Профессор Минерва МакГонагалл уверена была в одном: чтобы быть хорошим учителем, нужно любить то, что преподаешь, и тех, кому преподаешь. Она, что правда, внесла в эту фразу один корректив: еще нужно хотя бы уважать тех, с кем ты кому-то что-то преподаешь, проще говоря, своих коллег.
Три года назад став директором, Минерва МакГонагалл ввела новую традицию: каждое утро появляться в учительской лично, не присылая за классными журналами учащихся, не призывая их заклинаниями, и каждый вечер встречаться с коллегами там же после ужина, пить чай и рассказывать друг другу о том, как прошел день. Нововведение понравилось не всем, однако со временем преподаватели втянулись – после войны простого человеческого тепла хотелось всем.
Профессор Трелони отвечала за всегда горячий чайник, профессор Вектор приносила крохотные печенья, тающие во рту. Профессор Снейп с самого начала ограничился тем, что усердно прикусывал язык, пытаясь никого не задевать своими комментариями, но, устав молчать о качестве завариваемого домовиками чая, принялся командовать заварочным чайничком.
Гермиона в этом году была единственной новенькой в их компании. Невилл Лонгботтом, успешно окончивший магический университет экстерном, пришел преподавать Гербологию на год раньше, а на должность преподавателя Маггловедения сразу после войны приняли магглорожденную выпускницу французской школы магии – Патрицию Дюпри, девушку не столько красивую, сколько спокойную, тихую и незаметную.
Бесконечно сменявшиеся профессора Защиты от темных искусств три года назад воплотились в бывшем авроре неопределенного возраста Джоне Конноре. Он был незаметен, как Квирелл, при этом улыбался, словно Локхарт, умен, как Люпин, подозрителен, словно покойный Аластор Грюм переселился в это тело… Он был бы великолепным преподавателем Защиты от темных искусств, если бы святая убежденность Амбридж в отсутствии необходимости этого предмета также не нашла себе место в его душе. Единственное, чего не хватало профессору Коннору, – язвительности Снейпа, но в этом профессор Зельеварения никогда не имел себе равных.
Минерва пришла на «вечернюю встречу одиночек» (порой в мадам Хуч просыпалось просто потрясающее чувство юмора) с большим опозданием: пришлось выслушивать главу попечительского совета школы по очень неприятному поводу.
Попечительский совет изъявил желание видеть на месте преподавателя Трансфигурации, которое пока оставалось, против всяческих правил, за директором, своего представителя, Роберта Хаксли. Минерва его отлично помнила: выпускник десятилетней давности, Слизерин, в Трансфигурации «ни петь, ни рисовать». Любимым его предметом были Прорицания, потому что Сивилла Трелони была единственными преподавателем, искренне верящим, что Роберт попал в очередную неприятность и лишь по этой, несомненно, уважительной причине не выполнил домашнего задания.
Адресованная ему фраза «Уважительной причиной для неявки на занятие или невыполнение домашнего задания может быть только смерть» приписывалась Снейпу, но он отрицал авторство всей душой, так как она, в общем-то, выражала объективное мнение всех остальных профессоров, относившихся к «черной полосе» в жизни Хаксли более чем скептично.
Решив отбросить все мысли о Хаксли до завтрашнего утра, Минерва сосредоточилась на происходящем в учительской. Ораторствовала Хуч, рассказывая о новом наборе первоклашек. Как всегда, в любом первом курсе можно было найти типаж, под который подходил целый ряд бывших и нынешних учеников. Сегодня Хуч рассказывала о «новом Невилле Лонгботтоме», который успешно улетел на опушку Запретного леса, пытаясь совладать с метлой. Громче всех смеялся сам профессор Лонгботтом.
Лишь двое предсказуемо выделялись от общей массы. Профессор Снейп молча стоял у окна, вероятно, пытаясь увидеть будущее, потому что густой, словно овсяный кисель, туман, клубящийся за окном, не оставлял иных вариантов. Профессор Грейнджер сидела тихонько, как мышка, вежливо слушая рассказ-отчет Хуч. В руке у нее была чашка чая, но звериным нюхом Минерва почувствовала аромат валерианы пополам с коньяком.
Сама того не замечая, директор недовольно поджала губы: сохранившаяся после замужества любовь Гермионы к спиртным напиткам и успокоительным зельям ее немало беспокоила. МакГонагалл предложила Грейнджер должность не только по тем причинам, в которые посвятила Северуса Снейпа. Ей хотелось дать любимой ученице возможность хоть немного отогреться, даже, может быть, вернуться обратно в более-менее беззаботные студенческие годы.
После войны и поимки уцелевших Упивающихся Грейнджер неожиданно оказалась не у дел. Знания непростительных не нужны были в Министерстве, а злоупотребление магией дало неприятный побочный эффект. Поттер счастливо женился на Джинни Уизли, Рон успешно занялся бизнесом вместе с Джорджем, а вот Гермиона…
Пару лет Минерва безучастно, но со все возрастающей тревогой наблюдала, как Грейнджер ожесточенно учится, получая диплом за дипломом, но даже усложненного курса беспалочковых Чар и Трансфигурации ей хватило всего лишь на полгода. Директор видела, как Гермиона Грейнджер стала Гермионой Уизли, как бы мимоходом, чтобы поставить в невидимом свитке галочку напротив пункта «выйти замуж». После замужества магические способности Гермионы восстановились, и она отпраздновала этот факт получением строгого выговора от Отдела злоупотребления магией. Ее могли бы и вовсе лишить палочки, если бы Поттер не вмешался.
Попытавшись оправдать бывшую ученицу сотней самых разных причин, начиная с потерянных навсегда родителей (несмотря на все свои таланты, до Локхарта в области накладывания Обливиэйта Грейнджер было очень далеко) и заканчивая ненужным браком, на третью годовщину победы Минерва МакГонагалл вынуждена была признать, что все глупости, совершенные Гермионой за эти годы, вызваны лишь тем, что…
Гермионе Грейнджер было скучно.
«Что ж, – подумала Минерва, подписывая приказ об увольнении профессора Квикли, – посмотрим, как она поскучает в Хогвартсе с оравой хулиганов…»
Профессор Роланда Хуч была совершенно уверена в одном: люди не летают, разве что на метле. В этой фразе выражалось все презрение Хуч к «глупому» размахиванию палочкой, левитированию перьев и превращению крыс в чашки. Фу, как только можно пить потом из этих чашек, а главное, зачем издеваться над бессловесными созданиями?!
Пожалуй, Роланда сама не смогла бы определить, в какой момент ее презрение стало относиться к любому разделу магии, кроме, пожалуй, Зелий и Гербологии. Вот здесь-то не было места глупышам, так же как и в воздухе. Нельзя научиться летать, как нельзя стать зельеваром или гербологом, если у тебя нет Дара. Чары, Трансфигурация, прочее, прочее – все можно усвоить, если достаточно потренироваться.
Назвать «тренировками» занятия квиддичем в присутствии Роланды Хуч – означало закрыть себе доступ на стадион на веки вечные.
Мадам Хуч в юности играла за сборную Франции, после одного неудачного попадания бладжером с трудом двигала левой рукой (некачественный Костерост, сваренный глупым «натренированным», но ни капли не одаренным зельеваром), любила шотландскую поэзию и Северуса Снейпа.
В последнем была отчасти повинна сама Роланда, но, разумеется, главным виновником был мастер Зелий. Слишком умный, слишком откровенно мужественный. Слишком одаренный – и этот факт был последним куском свинца в постамент памятника Северусу Снейпу. Одаренных Роланда встречала крайне редко, поэтому и осталась одна, разбежавшись с мужем, оказавшимся лишь «как бы одаренным» игроком в квиддич и перешедшим на тренерскую работу.
Ничего удивительного не было в том, что взрослая, умудренная женщина, четко осознающая, что ей нужно, выбрала себе в сердечные друзья взрослого, умного мужчину, талантливого зельевара, героя войны и т.д., и т.п.
И, разумеется, ничего удивительного не было в том, что Гермиону Грейнджер, полеты невзлюбившую с первого же занятия, мадам Хуч стала презирать. К счастью, еженедельные встречи с нахалкой прекратились довольно быстро, и Роланда видела ее лишь на традиционных матчах по квиддичу между факультетами…
Впрочем, кого она пытается обмануть? Роланда Хуч не сводила глаз с Гермионы Грейнджер с тех самых пор, как той исполнилось тринадцать. Сопляки-мальчишки могли не разобраться, какая роза распускается под самым их носом, но Снейп… он видел, как вечно растрепанная, нахальная Гриффиндорская Заучка превращается в Гриффиндорскую Умницу, медленно, но верно завоевывая любовь всех преподавателей, и его в том числе. А Роланда, как и все влюбленные, смотрела на мир глазами любимого.
Впервые же заметив, какие взгляды бросает на преподавателя гриффиндорка, Хуч не спала несколько дней. Спустя некоторое время она успокоилась, решив, что вмешиваться в любом случае не будет, не до того она уже отчаялась… А там видно будет.
«Там» уже ждала война, стояла у самого порога, зловеще ухмыляясь. Хуч завербовалась в Отряд Дамблдора, продолжала работать, не понимая, как могли маги прислать в Хогвартс детей? Как могли они – учителя – продолжать их обучать, снимать очки, играть в квиддич, делая вид, что Алекто Кэрроу действительно преподает Маггловедение? Как она не сошла с ума, ежедневно и ежечасно зная, что Северус Снейп убил директора Альбуса? Как не стала шизофреничкой, жалея – кто бы мог подумать! – Гермиону Грейнджер, которая наверняка чувствовала то же самое, с маленькой поправкой на то, что ей не приходилось каждое утро завтракать за одним столом с убийцей, говоря ему: «Доброе утро, директор»?
Хуч понятия не имела, как пережила тот страшный год и битву за Хогвартс, в которой не принимала никакого участия, помимо эвакуации учащихся младших курсов. Просто кто-то должен быть героем, а кто-то – спасать детей. Это тоже было необходимо. Но зато она совершенно точно была готова размозжить голову о камни, когда выяснилось, что с трудом поправляющийся в больнице Святого Мунго Снейп все это время играл на правильной, «светлой» стороне, а Дамблдор, в чью непогрешимость она до сих пор верила, был не таким уж великодушным.
Навестить Северуса она так и не решилась: слишком свежи в памяти у обоих были озлобленность, отвращение, презрение… Когда первого сентября она не увидела фамилии Снейпа в списке учителей, ей на мгновение захотелось вернуться в предвоенные годы, когда еще жив был Волдеморт. Черт с ним, с Темным Лордом, зато Северус находился рядом, его можно было не только увидеть, а даже изредка, когда позволяла случайность, коснуться рукой…
Зельевар вернулся к преподаванию через год.
За это время преподавательница Полетов успела извести себя и окружающих ее мужчин поисками замены, написать четыре заявления об уходе («Роланда, но куда же ты пойдешь?» – «Минерва, хоть к черту на рога!»), порванных МакГонагалл, влюбиться в аврора Коннора и разлюбить его за излишний бюрократизм, пролечить руку у лучшего целителя во Франции, принять и отвергнуть предложение о замужестве от – ха-ха! – бывшего мужа… В общем, много чего сделала мадам Хуч за первый послевоенный год, лишь бы не думать о профессоре Снейпе.
Весь следующий год она посвятила покорению вершины под названием «Северус Тобиас Снейп». «Это будет покруче маггловского альпинизма, хоть бы и на восьмитысячник», – мрачно думала Роланда, выясняя на примере незадачливой профессора Квикли, что Снейп ненавидит жеманство, откровенность, ужимки… У нее сложилось четкое убеждение, что Северус ненавидит женщин вообще! Возможно, она заподозрила бы Снейпа в нетрадиционной ориентации, однако вовремя опомнилась, вспомнив о том, как зельевар смотрел на Грейнджер…
Известие о женитьбе двух главных героев светской хроники – Уизли и Грейнджер – абсолютно непьющая Хуч отпраздновала примерно так: она откупорила бутылку мартини, позвала на девичник Трелони и МакГонагалл и запомнила происходящее ровно до второго бокала. То, что творилось после третьего, милосердно ушло из ее памяти, как предрассветный туман, и она была безоблачно счастлива. Главное препятствие устранено, осталось лишь начать восхождение.
В течение третьего послевоенного года профессора Хуч и Снейп как-то незаметно подружились, приняв в свой Лагерь Одиноко Одиноких Одиночек (Хуч любила маггловскую культуру, незаметно приобщая к ней всех окружающих) только Трелони с ее любимым хересом. Вопреки мнению большинства, с друзьями Сивилла была вполне вменяема, скептически относилась к своим собственным, таким редким предсказаниям и виртуозно ругалась, не произнося при этом ни одного нецензурного слова, чем вносила в скучную обыденную школьную атмосферу свежий ветер.
Дружба со Снейпом так затянула Хуч, что однажды ей пришлось сесть и глубоко задуматься: а так ли ей нужна его любовь?
Ничего решить она не успела. В Хогвартс приехала Гермиона Грейнджер.
Для принятия окончательного решения Роланде хватило одного взгляда на одновременно помрачневшего и обрадованного Северуса. Одного взгляда на заметно смущенную его присутствием Гермиону, в момент превратившуюся из взрослой грозной ведьмы в маленькую девочку.
«Что ж, посмотрим, – Роланда представила, что сидит в партере театра на премьере. – Отойдем в сторону и посмотрим».
После образцово-показательной истерики, не вышедшей за пределы ее собственного кабинета, идти на обед Гермиона не решилась. Неожиданный приступ паранойи (разумеется, все поймут, что она не справилась, как только она появится в Большом Зале с красными глазами!) пришлось переждать в комнате, заблокировав камин и занавесив окна.
Как хорошо, что сегодня у нее не было занятий после обеда, иначе пришлось бы накладывать макияж или специальное заклинание родом из военной палатки: она часто плакала по ночам, но благодаря магии мальчишки почти никогда не замечали ее опухших глаз.
Несколько часов в темноте – и, пожалуйста, она готова ко всему, хоть бы и к падению метеорита. Однако сказывалось отсутствие обеда и ужина: есть не хотелось, но чашка горячего чая не помешала бы.
Мысль о том, что придется идти на вечерний педсовет, снова встречаться со Снейпом (Мерлин, сколько можно пересчитывать его пуговицы!), едва не заставила ее малодушно сказаться больной. Или вообще уволиться, вернувшись…
Вот он, момент истины. К чему ей было возвращаться? К мужу, ставшему скорее другом, чем любимым? Или в Австралию, к родителям, не помнящим о ее существовании? А еще лучше, к учебе, опостылевшей до дрожи в коленках?
– Держи себя в руках, Грейнджер, – сказала Гермиона своему отражению. – Ты умница. Ты справишься. В конце концов, он всего лишь заместитель директора. Не съест же он тебя…
В глубине души понимая, что ее волнует вовсе не его должность, она все-таки отправилась в учительскую.
Реальность оказалась куда лучше, чем она ожидала. Получив из рук Трелони чашку чая (незаметно подлить в чай успокоительное зелье на коньяке было делом трех секунд), Грейнджер села чуть поодаль от остальных преподавателей в глубокое кресло, игравшее роль щита, отражая от нее взгляды других и позволяя наблюдать за ними исподтишка. Невилл подмигнул ей с другого конца комнаты, криво ухмыльнулся, давая понять, какого он мнения о ее маневре. Хвала небу, только Лонгботтом знал ее настолько хорошо.
Профессор Снейп пришел спустя несколько минут, окинул собравшихся быстрым мрачным взглядом, кивнул Сивилле, улыбнулся Хуч (интересно, как она этого добилась?), отошел к окну и замер, вцепившись в подоконник.
С приходом директора МакГонагалл собрание слегка оживилось, переключившись на историю профессора Вектор о гениальном семикурснике, сумевшем доказать теорему Миллера, до этого триста лет доказательству не поддававшуюся.
– А как у вас дела, профессор Грейнджер? Вы явно отрываетесь от коллектива.
Рука Гермионы, подносившая чашку ко рту, дрогнула. Она сдержанно выругалась про себя. К счастью, чай успел остыть, и она отделалась лишь испорченной мантией. Снейп заинтересованно повернулся лицом к коллегам, приподняв левую бровь. Ему явно очень хотелось услышать ответ преподавательницы Чар.
– Я слышал, у вас на уроке сегодня появился боггарт? – с любопытством продолжил Коннор.
Гермиона непроизвольно скривилась.
– И откуда же такая информация? – вмешалась Хуч.
Коннор таинственно пожал плечами, но все же ответил:
– Один из пятикурсников после обеда случайно сдал вместо эссе листок, на котором переписывался с соседом по парте. Я не очень понял, о чем речь, разобрался лишь, что на уроке Чар оказался боггарт.
– Вот как? – заинтересовалась Минерва, наливая себе чаю. – Не сомневаюсь, профессор Грейнджер легко с ним справилась.
– Не сомневайтесь, директор, – услышала она бархатный голос Снейпа. – Миссис Уизли прекрасно с ним справилась.
Гермиона вскочила. От мысли о том, что коллегам уже все известно, ее затошнило. Она никогда не признавала поражений. А тут еще Снейп со своими комментариями…
– Простите, я неважно себя чувствую. Я пойду.
Снейп негромко фыркнул: конечно, он прекрасно понял подтекст сказанного.
– Проводить тебя? – Лонгботтом отставил свою чашку, делая шаг вперед. Гермиона открыла рот, как вдруг…
– Не стоит, – ответ Невиллу поступил совсем не от того человека, которому он задавал вопрос. Профессор Северус Снейп уже подхватил девушку под локоть, буквально подталкивая к выходу. – У миссис Уизли уже есть провожатый.
Под изумленными взглядами преподавателей Хогвартса пара покинула учительскую.
«Ну, по крайней мере, ей не скучно», – оптимистично подумала Минерва МакГонагалл и взяла с тарелки печенье.
Порой ей казалось, что страсть к интригам и вмешательству в чужую судьбу – отличительные черты любого директора Хогвартса.
«Ну, я отошла в сторону и посмотрела…» – с кривой улыбкой Роланда налила себе еще чаю.
Почему-то она совсем не жалела. Зрелище становилось презабавным.
Они прошли примерно половину пути, когда Снейп все же отпустил ее руку.
– Синяк останется, – тихо пожаловалась она в пустоту, автоматически опуская взгляд на ряд пуговиц. – У вас железная хватка, профессор.
– Вам нужно осознать, что все происходящее в этом замке остается тайной ровно до того момента, как ее узнает какой-нибудь студент, – в полумраке коридора она заметила, как Снейп неуверенно шевелит пальцами правой руки, как бы проверяя: что, действительно железная хватка?
Под прикрытием темноты Гермиона наконец-то посмотрела ему в глаза:
– Но вы никому не скажете? Я не смогла…
– С ними справиться? Нет, никому. Главное, чтобы вы об этом помнили. Забыть вам я не дам, будьте уверены.
Как ни странно, он не отвел взгляда. Редкий момент, который нужно было ловить.
– Зачем вам это, профессор? Почему бы не рассказать о моей несостоятельности на педсовете, не доказать директору, что мое назначение было ошибкой?
Разумеется, он не ответил. Снейп развернулся на каблуках и пошел прочь. Гермиона, чуть погодя, тоже отправилась дальше по коридору, в душе жалея о своей несдержанности.
– Грейнджер! – Девушка повернулась так быстро, что он опешил, но все же продолжил: – Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Подумайте об этом на досуге. Но в понедельник на вечернем педсовете я доложу о вашей несостоятельности директору, если вы, разумеется, не убедите меня в обратном. Вам понятно?
Гермиона быстро кивнула, не допуская возмущению («Почему это я должна ему что-то доказывать?!») взять верх над радостью («Первый нормальный разговор без насмешек и язвительности!»).
Уже ближе к ночи, зарывшись лицом в подушку, она прикрыла глаза и еле слышно прошептала-подумала:
– Значит, доживем до понедельника…
