришь. Например, ту банку с кровью, которую я разбил в хранилище. Как меня мутило от этого запаха! Еще б чуть-чуть, и я начал бы слизывать ее прямо с пола. Потом насиделся бы в Министерстве. Прощай, работа… О самом худшем варианте я стараюсь не думать. Да и вампир бы вышел из меня никакущий: ни кожи, ни рожи. Папаша, правда, говорит, что всё поправимо… Врёт, наверно...
Гермиона Грейнджер. Из всех наших пациентов по-настоящему её интересует только один. Приятно наблюдать за ней, когда она смотрит на этого носатого. Словно тёплым светом омывает. И пахнет так нежно…
Носатый вроде и некрасив, но при определенном воображении можно представить его одним из отцовых сородичей. Есть там что-то эдакое. Нетривиален, как сказала бы мама. Но характер поганый и вредный. Сочувствую Гермионе. Хотя с ней он ведёт себя по-другому: взгляд смягчается, голос, и так богатый, приобретает новые обертоны, язвительность почти исчезает.
Этот Снейп тоже весьма интересный объект. С виду спокойный, что мой папаша. Но это с виду. Я-то чувствую, как там ярость и боль клокочет. И вообще много всего намешано.
Гермиону тоже трясёт. Но она держится из последних сил. И я чувствую, что мне это небезразлично. Непривычное чувство – я ж говорю, что никогда ни с кем не дружил.
Сегодня же что-то изменилось: пришла, глаза горят, и вся излучает нетерпение.
Я вываливаюсь из палаты и чуть ли не истерику изображаю. Так, на всякий случай. Зрители верят – особенно аврор. Смешон я ему: и своей нелепостью, и тем, что Снейпа боюсь. Мэтлок свое чувство гадливости и не особо скрывает, а у того, в палате, кстати, такого нет. Лишь бесконечная усталость и досада. Я знаю: они пахнут громко…
Гермиона что-то болтает про компот и Фишера и тащит меня прочь от палаты. Новое наблюдение: ей неудобно меня просить. Она опасается, что её просьба похожа на шантаж. Это трогательно, и моё намерение помочь ей становится ещё твёрже.
Выслушиваю её план. Интересная задача, и рассчитана как раз на мои способности. Давно я не чувствовал себя нужным. Ну кроме мамы – той я всегда нужен, какой ни есть.
Гермиона говорит, что даже я ничего не увижу, когда «магический процесс перейдёт в устойчивое состояние». Есть всё-таки польза в академическом образовании – мне бы в жизни таких слов не выдумать, я ж самоучка… Вроде как всё отлично, всё под контролем, и даже голос у неё уверенный. Хотя я чувствую её сомнения, но всё равно, она хорошо держит себя в руках.
Интересно, как это, когда ничего не видишь вокруг?
Моя задача – сопроводить носатого от палаты до границы антиаппарационной зоны. «Тебя там встретят мои друзья, – поясняет она. – Обещали, что завтра будет пасмурно. Это не очень больно, Коди, терпеть свет?» «Нет, – успокаиваю я её, – не особо».
В детстве мама читала мне магловскую сказку про мальчика, который бросал белые камушки по дороге в лес, чтобы не заблудиться на обратном пути. Вот, завтра попробуем. Только вместо камней у нас будет кровь. Кровь громко пахнет, и надо совсем немного – мазнул тут, капнул там – такие маячки для меня. Я б, конечно, и так дошёл, но по запаху крови надежнее и быстрее – Гермиона считает, что Фишер быстро сориентируется и вызовет аврорат. Еще она боится, что носатый не сможет дойти. Я говорю, что даже полувампир выносливей человека; надо будет – дотащим. «Главное, – прошу я её, – когда мы с ним выйдем к барьеру, пусть твои друзья меня с собой возьмут, а то я один днём до дома не доберусь».
Аврор этот, как его, Дин, похоже, так и просидит всю Гермионину смену в палате. «Чтобы Северус пошёл с тобой добровольно, скажи ему, что Пруденс просила», – похоже, Гермиона думает о том же самом, что и я. «Это твоё второе имя: Гермиона Пруденс Грейнджер?» – спрашиваю. «Нет, мое второе имя Джейн. Но он поймёт – я так письма подписывала». Отлично, думаю я, значит, обездвиживать пациента не придется. Я, вообще-то, не сторонник насилия, но могу, если надо…
Пока мы с носатым будет пробираться на свободу, Гермиона составит компанию Фишеру. «Смогу я немного отвлечь его, как думаешь?» – спрашивает она и криво улыбается. «Вполне. Только давай там без фанатизма. Иначе что-нибудь заподозрит, не дурак ведь». «Не дурак, но уверен, что совершенно неотразим», – морщится Гермиона. Я смеюсь. Она удивленно смотрит на меня. «Видела бы ты моего папашу! Вот кто влюблен по уши в самого себя!» Осекаюсь. Не, лучше не надо ей его видеть. «Ты общаешься с отцом?» – осторожно спрашивает она. «Изредка. Он не оставляет надежды, что я решу присоединиться к клану».
Моя игра (вслух я, конечно, не называю это игрой — у меня есть подозрение, что Гермиона расстроится) начнется завтра утром, за час до окончания моей смены. Я уйду с работы пораньше, выпью оборотное зелье и вернусь в клинику под видом пациента. Гермиона говорит, что оно противное. Я спрашиваю, нет ли в его составе крови, иначе я пас. Она смотрит на меня испуганно и говорит, что в оборотке нет, а вот в составе зелья Мглы есть. Значит, вокруг будет вонять кровищей, заключаю я. Меня передёргивает. Гермиона прикусывает губу: об этом она не подумала. Я снисходительно сообщаю ей, что способен отличить её сырую кровь от незнакомой крови в составе зелья. «Но в основе, – говорит она, – есть кровь моих родственников. Не спутаешь?». Её сомнения обидны, и я не могу удержаться от маленькой мести: я захожу ей за спину, наклоняюсь и шепчу прямо в ухо: «Это кровь твоей новой родни или старой?» Этому трюку с наклоном я научился у папеньки, на женщин действует безотказно. Я слышу, как у нее учащается пульс, но страхом, как ни странно, она не пахнет. Гермиона делает шаг вперёд и разворачивается лицом ко мне. «Я не должна была сомневаться в тебе», – говорит она. Именно то, что я хотел услышать. Довольно улыбаюсь.
Гермиона говорит, что будет счастлива, если мое искусство накладывать Stupefy сравнимо с тонкостью моего обоняния. Мне кажется, или она язвит? «Ты – прекрасная пара носатому профессору», – роняю я и с удовольствием наблюдаю, как она краснеет. Интересуюсь, нельзя ли обойтись без экстрима. «Если ты не хочешь, чтоб в кромешной тьме тебе в спину наугад бросали заклинания два профессионально обученных боевых мага, придётся дома потренироваться их обездвиживать. Завтра я принесу для тебя незарегистрированную палочку, её потом нужно будет уничтожить в безопасном месте».
Незарегистрированная палочка… Ну да, в принципе, а что я ожидал? Видимо, она видит что-то на моем лице, потому что говорит: «Сейчас ты еще можешь отказаться». Отказаться я могу всегда, мысленно поправляю я её. «Это обещает быть интересным», – улыбаюсь я. Она облегченно выдыхает и спрашивает, вижу ли я в ее плане какие-нибудь слабые места. «Да всё получится, если только народ не начнёт падать нам под ноги. И если сама не спалишься. Как ты объяснишь Фишеру, зачем пришла на час раньше?» Она говорит, что вчера ушла раньше, а сегодня опоздала. Значит, завтра она просто обязана отработать пропущенное время.
***
Два дня до Азкабана
Мне кажется, что я не смогу его выпить. Оно воняет мочой, сушеными златоглазками и еще Мерлин знает чем. И тот парень, чей волос там растворен, явно давно не мыл голову. Я опускаю пузырёк и печально смотрю на луну. Сейчас семь утра; солнце взойдет через час с небольшим.
Это нелепо, но ситуация такова, что жизнь человека зависит от того, смогу ли я побороть свой рвотный рефлекс. Размышляю, настолько ли я люблю людей, чтобы проглотить эту гадость. Ответ отрицательный. Настолько ли я хочу помочь Гермионе, чтобы давиться отвратительной смесью. Ответ положительный. Ей повезло. Или это я устал быть один? Видимо, человеческая часть меня побеждает вампирскую… В принципе, я этого всегда и хотел.
Я зажимаю нос и опрокидываю пузырек в себя, побеждая рвотный позыв. Отлично. Я уже могу собой гордиться. Смотрю под ноги, снег медленно отдаляется – я становлюсь выше. Внезапная паника охватывает меня: сохраню ли в новой внешности свое секретное оружие – обоняние вампира? Втягиваю носом холодный воздух и слышу запах шоколада – за три квартала от Мунго есть конфетная лавочка. Знаете, такая, где продают лакрицу и мармеладные закорючки на вес, а разноцветные драже насыпаны в полукруглые бутыли? Я успокаиваюсь: всё по-прежнему.
Во внутреннем кармане мантии покоится новая палочка. Жила дракона, каштан, десять с половиной дюймов. Гермиона сказала, что палочка с континента – у нас на Острове не используют каштан. «Французская штучка», – думаю я и фыркаю: кажется, так называют кое-что другое. Я никогда не был во Франции, хотя каждый английский маггловский школьник хоть раз на каникулах съездил с классом в Париж. Иногда я думаю, что, может, мне стоит жить среди маглов. Она не верят в вампиров.
***
Я вхожу в приёмный покой и осматриваюсь. Неизменная Китти с неизменным запахом отутюженной униформы выдает мне дежурную улыбку и спрашивает о цели визита. «Проглотил свисток от чайника», – жалуюсь я и для убедительности трогаю свой живот. Она сосредоточенно кивает и посылает меня на второй этаж к целителю Сметвику.
Моя тропинка уже проложена: я слышу запах Гермиониной крови и у конторки, и у лифта, и на лестнице. Представляю, как она топталась то там, то здесь, и тихо хихикаю.
А вот и она сама. Смотрит недоверчиво – не уверена, что это на самом деле я. «Привет, Пру!» – говорю я. Мимо по своим делам несётся Фишер. Он притормаживает и внимательно наблюдает за нами. «Простите, обознался», – громко извиняюсь я перед Гермионой. Она строго спрашивает, куда я иду, и, получив ответ, предлагает проводить к целителю. Я, конечно, не против. Фишер сверлит наши спины взглядом, но обходится без комментариев.
Когда мы выходим из поля зрения Роя, Гермиона достаёт пузырек и откупоривает его. Я принюхиваюсь: «Троих порезала?» Она потрясённо смотрит на меня. Я скромно пожимаю плечами. Она спохватывается и едко спрашивает: «Может, ещё и их фамилии назовешь?» Я улыбаюсь – мне весело. И тут она вдруг берёт и выливает содержимое склянки мне на мантию. «Будешь сердцем Тьмы», – говорит она. А что? Звучит красиво…
***
Я стою на лестничной клетке и отсчитываю секунды. Гермиона сказала, что ей хватит сорока, чтобы дойти до кабинета Главного администратора... Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять, сорок! Поехали!
Озираюсь по сторонам и накладываю заклинание Мглы, как она показывала. Жду. Ничего не происходит. Хмм, не могла же она ошибиться? Или могла?
За поворотом – та часть коридора, где находится палата носатого. Осторожно выглядываю: Мэтлок мотает головой и трет глаза. Замечаю, что воздух не такой прозрачный, как всегда. Аврор кричит: «Finite Incantatum!» Щас, размечтался!
Значит, пора…
Выхожу из-за угла. В коридоре повисла сизая дымка. Всё-таки Гермиона не ошиблась: Мэтлок не видит меня, а я его вижу, но нечетко: вокруг меня, расползаясь в разные стороны, клубится серый туман. Я наблюдаю, как из палаты на ощупь выбирается второй аврор. Судя по их разговору, они уже вообще ничего не видят. Надо оглушать их, пока они не решили, что делать дальше. В глазах мельтешат чёрные точки, я прицеливаюсь в одного, и, послав Ступефай, быстро отскакиваю в сторону. Второй реагирует мгновенно, ориентируясь на звук, но его Экспелиармус бьёт мимо – все же скорость реакции у меня получше – спасибо папе! Не зря я вчера весь день тренировался на кошке…
Туман стремительно набирает угольный оттенок. Я не вижу ничего уже на расстоянии вытянутой руки. Оборачиваюсь: вдали слабо белеет просвет – словно смотришь на небо со дна колодца.
Когда я подхожу к двери палаты, Мгла окончательно окутывает коридор. Абсолютная темнота – совсем не такая, как я себе представлял. Она идеально чёрная и как будто густая. Пробую Люмос – результат нулевой. Принюхиваюсь – дверь открыта, и я чувствую запах Снейпа. Я дохожу до середины палаты и останавливаюсь. Слышу его учащенный пульс, значит, не спит. Затаился и молчит.
– Путь расчищен, мистер Снейп. Пожалуйте на выход! – торжественно объявляю я и жду реакции. Тишина. – Кстати, Пруденс передаёт привет и наилучшие пожелания.
– Я не понимаю вас, – холодно отвечает мне носатый.
– Нас не слушают, – успокаиваю я его, хотя он этого и не заслуживает. – Поднимайтесь – у нас мало времени. Мы должны спуститься вниз до того, как эта штука расползется по всей больнице.
– Что это чары, Коди?
Надо же, даже вспомнил, как меня зовут. «Моё имя – Сердце Тьмы!» – пафосно изрекаю я. Не вслух, конечно – а то он точно со мной никуда не пойдёт…
– Не в курсе. Вы в состоянии передвигаться?
Он фыркает в ответ, и я слышу, как он тяжело встаёт с кровати и ковыляет ко мне. Я хватаю его за рукав. Он дёргается. «Ничего личного, – говорю я и тяну за собой. – Не вырывайтесь, если не хотите заблудиться в темноте». Он интересуется, вижу ли я хоть что-нибудь. Я отрицательно мотаю головой, а потом вспоминаю, что жесты сейчас бессмысленны. «Нет, не вижу, – говорю, – но у меня есть другие органы чувств». «Будете облизывать стены?» – спрашивает он.
Мы выходим в коридор, Снейп спотыкается об тело одного из авроров. «Он жив?» – спрашивает. «Желаете добить?» – ядовито интересуюсь я и тащу его за собой. Он тяжело дышит и, судя по запаху, ему больно. Мы не успеваем дойти до угла коридора, как силы оставляют его, и он кулем валится на пол. Я наклоняюсь над ним и говорю: «Я сейчас вас подниму, и вы обхватите меня за шею. И будете молчать всю дорогу. Что бы не случилось – не издавайте ни звука. Договорились?» «Да», – отвечает он.
Я практически взваливаю его на себя и двигаюсь дальше. Улавливаю носом очередной Гермионин маячок, который обозначает поворот коридора. Следующий – у лифта, но в нашей ситуации безопаснее воспользоваться лестницей. Безопаснее, но не легче. «Держитесь крепче», – командую я, и мы начинаем спускаться вниз. Хотя Снейп и не очень тяжёлый, лестница требует определенных усилий. Он рвано дышит мне в ухо – как будто это он тащит на себе одиннадцать с лишним стоунов*, а не я.
Похоже, туман распространился достаточно далеко, потому что я слышу встревоженный гул голосов с этажей. «Поднажми, Коди!» – понукаю я сам себя и перехожу почти что на бег. Ноша с каждым моим прыжком через две ступеньки кажется все тяжелей и тяжелей. Носатый скрипит зубами, но молчит, как договаривались. Кажется, я умею убеждать…
Вот и первый этаж. Здесь пока только сизая дымка, и я способен различать силуэты людей. Некоторые подпирают стены, некоторые сидят, вцепившись руками в подлокотники. Я вижу, что Китти залезла под свою конторку.
– Expecto Patronum! – слышу я за спиной, и резко оборачиваюсь: аврор-охранник вызывает Патронуса, чтобы послать его с сообщением в аврорат. «У нас от силы пять минут!» – шелестит мне в ухо Снейп. Я подхватываю его покрепче и из последних сил бреду к выходу.
Перед самой витриной, заменяющей в Мунго входные двери, я замираю: снаружи, оказывается, уже рассвело. Как быстро время летит, когда чем-то занят! Хуже того, день обещает быть солнечным. Давненько я не гулял на солнышке… Практически никогда.
– Прихватите меня с собой, когда будете аппарировать, – я достаю волшебную палочку и сую ему в свободную руку. – Вот, держите.
Я делаю глубокий вздох и со Снейпом в обнимку, шатаясь, выхожу на улицу. Наверное, со стороны кажется, что мы перебрали огневиски. Свет наотмашь бьёт в лицо, в левой височной доле начинает дёргать. Я опускаю голову, закрываю глаза и упрямо двигаюсь вперед. Лучи жалят кожу, в глазах плывут желтые круги.
Последние шаги даются с трудом. Я чувствую, что Снейп снимает руку с мой шеи и, как может, сам поддерживает меня. Впереди слышится радостный возглас:
– Сев!
«Точно, его же Северус зовут, – рассеяно думаю я, стараясь отвлечься от режущей боли. – Очень ему подходит».
Тут в голове что-то взрывается, и я проваливаюсь в темноту.
***
Я медленно выплываю из забытья. Это не Мунго – там пахнет иначе. Подо мною – диван, но квартира не моя. Значит, они меня не бросили на улице. Хорошо.
– Очнулись? – знакомый ровный голос. Я поворачиваю голову и вижу Снейпа, полулежащего в кресле. Лицо у него зеленоватого оттенка. Думаю, что и у меня сейчас такое же. Глядя на него, я еще раз убеждаюсь, что красота в мужчине не главное. Какой-то он, прямой скажем, хмм… Но ведь любят же его. И как любят! Это утешает.
– Да, спасибо, – предельно вежливо отвечаю я. Кто его знает, куда они меня затащили… Надеюсь, не в логово Пожирателей смерти…
Голова совсем не болит, только слегка покалывает кожу лица.
– Давай что ли, познакомимся? Я – Панси, ты сейчас у меня дома, – в поле зрения возникает молодая черноволосая женщина.
– Коди Фостерс, – представляюсь я, стараясь не пялиться на её огромный живот. Её запах мне знаком. – Это ваша кровь была в зелье Тьмы?
Снейп с интересом смотрит на меня.
– Неужели ты способен это почувствовать? – изумляется Панси. Я киваю. – Зашибись! – восклицает она. Кажется, она мне нравится. – Как ты себя чувствуешь?
– М-м-м, хорошо. Можно, я побуду у вас до темноты?
Она пожимает плечами и оглядывается на Снейпа:
– Скоро Маркус должен прийти. Не знаю, стоит ли ему видеть всех вас, – виновато говорит она.
– Грейнджер дала мне портключ в её квартиру, – слышится мужской голос. Я подымаю голову с подушки. Голос принадлежит худощавому молодому человеку. Он чем-то напоминает мне нашего целителя, Лоренса Эшби. То ли осанкой, то ли светлой мастью. – Если ты нормально себя чувствуешь, Коди Фостерс, возможно, лучше тебе аппарировать домой.
– Я… у меня нет лицензии на аппарацию, – мямлю я, сразу из героя превращаясь в деревенского дурачка.
Белобрысый поднимает бровь. Кажется, он мне не нравится…
– Коди получил домашнее образование. По независящим от него причинам, – Снейп делает ударение на слове «независящим».
– И твоя, – говорю я белобрысому. Подумаешь, аппарация…
– Что «моя»? – он не понимает.
– В зелье была и твоя кровь, – уверенно говорю я. Снейп издает короткий смешок: – Мистер Фостерс, вы зарываете талант в землю.
– Точно, зарываю! Потенциальные работодатели просто рвут меня на части, а я предпочитаю работать в Мунго санитаром за десять галлеонов в неделю.
– Десять галлеонов? – белобрысый недоверчиво смотрит на меня.
– Ты-то за такую сумму и задницу от стула не оторвешь, понятное дело! – ехидно бросает Панси. – Но не всем так повезло в жизни.
– Если всё так плохо, почему же ты не уйдешь к своим? – спрашивает белобрысый.
– Я уже среди своих! – срываюсь на крик. – Я – человек!
– Несомненно, – весомо роняет Снейп, прожигая взглядом белобрысого. Тот вроде как смущается.
Кажется, я начинаю понимать, что Гермиона нашла в носатом.
***
Гермионина квартира удивляет меня. Такое впечатление, что она не бывает здесь неделями…
Снейп ковыляет к столу и берёт в руки конверт, достаёт письмо и читает. Потом некоторое время стоит неподвижно и смотрит в окно.
– Что там, Сев? – интересуется белобрысый. (Никто так мне и не сказал, как его зовут).
– То, что мне следовало прочитать неделю назад, – сердито отвечает носатый, но понятно, что сердится он на себя. Он проводит пальцем по поверхности стола, оставляя след. – Что это было за заклинание, Драко?
Белобрысый мнётся и недовольно посматривает на меня:
– Здесь чужие.
– Что-то я сегодня тебя, такого своего, не заметил в клинике, – говорю презрительно.
– Я хотел! – взрывается он. – Но Гермиона ни в какую не соглашалась!
– И правильно, – кивает Снейп. – Я думаю, ты можешь говорить свободно при мистере Фостерсе.
Мистер Фостерс… Меня редко так называют. Мне нравится, как это звучит…
– Заклинание называется Мгла Лестранжей. Изобретено в XVII веке Роже-Анри Лестранжем. Включает в себя чары и зелье. Чары особенного интереса не представляют, – излагает Драко как по-писанному. Наверно, отличником был, думаю я. – А вот зелье примечательное – основу составляют три крови чистокровных магов, разведенные водой в пропорции 1:7. Как ты догадываешься, один из этих магов должен быть Лестранжем. Что-то там такое, связанное с завязкой на первого сказавшего, я не очень понял.
Я, кстати, тоже не очень понял.
– Это теория создания заклинаний, – поясняет нам Снейп. – Первый сказавший – маг, придумавший заклинание. Но, – он напряженно смотрит на Драко, – мне сейчас интересно совсем другое: какое отношение к Лестранжам имеет мисс Грейнджер?
Кусочки мозаики складываются у меня в голове: сбежавшая из Мунго девушка, новый запах Гермионы, зелье Лестранжей, вернувшаяся магия, пустующая квартира.
– Над ней провели обряд принятия в семью, – говорю я и смотрю на белобрысого. – И семья это – Лестранжи, правильно?
– Правильно, – тихо говорит он, но смотрит не на меня, а на своего крёстного.
Снейп запускает пальцы в волосы и некоторое время молчит, потом спрашивает белобрысого:
– А не упоминала ли она при тебе фамилию Вулвертон?
Драко хмурится.
– Не она. По словам Одри Лестранж, Вулвертон – её старинный друг и доверенное лицо. Он то ли просто в курсе, то ли даже участвовал в обряде, я не уточнял. А что?
– Ничего хорошего. Умные люди учатся на чужих ошибках, а Грейнджер, как оказалось, предпочитает учиться на своих!
– Кто такой Вулвертон? – спрашиваю я.
Снейп окидывает меня недобрым взглядом, как будто я предлагаю пригласить этого Вулвертона на чашку чая:
– Мерзавец, каких поискать.
Непроизвольно ёжусь: я не хотел бы, чтобы такая ненависть была направлена на меня…
