Гарри даже прикрывает глаза от удовольствия, отправляя в рот кусок сочного поджаристого мяса. Он только сел за стол, а уже чувствует себя отдохнувшим и бодрым. После возвращения поговорить с Риддлом так и не удалось. Тот лишь спросил у Нотта, не осталось ли в городе сквибов, и куда-то ушёл. Гарри не видел его до самого ужина.
— Ну что, эфенди, за первое твоё задание, — улыбается Марк и поднимает бокал вина.
— И за последнее подобного рода, — Гарри усмехается и звонко чокается с ним.
Но не успевает поднести бокал ко рту, как двери зала резко распахиваются, и в столовую стремительно врывается Скримджер, размашисто шагая и сжимая в руках стопку каких-то листков. Гарри оборачивается на Риддла, на лице которого написана ярость вперемешку с удивлением: видимо, он не ждал появления Министра.
— Как это понимать?! — рявкает Скримджер, потрясая листками.
Риддл плавно поднимается из-за стола, и его лицо становится каменным — очень дурной знак.
— Я вас спрашиваю! — орёт Министр, выкатив глаза от злобы.
— Как вы смеете сюда врываться? — угрожающе спокойно произносит Риддл, и Гарри явственно ощущает нарастающее за столом напряжение.
— Я смею, советник, — ядовито цедит Скримджер. — Я смею, когда речь идёт об угрозе всему городу!
— Смените тон, Министр, и объяснитесь.
Скримджер подходит к Риддлу ближе и кидает перед ним на стол несколько колдографий.
— Вам знакома эта женщина? — выплёвывает он.
Риддл складывает руки на груди.
— Мне кажется, вы забываетесь, Министр, — его презрительный голос опасно понижается, а ноздри раздуваются от клокочущей злобы.
Гарри с тревогой наблюдает за этой сценой, гадая, кто первым выхватит палочку.
— Отнюдь, советник, — нехорошо ухмыляется Скримджер. — Вы подвергли опасности весь магический Лондон, и я требую объяснений!
Все Пожиратели напрягаются и машинально опускают руки под стол. Марк тоже тянется к карману за палочкой.
— Вы. Смеете. Требовать. Объяснений. От меня?
Проскальзывает глупая мысль, что, если бы в зале были цветы, то они моментально завяли бы от стального голоса Риддла.
— Хорошо, — внезапно успокаивается Министр. — Я всё понял. Зайдём с другого конца, — с этими словами он собирает со стола колдографии, подходит к Гарри и швыряет их перед ним. — А вам, мистер Поттер, знакома эта женщина?
Гарри оторопело смотрит на Риддла, потом опускает взгляд на колдографии, и его сердце пропускает удар: на снимке та самая беглянка, которую он отпустил. Она беспокойно топчется на месте, кусает губы и жмурится от вспышек колдокамер министерских работников. Он, шумно выдыхая, вновь беспомощно поворачивается к Риддлу. Губы того превратились в тонкую полоску, ноздри трепещут, а от тяжёлого взгляда исподлобья прошибает холодный пот.
— Ну, мистер Поттер? — раздаётся громогласный голос Скримджера над головой. — Живее! Вы знаете её?
Гарри открывает рот, чтобы хоть что-то ответить, но не может выдавить из себя ни звука: на горле словно сомкнулись чьи-то крепкие пальцы.
— Не молчи, — одними губами шепчет сидящая рядом Александра.
— Да, я знаю её, — срывающимся голосом отвечает он, глядя в стол.
— Ещё бы! — фыркает Скримджер, и по щелчку пальцев все колдографии перелетают к нему в ладонь. — Ведь это вы выпустили её из Лидса и аппарировали в Лютный переулок.
Марк резко поворачивается к Гарри и изумлённо распахивает глаза.
— У неё был маленький ребёнок, — пытается оправдаться Гарри, поднимая голову на Скримджера. — Ничего страшного не будет в том, если ещё один сквиб поселится в Лондоне.
— Мистер Поттер, — уже совсем спокойно и серьёзно произносит Скримджер, не сводя с него хмурого взгляда. — Вы действительно думаете, что мне жалко маленькой комнатушки для женщины с трёхлетней дочкой? — он делает паузу, и Гарри непонимающе хмурится, мечтая только об одном: чтобы Риддл вмешался и поставил Министра на место, но тот молчит, по-прежнему не шелохнувшись, и от этого становится по-настоящему жутко. — Или вы думаете, что я со скуки решил уничтожить в Лидсе все постройки? — продолжает Скримджер. — Вы хоть имеете представление, сколько инфекций и болезней ходят сейчас в этих руинах?
— О чём вы говорите, Министр? — наконец подаёт голос Риддл, и Скримджер оборачивается к нему.
— Вы, как я понимаю, не в курсе, что ваш подопечный не только с блеском выполнил порученное ему задание, но и поставил под угрозу жизни всех магов Лондона?
— Вы повторяетесь, Скримджер, — холодно произносит Риддл. — И нет, я не в курсе, — Гарри по голосу слышит, как нелегко даётся ему это унизительное признание. — Но буду, если вы всё объясните.
— Извольте, — роняет Министр с кривой ухмылкой. — Мистер Поттер, по своей доброте душевной, аппарировал в Лютный переулок эту женщину. Мои люди задержали её в одной из ночлежек. Хозяйка вызвала сотрудников правопорядка, потому что у её новой жилички начался приступ. Они доставили её в Мунго, где обнаружилось, что у неё смертельное маггловское инфекционное заболевание. Какая-то разновидность стафилококка или что-то в этом роде, — он морщится. — Инфекция очень заразна, передаётся через прикосновения к коже. Так что за те несколько часов, которые эта женщина провела в ночлежке, она успела заразить бармена и нескольких постояльцев. Не говоря уже о дочери. Сейчас они все в инфекционном отделении Мунго. Вы, наверное, не знаете, что в девяносто восьмом от точно такого же вируса в Великобритании умерло больше ста десяти магглов. И благодаря мистеру Поттеру, такая же эпидемия чуть не началась у нас, — с этими словами Скримджер разворачивается и делает несколько шагов к выходу, но потом останавливается и добавляет: — Я уже приказал локализовать район и проверить всех местных жителей, но, если вирус выйдет за пределы Лютного переулка, это будет ваша вина, советник, — уже потянув за ручку двери, он бросает напоследок: — Остаётся надеяться, мистер Поттер, что вы не полудурок и не хватали эту женщину за запястья, иначе вы можете заразить всех присутствующих.
Дверь громко хлопает, и зал погружается в оглушительную тишину, которая длится, кажется, почти минуту. Гарри не смеет поднять глаз на Риддла. От страха и волнения у него пересыхает в горле, и единственное его желание — просто провалиться сквозь землю или как можно быстрее исчезнуть. Самое главное, что он не может разобраться, чего в нём больше: ужаса попасть под гнев Риддла или досады на себя, за то, что всё испортил.
Он вцепляется в колени дрожащими влажными пальцами и зажмуривается, когда слышит шелест мантии и быстрые лёгкие шаги, а затем вскрикивает от боли, когда его рывком поднимают за волосы. Гарри спотыкается и роняет стул, а в следующую секунду отлетает на пол, отброшенный сильным толчком. Он приподнимается на локтях и видит перекошенное злобой лицо Риддла, склонившегося над ним.
— Я принял тебя, — шипит Риддл, — я дал тебе кров, а ты не только подставил всех нас под удар, но ещё и опозорил меня перед Министром. — Гарри кажется, что безумные глаза Риддла вот-вот станут красными, и он до крови закусывает губу, чтобы та не дрожала. — Ублюдок! — с отвращением выплёвывает Риддл и выпрямляется, а Гарри думает, что он едва сдерживается, чтобы не ударить его ногой. — Нотт! — выкрикивает он так, что все за столом вздрагивают. — Убери эту мерзость с моих глаз! Эйвери, ко мне, быстро!
Гарри уже плохо соображает, когда возле него оказывается Нотт, ставит на ноги и поспешно выводит из зала. Последнее, что он видит — это белое, как снег, лицо Снейпа, провожающего его взволнованным взглядом.
Едва закрыв дверь, Нотт прислоняет его к стене, чтобы он смог немного прийти в себя и отдышаться. Гарри с трудом проталкивает в горло вязкую слюну и прячет пылающее лицо в ладонях.
— Нотт… — наконец беспомощно выдыхает он, роняя руки и упираясь затылком в стену.
— Идём, — говорит Нотт, берёт его за локоть и тянет за собой.
Гарри послушно переставляет ноги, ничуть не удивившись, когда они проходят мимо главной лестницы и направляются ко входу в подземелья.
— Это было очень глупо, — бормочет Нотт, ведя его по знакомому коридору. — Лорд не простит Министру этот выговор. И не уверен, простит ли тебя, — он заводит Гарри в камеру, в которой тот очнулся в первый день. — Приказы нужно исполнять в точности, без всяких исключений. Так что в следующий раз…
— Нотт, — вяло отзывается Гарри, наконец-то собираясь с мыслями, — о чём ты? Никакого следующего раза не будет. Он убьёт меня.
— К твоему счастью… — Нотт делает паузу и одаривает его красноречивым взглядом, — или к несчастью, нет. Если бы хотел убить, сделал бы это ещё наверху.
— Что же он со мной сделает? — Гарри понимает, что вопрос прозвучал жалко и испуганно, поэтому, видя удивление на лице Нотта, быстро добавляет: — Я понимаю, что здесь он не в угол меня будет ставить.
— Ну… — Нотт поднимает брови. — Тут есть две стороны медали. Одна хорошая, другая не очень.
— Что хорошего-то?
— Он не достал палочку и не начал пытать тебя Crucio — считай, повезло. А плохо то, что вызвал на разговор Руперта. Значит, приготовил для тебя особую программу.
— И что мне делать? — задаёт Гарри совершенно нелепый вопрос.
— Что делать? — усмехается Нотт. — Не держи зла на Руперта — он обидится.
Он выходит из камеры, прикрывает дверь и собирается повесить на решётку замок, но потом кривится каким-то своим мыслям, машет рукой и уходит: действительно, Гарри всё равно никуда не денется.
Гарри с замиранием сердца слушает удаляющиеся шаги, а когда они стихают, несколько минут стоит на середине камеры, не в силах пошевелиться. Когда-то он думал, что пугает неизвестность, но даже теперь, когда он прекрасно знает, что его ждёт, легче не становится. Где-то глубоко в животе оседает ненормальный, почти животный страх пополам с волнением. Он уже жаждет, чтобы Эйвери пришёл как можно скорее. Тогда и всё это закончится быстрее. Голова постепенно пустеет от мыслей, и сейчас уже наплевать и на беглянку, и на её ребёнка, и на Министра. Две недели Гарри так упорно стремился к своей цели, пытался заслужить доверие Риддла, но на первом же серьёзном задании не только подорвал его, но и опозорил его самого. А подобной обиды такой самолюбивый человек ни за что не простит. Какая теперь жизнь ожидает Гарри? Наверное, после наказания его так и оставят в камере, и он сгниёт здесь через несколько мучительных месяцев. Подобные мысли вгоняют в отчаяние намного сильнее, чем грядущее наказание, поэтому он даже испытывает нечто похожее на облегчение, когда до слуха доносятся тяжёлые шаги Эйвери. Гарри привычно уговаривает себя: не просить, не ломаться, не сдаваться, не унижаться. Всё, что ему приготовили, он вынесет. Самое главное: что будет потом?
Наконец решётка отворяется, и Эйвери входит в камеру. По его лицу нельзя прочесть ничего, поэтому волнение лишь усиливается. Не глядя на него, Эйвери снимает мантию и перекидывает через дверцу клетки, а затем шагает вперёд и вытягивает руку.
— Очки.
До Гарри не сразу доходит смысл простого короткого слова. Но, опомнившись, он стаскивает оправу непослушными дрожащими пальцами и протягивает ему. Эйвери прячет очки в карман мантии и подходит к ближе. Гарри ожидает, что его будут бить, поэтому инстинктивно отворачивается, но Эйвери взмахивает палочкой — и что-то сзади зловеще лязгает. Хочется повернуть голову и посмотреть, но Эйвери бесцеремонно толкает его в грудь, и он шумно выдыхает, когда спина ударяется о стену. Эйвери берёт его руку, тянет вверх, и Гарри обдаёт ледяной волной ужаса, когда он чувствует, как на его запястье смыкаются массивные холодные кандалы. Эйвери, приковав и вторую руку, резко распахивает рубашку на его груди так, что отлетают все пуговицы. Потом отходит на несколько шагов в темноту и что-то наколдовывает. Гарри мечтает только об одном: лишь бы не закричать. От Снейпа о пытках Пожирателей он знает слишком хорошо.
— Она хоть красивая была, эта девица? — вдруг усмехается Эйвери, и где-то глубоко в сознании закрадывается мысль, что, возможно, таким образом он хочет его хоть немного отвлечь.
Гарри скользит бессмысленным взглядом по стенам камеры и останавливает его на тёмно-зелёной пуговице на полу.
— Я не знаю… — убито выдыхает он. — Не знаю.
Эйвери выходит на свет, и Гарри с силой сжимает зубы, когда видит в его руках кнут.
— Он хотел тебя изуродовать, — говорит Эйвери уже серьёзно. — Мы со Снейпом еле отговорили. Так что не забудь потом поблагодарить Лорда за милосердие. Но он хотел, чтобы ты видел это.
«Кнут? Могло быть и хуже», — вспыхивает мимолётная мысль, которую тут же начисто выбивает из головы первый удар.
Гарри хрипло вскрикивает и старается вжаться в стену, когда кожу словно рассекает огненное лезвие.
«Не просить, не кричать, не ломаться», — как заклинание повторяет он про себя, понимая, что должен через это пройти, обязан выдержать.
***
Гарри не помнит, как потерял сознание. Кажется, после окончания наказания, когда он уже висел на руках, потому что ноги отказались служить, Эйвери освободил его от кандалов, и он упал на грязный пол, наконец-то отключившись от изнеможения. Очнувшись, он не спешит открывать глаза: не хочется вновь видеть стены ненавистной камеры. Чуть пошевелившись, Гарри не может сдержать стон: грудь жжёт, от малейшего движения её пронзают острые вспышки боли. Он пытается приподнять руку, но та путается в чём-то мягком и лёгком. Нахмурившись, он всё-таки распахивает глаза, одновременно открывая рот от удивления.
Он вовсе не в камере. Он лежит на постели в своей комнате, укрытый почти невесомой простынёй. Гарри поворачивает голову и замечает на тумбочке заботливо оставленные кем-то очки. Не совсем понимая, что происходит, он морщится от боли, но всё же откидывает край простыни. Странно, на нём чистые свежие пижамные брюки. Наконец решившись осмотреть и грудь, Гарри стаскивает простыню до конца, помогая себе ногами. Тут его тоже ждёт сюрприз: никакой грязи или сочащейся крови, раны промыты, да и весь он, кажется, вымыт. Интересно, кто это сделал? Он пытается приподняться, но тут же заваливается обратно: это было огромной ошибкой. Грудь дерёт так, что больно даже вздохнуть.
Недовольно застонав, Гарри поворачивает голову к окну: на улице светло, видимо, наступило утро. Значит, он провалялся здесь всю ночь. Он бездумно пялится на торчащие за окном ветки высокого дерева, и его губы сами собой растягиваются в облегчённой улыбке. Если он вновь у себя, значит, Риддл простил его. От понимания этого в иссечённой груди появляется какое-то глупое приятное чувство, от которого пропадают последние страхи, сомнения и тревоги. Но больше всего на свете сейчас хочется увидеть кого-нибудь живого, чтобы окончательно успокоил его и сказал, что всё в порядке.
Словно повинуясь его мыслям, кто-то входит в гостиную, громко хлопнув дверью, и Гарри резко оборачивается на звук. Слышится несколько неспешных мягких шагов, и на пороге спальни возникает Риддл. Его лицо больше не выражает ни ярости, ни злобы, однако Гарри невольно напрягается. Риддл смотрит на него несколько долгих секунд, а затем приближается к кровати и ставит на тумбочку продолговатый флакон.
— Я даже не знаю, с чего начать, — произносит он спокойно.
Гарри прячет глаза, часто моргая.
— Простите меня, — хрипло бормочет он.
— За что? — спрашивает Риддл, склонив голову набок.
Вопрос ставит в тупик, и Гарри смотрит на него с непониманием.
— За ту женщину.
— Женщину! — насмешливо фыркает Риддл и вдруг делает такое, от чего Гарри машинально дёргается: залезает на постель и седлает его ноги. — Да наплевать мне на женщину.
Гарри напрягается, вцепившись в матрас, и с удивлением наблюдает, как он неспешно берёт с тумбочки флакон, откручивает крышку и выливает себе на пальцы немного душистого бальзама. Несмотря на всю странность ситуации, Гарри старается не обращать на происходящее внимания. В конце концов, позволил же он ему несколько дней назад смазать свою спину.
— Вам наплевать? — шумно сглотнув, повторяет он и шипит от боли, когда пальцы Риддла касаются глубокой раны, а кожу начинает немного покалывать. — Она ведь могла заразить весь переулок, — продолжает говорить он, потому что даже нелепая болтовня отвлекает от назойливого жжения.
— Ну и что? — Риддл равнодушно пожимает плечами, осторожно водя прохладными пальцами по его груди. — Это были бы проблемы тех, кто выбрал своим домом это злачное место.
— Но я ослушался вашего приказа, — Гарри ловит себя на том, что предмет спора откровенно дурацкий, но ему просто необходимо занять мысли хоть чем-то.
— И что же я приказал? — Риддл усмехается, но сосредоточенная складка на лбу говорит о том, что всё внимание приковано к его занятию.
— Вы приказали очистить Лидс от сквибов, — отвечает Гарри, окончательно расслабляясь под осторожными прикосновениями.
— А я приказывал отключать при этом голову?
— О чём вы?
— Твой поступок о многом говорит, — задумчиво тянет Риддл, аккуратно очерчивая пальцем его сосок.
— Я поступил неправильно. Я просто хотел помочь ей и… Она ведь просила о помощи. Я понятия не имел, что такое может случиться.
— Она просила о помощи, тебе нужно было что-то решить — и ты решил.
— Но моё решение оказалось неправильным! — начинает заводиться Гарри, досадуя на себя.
— Гарри, пойми, — настойчиво произносит Риддл, заглядывая ему в глаза, — не бывает правильных и неправильных решений. Бывают оправданные и неоправданные. На тот момент твоё было оправданным. Но самое главное — оно было самостоятельным.
— И что с того?
— Что? — Риддл хмыкает, внимательно глядя на него, и продолжает уже серьёзнее: — Я не ошибся в тебе. Признаться, я ждал, что ты выкинешь нечто подобное.
— Почему?
— Потому что ты прирождённый лидер, — поясняет он совсем тихо, одаривая его странной улыбкой. — А настоящие лидеры не умеют слепо следовать приказам, не задумываясь над тем, что делают. И это твоё главное отличие от моих слуг. И это ещё одна причина, по которой ты сбежал от Дамблдора. Старику больше ста лет, однако он до сих пор не понимает, что нельзя долго сдерживать человека с такой энергией, какая бурлит в тебе. Его нельзя постоянно контролировать и запрещать вести за собой остальных. Я уверен, что с тех пор как ты повзрослел и окончательно занял место второго лидера в вашем штабе, он чувствовал себя неуютно и даже, возможно, опасался.
— Чего? — шепчет Гарри, заворожённый его словами.
— Что рано или поздно ты выйдешь из-под контроля, испортишь ему всю игру и, в конце концов, займёшь его место. Пусть Дамблдор и не алчен до власти, но он привык держать всё под своим надзором. А ты мог спутать ему все карты, — Риддл снова кладёт ладони на его грудь и осторожно поглаживает. — А здесь, как видишь, я не ограничиваю ни твою свободу, ни твою самостоятельность.
— Однако за её проявление вы велели меня наказать.
— Да, — с улыбкой кивает он. — Потому что у каждого поступка есть последствия. И об этом нужно помнить, принимая решения.
Несколько раз Гарри моргает, уставившись на риддловское плечо.
— Значит, — медленно начинает он, — вы довольны, что я сделал самостоятельный выбор, но наказали меня за то, что я его сделал… — он беспомощно умолкает, глядя на него уже в упор.
— Именно, — усмехается Риддл.
Гарри качает головой.
— Вас порой не поймёшь: хвалите вы или ругаете.
Риддл театрально закатывает глаза и со вздохом отклоняется назад.
— Хвалить-ругать, — поморщившись, повторяет он. — Гарри, как ты можешь жить на таких контрастах? Почему у тебя одни только крайности: хорошее-плохое, белое-чёрное, да-нет? Это исключительно гриффиндорский твердолобый подход.
— Ну я же гриффиндорец, — ухмыляется Гарри.
— Нет, Гарри. Ты закончил школу два года назад. Ты больше не гриффиндорец, ты — взрослый самостоятельный человек. И я даже не представляю, сколько ещё должно пройти времени, чтобы ты это понял.
Риддл раздражённо ставит флакон на тумбочку, слезает с кровати и уже собирается уходить, но тут Гарри, окончательно наплевав на все нормы приличия, хватает его за прохладное запястье, и он удивлённо оборачивается.
— А зачем вам это? — в лоб спрашивает Гарри, не разжимая пальцев. — Зачем вам нужно, чтобы я это понял?
— Потому что я хочу этого, — отвечает Риддл, не делая попыток высвободиться.
Гарри смотрит ему в глаза, но думает вовсе не о том, что услышал. Он не может понять, почему вообще решился дотронуться до Риддла и почему до сих пор не отпускает его руки. Словно в ответ на его мысли, кончики пальцев начинает слабо покалывать, а затем прохладная лёгкая волна медленно ползёт от запястья к локтю. Дыхание сбивается, и его обнажённая грудь вздымается всё чаще. Отклик чужеродной магии пугает его, как и раньше, но вместе с тем появляется непреодолимое любопытство: сколько ещё он сможет продержаться, не отнимая руки? Риддл стоит и смотрит в глаза, не двигаясь, и Гарри гадает: чувствует ли он нечто подобное? Волна магии минует локоть и поднимается к плечу, а потом стремительно и резко вливается во всё тело, растекаясь воздушным прохладным пятном по груди и животу. Тут же боль в ранах стихает, словно он сунул ошпаренную руку в снег. Волна спускается ниже, обволакивая пах и ноги, и у него начинает кружиться голова, как будто он залпом осушил стакан огневиски. Эти ощущения сложно передать словами: это похоже на эйфорию, захватившую каждую клеточку тела. Гарри долго борется с собой, но потом сдаётся и блаженно прикрывает глаза. Ему кажется, что с каждым новым вдохом у него словно раскрываются лёгкие: дышать становится всё легче. Боль в груди исчезла, а в мыслях воцарилась умиротворяющая пустота.
Но вдруг всё резко заканчивается: Риддл высвобождает руку из ослабевших пальцев. Приятная прохлада мгновенно исчезает, жгущая боль возвращается, Гарри морщится и открывает глаза. Руки Риддла сложены на груди, а во взгляде появилось что-то странное, и Гарри не удаётся понять, что именно, потому что он разворачивается и подходит к двери. И лишь там, обернувшись, произносит:
— Этот бальзам не снимет боль, лишь заживит раны. Но у тебя останутся шрамы, которые я запретил сводить Северусу. Они навсегда впечатаются в твою кожу. Потому что я хочу, чтобы ты помнил.
Риддл покидает комнату, оставив его в полном недоумении от всего произошедшего.
***
После его ухода Гарри ещё долго лежит и просто пялится в потолок, собирая мысли по кусочкам. Сейчас его занимает вовсе не то, что говорил Риддл, а собственные ощущения. Кажется, Дамблдор всё-таки был прав: магия Риддла настолько влияет на него, что ему тяжело справляться со своими эмоциями. Ощущения от простых прикосновений похожи на сильный наркотик, который медленно отключает разум, а больше всего он боится потерять над собой контроль. Значит, контакты с Риддлом нужно свести к минимуму. Правда, как это сделать, если он поставил своей целью подобраться к врагу как можно ближе? Может, нужно было плюнуть на всё и аппарировать из Лютного переулка к штабу, когда была такая возможность? С другой стороны, терять уже нечего, значит, он обязан рискнуть.
В комнате становится прохладно, и поначалу Гарри кое-как пытается укрыться одеялом. Но тяжёлая плотная ткань давит на грудь и ещё сильнее раздражает свежие раны, поэтому, смирившись с тем, что в ближайшие пару ночей придётся помёрзнуть, он укрывается лёгкой простынёй и не без тихого шипения укладывается на бок, чтобы немного вздремнуть. Но не успевает он смежить веки, как до слуха доносится негромкий стук в дверь. Риддл бы не стал стучать. К несчастью, Снейп бы тоже, хотя больше всего сейчас хочется увидеть именно его. Тогда кто это? Марк? Кому же ещё быть…
Гарри приподнимается на локте и хрипло, но громко произносит:
— Войдите!
Он слышит, как дверь тихо открывается и закрывается. Шагов визитёра почти не слышно. А когда он появляется на пороге спальни, Гарри удивлённо поднимает брови.
— Драко?
Малфой улыбается одними уголками губ, проходит в комнату и опускается в кресло. Он просто молча смотрит на него, и Гарри делается не по себе.
— Что ты хотел? — спрашивает он с подозрением, устраиваясь на подушках повыше.
— Просто хотел тебя проведать, — флегматично отвечает Драко, разглядывая спальню.
— А если серьёзно?
— Хотел убедиться, что с тобой всё нормально.
— Откуда вдруг такая забота?
— И ещё хотел поблагодарить, — совсем тихо и не поднимая глаз, продолжает Драко, проигнорировав вопрос. — Лорд избавил меня от участия во всех будущих операциях.
— А… Это, — вспоминает Гарри. — Да, мы поговорили и… Да. Не за что, — заканчивает он торопливо.
Наступает неловкая пауза. Малфой явно хочет сказать что-то ещё, но никак не может решиться. Ещё немного поводив взглядом по стенам, он поднимается из кресла и идёт к выходу.
— Драко, — негромко зовёт Гарри, понимая, что напоследок обязан сказать хоть что-то. Малфой останавливается и оборачивается, но с губ слетает вовсе не то, что хотелось сказать: — Ты не знаешь, кто доставил меня сюда?
— Доставил?
— Ну, поднял из подземелий, вымыл и переодел.
Драко опускает глаза и несколько секунд молчит, а потом тихо отвечает:
— Я.
— Ты?! — несмотря на боль, Гарри даже подаётся вперёд. — Но… Но почему?
— Не знаю, как было у вас в штабе, — криво ухмыляется Драко, — а у нас принято помогать друг другу.
— Знаешь, слышать такое от тебя…
— Теперь ты видишь, как сильно всё переменилось? — Малфой выдавливает из себя улыбку.
— Что ж. Спасибо.
Драко кивает и выходит в гостиную. Оттуда слышится его насмешливый голос:
— Когда встанешь, приходи в музыкальную комнату.
— Зачем? — хмурится Гарри, но Малфой уже хлопает входной дверью.
Он вздыхает и снова валится на постель. Нет, сегодня он уже точно никуда не пойдёт. Будет лежать и болеть. Он заслужил. Полежав ещё немного и вдоволь насмотревшись на белый потолок, Гарри наконец рычит от злости на самого себя и с трудом садится в кровати. После того, что сказал ему Драко, бессмысленное лежание кажется настоящей пыткой. Возникает дикое любопытство и желание узнать, что приготовил ему Малфой.
Ругая на чём свет стоит Драко, себя, а заодно и Риддла с Эйвери, Гарри встаёт с постели, и, стараясь не нагибаться и не поворачиваться, плетётся к шкафу, чтобы достать чистую одежду. Кое-как накинув рубашку на плечи, он принимается застёгивать пуговицы. Случайно он задевает обнажённую грудь и на миг замирает, невольно вспомнив осторожные мягкие прикосновения других пальцев. Но потом, тряхнув головой, заканчивает одевание и не спеша выходит из комнаты.
Очутившись на четвёртом этаже, Гарри какое-то время стоит перед музыкальной комнатой, не представляя, что ждёт его внутри. Хотя это вряд ли какая-то очередная слизеринская гадость — полчаса назад Малфой был вполне искренен. Да и не в его интересах теперь пакостить. Гарри и сам был предельно честен, когда говорил Риддлу, что вся вражда с Драко — не более чем детские разборки. Это в школе казалось, что Хорёк — враг номер один, даже хуже Снейпа, но на фоне развернувшейся холодной войны к Драко не осталось даже настоящей ненависти или злости.
Гарри вздыхает, зачем-то приглаживает волосы и уверенно распахивает двери. В следующую секунду он машинально зажмуривается, потому что на него обрушивается гул весёлых голосов:
— А, эфенди!
— Мы тебя как раз ждали!
— Ты всё-таки пришёл, — усмехается Драко, подходя ближе.
— Ну, поздравляю, — улыбается Панси, что-то втискивая ему в пальцы, и он с удивлением обнаруживает у себя в руке бокал вина.
— С чем? — усмехается он и морщится, получая крепкий удар по спине от Марка.
— С боевым крещением! — заливисто смеётся тот.
— Боже… — стонет Гарри, однако не пытаясь скрыть улыбки, и обводит взглядом радостные лица. — Нет, вы не можете… Да вы просто психи!
— Мы знаем, — просто соглашается Панси и, понизив голос, добавляет: — Я заказала у эльфов торт.
— Панси, — нарочито серьёзно говорит Марк, — ты что-то перепутала. Раз был кнут, теперь должен быть пряник.
— Ну, перестаньте, — тянет Гарри, пряча в ладонях горящее от стыда лицо. — Мне не устраивали таких подстав даже в день рождения.
— Ну, мы же коварные слизеринцы, — ухмыляется Забини и наклоняется к появившемуся рядом эльфу, чтобы вполголоса отдать какие-то распоряжения.
— Я вас ненавижу, — беззлобно, но сердито произносит Гарри, когда на столе появляется высокий торт с дикой надписью «Теперь и ты, Гарри…»
Марк весело хихикает, Панси крутится у стола, не зная, откуда начать резать торт, Забини что-то обсуждает с Ноттом, Гойл опрокидывает в себя один бокал за другим, словно это огневиски, а не вино, и лишь Драко стоит, глядя в окно и не принимая участия в общем веселье. Немного помешкавшись, Гарри, сам не зная зачем, подходит к нему и замечает, что на его губах играет еле заметная улыбка.
— К чему весь этот балаган? — тихо спрашивает Гарри, чтобы их никто не слышал.
— Марк ведь сказал тебе, — пожимает плечами Драко, отлипая от окна.
— И я должен в это поверить?
— Ищешь во всём подвох?
— Да, от Снейпа набрался, — усмехается Гарри, и Драко печально улыбается.
— Они просто рады, — после паузы произносит он.
— Чему? Тому, что меня отделали?
— Просто рады, — с нажимом повторяет Малфой и добавляет шёпотом: — Тебе.
— Ещё неделю назад вы меня на дух не переносили. Что изменилось?
— С тех пор как ты здесь… кое-что изменилось, — Драко закусывает губу и опускает голову.
— Да ну! — фыркает Гарри.
— Изменилось. Лорд стал более… мягким.
— Не знаю, как было до этого, но я тут ни при чём.
— Как знать, — Драко передёргивает плечами. — Но они радуются именно этому.
— А чему радуешься ты?
— Ты плохо представляешь, что для меня сделал.
— И рассказать ты, разумеется, не хочешь.
— Не хочу, — Драко морщится. — Да это и неважно. Важно только одно: всё закончилось.
— И ты теперь по гроб жизни мне обязан, — усмехается Гарри.
— Не обольщайся, Поттер, — лениво улыбается Драко и подливает ему ещё вина. — Просто знай, что мы рады твоему присутствию.
Гарри удивлённо поднимает бровь, но Малфой отходит от него, чтобы перекинуться парой слов с Забини. Гарри досадливо вздыхает, чувствуя, что от всех этих туманностей и недоговорок свихнётся раньше, чем от магии Риддла, и делает несколько глотков вина. В конце концов, какими бы ни были истинные мотивы его сверстников, важно только одно: ему действительно рады.
***
Покидая музыкальную комнату навеселе три часа спустя, Гарри не может не отметить, что посиделки со слизеринцами прошли весьма неплохо. Он не имеет понятия, что именно сделал такого, что его внезапно приняли в свою компанию, но за всё это время не получил ни одного недоброго взгляда исподлобья или дурного слова. Ребята были действительно честны, когда говорили, что рады ему. Правда, вместе с тем, их поведение показалось ему странным. Вернее, не так. Странным было нормальное их отношение к нему. Гарри встряхивает головой, понимая, что гоняет мысль по кругу. Тут же где-то в сознании принимается настойчиво стучаться совесть: на улице ещё день, а он уже напился. «Ну и что? — тут же фыркает Гарри сам себе и издаёт короткий пьяный смешок. — Что хочу, то и делаю».
Однако дойдя до лестницы, он начинает трезветь, вспомнив о том, что после музыкальной комнаты собирался посетить Снейпа. Гарри стоит, недолго раздумывая, стоит ли являться к нему в таком виде, но потом плюёт на всё и поднимается на пятый этаж: чем скорее он получит ответ на самый важный сейчас вопрос, тем лучше.
Очутившись у кабинета Снейпа, Гарри прислушивается; из комнаты доносятся звон колб и звук, который после семи лет обучения зельеваренью не спутать ни с каким другим: черпак, мерно постукивающий по стенкам котла. По привычке пригладив волосы, Гарри тихо барабанит в дверь костяшками пальцев. Все звуки в комнате моментально стихают, а через несколько секунд дверь рывком распахивается, и на пороге возникает Снейп, окидывая его каким-то очень странным взглядом.
— Мерлин… — отчего-то вырывается у него.
— Нет, сэр, всего лишь Гарри, — усмехается Гарри. — И мне срочно нужно с вами поговорить.
Снейп делает шаг назад, давая ему войти, но едва дверь за ним захлопывается, разражается гневной тирадой:
— Поттер, ты в своём уме?! Хочешь свалиться где-нибудь на лестнице? У тебя была немалая потеря крови, тебе нужно лежать в постели, а не…
— Простите, я просто… — прерывает Гарри, но тут Снейп прикрывает глаза и морщится, явно почувствовав запах вина, который не перебивает даже кислая вонь булькающего в котле зелья.
— Ты с ума сошёл, — обречённо констатирует он. — Сколько ты выпил?
У Гарри хватает совести промолчать и виновато опустить глаза. Снейп качает головой и, бормоча себе под нос ругательства, стремительно направляется к одному из стеллажей. Покопавшись в глубине полки, он извлекает пузатую бутыль и, откупорив, наполняет стакан зельем. Затем подходит к Гарри, подносит стакан к его губам и повелительно произносит:
— Пей.
Гарри принюхивается к зелью, и его начинает мутить.
— Протрезвляющее зелье?! Но это жестоко!
— В таком виде я разговаривать с тобой не собираюсь.
— А что? Вы прекрасно выглядите.
— Поттер!
— Ладно, ладно.
Гарри вырывает стакан из его рук и, зажмурившись, залпом выпивает зелье до дна. Мерзкий резкий вкус заставляет его недовольно застонать и приложить ладонь ко рту.
— Скажешь, когда придёшь в себя, — брезгливо роняет Снейп и возвращается к котлу, а Гарри опускается на табурет и, закрыв глаза, прислоняется спиной к шкафу.
Действие этого зелья ему знакомо не понаслышке. Сначала лёгкая тошнота, потом сильное головокружение, спазмы в желудке — и через три минуты от опьянения не остаётся и следа, лишь небольшая слабость. Гарри терпеливо ждёт, пока зелье в его организме пройдёт все стадии, и только почувствовав приятную лёгкость в голове, решается открыть глаза. Кабинет Снейпа да и сам зельевар словно стали выглядеть мрачнее и угрюмее.
— Спасибо, — вздыхает он и трёт глаза.
— Не за что, — с лёгким недовольством отвечает Снейп, смерив его неодобрительным взглядом.
— Что вы готовите? — бесцельно спрашивает Гарри, кивая на котёл.
— Тебе лучше не знать, — отзывается Снейп мрачно.
— Понятно. Так теперь я могу с вами поговорить?
— Да.
Гарри опускает голову, хмурится и нервно поправляет очки, не зная, как начать беседу. Но потом, махнув рукой, решает поступить по-гриффиндорски и спросить прямо.
— Ладно, — вздыхает он. — Расскажите, как это сделать. Как мне убить Риддла?
