Игроки поневоле

«Расскажи мне о себе. Расскажи все, что захочешь, — я не буду тебя останавливать».

Эти слова были единственным посторонним звуком в абсолютно пустой голове. Они казались огромными и всепоглощающими, если, конечно, можно так сказать о словах: словно в нежилое помещение запустили несколько мыльных пузырей, которые медленно двигались по воздуху, а, соприкасаясь со стенами, легко отталкивались от них и продолжали движение уже в другом направлении.

«Расскажи».

Голосу невозможно было сопротивляться: он завораживал своим спокойствием, забирался в сердце, безжалостно вторгался в мозг и начинал копаться в мыслях, перерывал их, выворачивая наизнанку. И, наверное, если бы душа была материальна, пальцы того существа, которому принадлежал голос, бесцеремонно залезли бы в горло и вытянули ее наружу, чтобы рассмотреть внимательнее. Собственная беспомощность, скорее всего, взбесила бы, если во власти разума оставались хоть какие-то эмоции, но их не было. Глаза, смотревшие в одну точку, не выражали абсолютно ничего: такой взгляд, наверное, должен быть у человека, который испытал поцелуй дементора, но не у живого существа.

«Расскажи», — прогремело еще раз, и звук обрушился на Драко смертоносной лавиной, накрывая с головой.

Сопротивляться этому уже не было ни сил, ни желания, да и быть не могло: какое противодействие окажет телесная оболочка, душа внутри которой уже полностью порабощена? Наверное, так нужно, иначе тот, кто спрашивает, не стал бы повторять трижды, не так ли? Он не знал, с чего начать, не знал, что говорить, кому будет говорить, и что случится потом. Но, вопреки воле, бескровные губы приоткрылись и, уже не повинуясь своему хозяину, зашевелились, складывая звуки в слова, которые сливались в однообразный поток.

— Я никогда не думал о том, что могу пойти иным путем, чем мой отец. У меня просто не было такой возможности: раньше искренне считал, что наша семья — образец, к которому нужно стремиться, на который нужно равняться. Полагал, что так было и будет, и верил отцу, когда тот говорил: «Наш род не запятнан дурной славой или связями с магглами. В нем не было грязнокровок, что делает ответственность, возложенную на тебя, сын, еще больше». Разумеется, я понимал и, глядя в глаза отцу, всегда мог с уверенностью сказать, что не подведу его. То, чем занимался папа, было таким естественным и обычным, что казалось правильным. Но этот мир — шаткий и непонятный — изменился для меня в тот миг, когда я сам попал в него.
Я получил черную метку от моего хозяина: это было очень больно, помню, как долго жгло руку, я не мог пошевелить пальцами. Мне не с кем было посоветоваться, потому что отец сидел в тюрьме, и оставалось рассчитывать только на свои силы. К тому же задание, которое мне поручили, было настолько важным, что значение мое в моих собственных глазах возросло. Убийство казалось игрой, ведь я ненавидел Дамблдора — жалкого старика, который всегда с пренебрежением относился ко мне. Само собой, я понимал, что смерть необратима, но не представлял, насколько трудно будет принести эту необратимость в свой мир. Разумеется, пока не совершишь преступление, все кажется невинным и легким, но это не так. Одна за другой попытки оканчивались неудачей, и после каждой из них какая-то часть моего сознания кричала от радости, что я не переступил пока ту грань, выйдя за которую навсегда ломаешь свою душу.
Но все равно около года меня занимала лишь одна мысль: если я не убью Дамблдора — хозяин убьет мою семью. От этой мысли бросало в жар, потому что с каждым днем я все чаще приходил к одному выводу: что не смогу убить этого назойливого старика. Я другой, не такой как отец, наверное, даже больше похож на мать, которая ни разу в жизни не убивала, что, конечно, казалось естественным.
Когда ночами я не мог уснуть, думал о том, что сам разделил свою жизнь на две половины. Или за меня ее разделили, тоже не знаю. Ничего не смогу сказать о первой ее половине, потому что эти воспоминания оказались вытеснены из памяти — наверное, они несущественны, несерьезны, не нужны. Не знаю. Но зато те события, что произошли со мной за последний год, я могу воспроизвести до мельчайших подробностей.

«Говори».

Единственное слово отдавалось в голове эхом: огромный мыльный пузырь втиснулся в неведомое помещение, сталкиваясь с маленькими пузырьками, распихивая их в стороны, изгоняя из сознания. Судорожный вздох прервал монотонное повествование, но в ту же секунду речь снова стала тихой, фразы безликими, а голос равнодушным.

— Каждый мой день был похож на предыдущие: любую свободную минуту я проводил в Выручай-комнате и пытался починить шкаф, чтобы Пожиратели смогли попасть в школу. Я изворачивался, лгал, пытался отделаться от Снейпа, который постоянно мешал: лишь в тот момент, когда я стоял напротив Дамблдора — защитника грязнокровок — начал понимать, что и Снейп, и мама были правы: мне это не под силу. Тогда же пришло понимание, что пока я не готов и вряд ли буду готов когда-нибудь. Для этого нужны особые силы, которых у меня не было. Не знаю, как убийство и грязнокровки оказались связаны моим сознанием в единый узел, но после этого я возненавидел магглорожденных еще больше: не понимал, почему из-за них я должен умирать. Самое сильное чувство, которое мне дано испытать — страх, не жалость, не равнодушие, а страх. За себя, за родителей, за все то, что у меня было: я не хотел умирать. Последние недели я все время думаю о том, что не готов еще стать убийцей. Часто просыпаюсь от того, что вижу лицо старика, уже тронутое тлением, но все еще живое. И глаза у него живые — он умер, но продолжает преследовать меня. Почему? Ведь это сделал Снейп, который тоже иногда приходит ко мне и говорит о том, что это было мое задание. Я знаю. Это, пожалуй, единственное, что я точно знаю в этой жизни.

Длинные белые пальцы медленно взяли со стола склянку с остатками Сыворотки правды, высокий человек посмотрел на светловолосого парня, глаза которого закрылись, а тело обмякло и повисло на стуле. Разумеется, можно было применить легиллеменцию и выудить из сознания мальчишки необходимые сведения так, чтобы даже он сам не узнал. Но это было рискованно: кто знает, чему его успела научить Белла, тем более что в этом потоке информации было несколько очень важных деталей, на которых он даже не догадался бы обратить внимание — настолько они были несущественны, но, как оказалось, значимы. Да, Темный Лорд умел выбирать методы допроса, и сегодня это умение пришлось как нельзя кстати.
Теперь можно было с полной уверенностью говорить о том, что семейство Малфоев очень ненадежно. Именно поэтому Люциуса и Нарциссу нужно безболезненно устранить, либо превратить в марионеток, да, наверное, так даже лучше — зачем же разбрасываться слугами? Ну ничего, лорд Волдеморт умеет укрощать — надо лишь знать рычаги: в этом случае им будет мальчишка, которого стоит отправить обратно в Хогвартс. Конечно же — в школу, где он будет далеко от родителей, а главное, под постоянным контролем Кэрроу. Мальчишка — слабак, такой отвернется от хозяина и не заметит. Умрет, конечно, но не заметит.

— Круцио! — тело Малфоя подбросило вверх, и в ту же секунду раздался мучительный вопль, однако Темный Лорд, казалось, даже не заметил этого, с лицом экспериментатора он опустил руку и произнес: — Встань.

Драко, не понимающий, что происходит, с трудом поднялся на локтях и встал сначала на колени, потом попытался выпрямиться, но хозяин легким движением вновь опрокинул его на пол.

— Темный Лорд не прощает предательства. Но это не так важно: я не прощаю предательства, но больше всего ненавижу глупость. Ты сделал глупость, поддавшись мне, ты даже не пытался сопротивляться Сыворотке правды, и ты заплатишь за этот проступок.

— Хозяин, я…

— Молчать! Ты сказал даже больше, чем я ожидал. Нет, я не буду тебя убивать, но наказание ты понесешь. И твои родители тоже.

Лицо Малфоя исказила боль, когда он попытался пошевелиться, но он тут же застыл при одном упоминании о матери и отце.

— Твое наказание будет самым легким, какое только можно придумать: ты вернешься в школу и будешь помогать преподавателям уничтожать грязнокровок, ясно?

— Да, мой повелитель, — несмотря на тупую боль, Драко знал, как следует вести себя с господином, — я искуплю вину, — судорожные попытки вспомнить, что именно он говорил под действием зелья, оказались неудачными.

— Конечно, искупишь, иначе умрешь.

Лорд посмотрел на Малфоя, который полулежал на полу, и вынул палочку. Конечно же, мальчишка умрет. Предатели среди Пожирателей обречены на гибель, так уж сложилось, но перед этим он еще послужит своему хозяину.


***
Драко сидел напротив Блейза в купе «Хогвартс-Экспресса» и перелистывал стопку пергаментов, которые лежали у него на коленях.

— Как думаешь, сколько грязнокровок к концу года останется в живых? Мне кажется, не больше трети, — протянул Забини, потягиваясь и глядя в окно.

— Считаешь? — скучающим тоном спросил Малфой.

— Уверен, ты только погляди, какую программу для них подготовили в министерстве… Послушай, — он замялся, — ты ведь знаешь, что сейчас творится в определенных кругах. Это все — правда?

— Что — правда?

— Все, что написано в этих пергаментах! Наказания, перечисленные там, — около двухсот видов в зависимости от тяжести провинности — это действительно будет? Если да, я не завидую этим скотам: мало того, что надо получить подтверждение статуса чистой крови, так еще на каждом углу будет стоять поверенный и следить за каждым шагом, записывая действия по секундам, — Блейз лениво ухмыльнулся.

— Только так с ними и нужно, Забини. В этом году вся грязь будет вычищена из Хогвартса, — Драко будто со стороны слышал, как он произносит эти слова: надменно, с презрением и абсолютно равнодушно. — А что, я полагаю, очень даже хорошая система. Администрация школы организует из верных ей людей особую группу, основой которой будем, разумеется, мы. И люди, входящие в эту группу будут осуществлять контроль за грязнокровками — это труд, само собой, но труд оплачиваемый.

— И как же нам будут платить? Едой? Галеонами? — Блейз легко рассмеялся и взял со стола бутылку.

— Нет, — прошептал Драко, — грязнокровками и будут платить.

Забини, который как раз сделал глоток сливочного пива, поперхнулся:

— Грязнокровками? Я не ослышался? И каким образом? В смысле — что мне делать с ними? Торговать на рынке? Заставить стирать мои носки? Так для этого эльфы есть!

— Блейз, ну что ты как ребенок! — снисходительно отозвался Малфой. — Нам будут платить девками, ну неужели ты не разберешься, что с ними делать? — он рассмеялся и вновь принялся за чтение.

— Хм, в таком случае… Куда там записываться, чтобы попасть в группу поверенных?

— Ты уже в ней, если что, — пояснил Драко, откинувшись на спинку скамьи. — Смотри-ка, грубость старосте — один вечер в бункере. Все настолько легко, что даже забавно.

— Где-где, прости, один вечер?

— Объясняю еще раз для тех, чье место на самом деле в Равенкло: директор Хогвартса Снейп и два его заместителя Кэрроу — администрация, — он многозначительно посмотрел на Блейза, тот кивнул, и Драко, прищелкнув языком, пояснил: — Хозяин назначил преподавателями Амикуса и Алекто Кэрроу — это брат с сестрицей, они учились на курсе с моим отцом, и поэтому я знаю, что это за люди. Истинные Пожиратели: Алекто очень любит смотреть, как дементоры высасывают душу — она от этого чуть ли не в экстазе бьется, а Амикус испытывает слабость к маленьким девочкам, особенно он любит их пытать. Ну да ладно, это не так важно. Директор и Кэрроу набирают в помощники особую группу поверенных: около тридцати человек, большинство из которых — слизеринцы. Вот список, — Драко потряс в воздухе куском пергамента. — Поверенные имеют почти такие же права, как администрация, мы даже Макгонагалл на место можем указать. Только для нас в Хогвартсе будут открыты все двери: не открою тебе секрет, если скажу, что Темный Лорд любит развлечения и для своих слуг не жалеет подобных вещиц, понимаешь? Он заранее продумал все: есть возможность проводить вечера так, как и положено чистокровной элите, сечешь? Грязнокровок по вечерам будут сгонять в особое подземелье, то самое, что названо в честь великого Салазара. Одна маленькая провинность, и магглорожденный уже под ударом, большая провинность - и он попадает в камеру…

— В Азкабан?

— Да нет же, — махнул рукой Малфой. — Камерой называется место, куда будут сгонять кукол для игр. Ты уже слышал про игры?

— Что за игры? Квиддич?

— Посерьезнее квиддича, — тихо промолвил Малфой, резко встал, подошел к двери купе, приоткрыл ее, задернув занавеску, после чего захлопнул и опустился обратно на сиденье. — Все равно скоро узнаешь, ведь ты в любом случае попадешь в число игроков.

— Игроков?

— Может быть, ты прекратишь все время переспрашивать и дашь мне договорить?! — прошипел Драко. — Игроков. Это то, чем развлекался раньше отец с друзьями, и вариантов здесь множество.

— А если подробнее?

— Например, мы с тобой сражаемся на палочках, я побеждаю и могу выбрать себе на вечер любую куклу, ты же остаешься в эту ночь ни с чем, если, конечно, доброволец не найдется, — Малфой выдержал паузу, дабы дать собеседнику возможность оценить его остроумие. — Или по-другому: мы с тобой спорим и ставим на кон кого-нибудь из грязнокровок. Если проигрываю я, ты делаешь с моей ставкой все, что в голову придет, если же выигрываю — наоборот. И, повторюсь, вариантов тысячи, а затрат никаких: не считать же потерей какую-то простачку… Я понятно объясняю?

— Довольно-таки. И что же, мы можем делать с… призом что угодно? — неуверенно переспросил Забини.

— Ну разумеется! Ты до сих пор не понял? Мы теперь хозяева жизни, повелители школы, врубаешься, придурок? А все эти людишки — лишь грязь, насекомые, которых можно и нужно давить, уничтожать, как травят вредителей… — страстную речь прервал звук открывающейся двери и капризный голос:

— Драко, дорогой, может быть, пойдем патрулировать коридоры? — Панси показалась на пороге, но при виде Забини демонстративно наморщила нос и еще более противным тоном продолжила: — Я уже хочу почувствовать вкус власти, наградить этих уродов парочкой десятков штрафов, увидеть их озлобленные физиономии. Ну пошли, Драко!

— Хорошо, подожди секунду, нам нужно договорить, - твердо сказал он, указывая взглядом на дверь.

—Уже жду, — призывно улыбнулась Паркинсон, а Малфой закатил глаза и вновь обратился к Забини: — Так что всем грязным тварям недолго осталось, ведь потери в таких играх неизбежны, — с притворным сожалением вздохнул он и вышел в коридор, захлопнув за собой дверь.