По ту сторону реальности

— Ваше Высочество, тельмарины уже близко, нужно срочно принимать решение. Какой приказ отдать армии?

— Пусть готовятся к выступлению, мы принимаем бой.

Питер был взволнован, я чувствовал это. Король сидел прямо на грязном полу нашего укрытия и меланхолично смотрел в одну точку. Но по тому, как яростно он крутил крышку фляжки, я понял, что он осознает всю тяжесть ответственности, которая ложится сейчас на его плечи.

— Вы правильно поступили, — сказал я, желая его успокоить. Он не откликнулся, только продолжал все так же задумчиво смотреть в пространство и мучить несчастную флягу. Я обернулся к Сьюзен и Люси: — Будет лучше, если вы останетесь здесь, пока все не закончится.

Люси капризно надула губки, но спорить не стала. Сьюзен же посмотрела на меня со злостью:

— Не понимаю, — прошептала она, и ее шепот, отражаясь от стен и колонн зала, прозвучал почти оглушительно. — Не тебе решать, понятно? Я с вами!

— Каспиан прав, — наконец подал голос Питер. — И Люси, и тебе, Сью, лучше остаться здесь.

Сьюзен взглянула на брата так, будто он ее предал.

— Нет, я пойду с вами. Не собираюсь отсиживаться здесь и ждать у моря погоды. Я хочу быть там, сражаться вместе с вами, — Питер собирался возразить, но она не дала ему этого сделать: — Нет, Питер, даже не убеждай меня. Ты не имеешь права мне указывать!

Девушка развернулась и пошла к выходу из зала. Я видел, как она остановилась в коридоре, разглядывая какой-то древний рисунок в мерцающем свете факела, и мне показалось, что даже отсюда видно, как блестят на ее щеках слезы злости, обиды и страха. Я был согласен с Питером. Предстоял нелегкий бой, и мне не хотелось думать, даже просто допускать возможность, что Сьюзен может погибнуть там. Но если она не стала слушать брата, то разве обратит внимание на меня? Скорее всего, еще сильнее разозлится. И у меня точно не будет шансов. Впрочем, их не было с самого начала, но я надеялся…

Я заметил, как Сьюзен ладонью стерла со щек слезы, опустилась на землю и прислонилась к стене, обхватив колени руками. Люси поспешила к ней.

— Каспиан, — услышал я тихий голос Питера. Я обернулся и от неожиданности отшатнулся. Король стоял так близко ко мне.

— Да, Ваше Высочество?

— Кто научил тебя называть королей этим дурацким словосочетанием? — он нахмурил брови, кажется, слегка раздраженно. — Зови меня Питер. Мы же вроде за одно, не так ли?

Я не был в этом так уверен, но кивнул:

— Да, конечно.

— Знаешь, я давно хотел тебе сказать… Будет лучше, если ты не станешь больше искать встреч с моей сестрой, — он сказал это шепотом, так, чтобы Сьюзен не услышала. Я смотрел на него и пытался понять, почему он говорит это и почему именно сейчас. Он будто прочитал мои мысли и продолжил: — Я не уверен, что могу тебе доверять, Каспиан, пойми меня правильно. Ни ты, ни я не можем знать, как сложится наша жизнь в ближайшие… — он запнулся, помолчал немного и поправился: — как сложится хотя бы наше сегодня, не говоря уже о завтра.

Это все равно было не то. Мне показалось, или Питер действительно что-то скрывал?

— Мне кажется, я неправильно тебя понимаю, — сказал я, размышляя о том, чего же Король мог так тщательно избегать, прикрываясь сестрой.

— Ну, если с тобой что-то случится, она будет страдать, а я этого не хочу.

Удивительный человек! А если и с ним что-то случится, кто тогда будет оберегать девочек? Питер тем временем продолжил, мне даже показалось, он был по-своему рад, выговаривая следующие слова:

— Хотя, может, и не будет. Она с нами никогда о тебе не разговаривала, знаешь, может, даже и не заметит, что тебя больше нет.

Он даже заулыбался от удовольствия, но вовремя спохватился и вернул на лицо маску сожаления.

— Разумеется, — я почувствовал, что начинаю сердиться. Конечно, он был королем, а я — всего лишь принцем, но разве мог Питер разговаривать со мной таким тоном? Меня раздражали эти его попытки всячески меня унизить и оскорбить. Вечно он пытается доказать всем свое превосходство, а на самом деле вполне заслуживает того, чтобы одноклассники учили его уважать других. — Это ты так хочешь сказать, что я для нее ничего не значу?

— Именно.

— Прекрасно. Ну, а с какой целью ты мне это говоришь? Ты ведь сам прекрасно знаешь, что она не дала бы мне шанс. Какая тебе разница?

— В целом, я мог бы ответить, что никакой, — Питер грустно улыбнулся, — но она есть. Да, Каспиан, разница имеет значение для меня.

— Надо же, очень любопытно. И какое же?

Питер молчал. Я терпеливо ждал его ответа, хотя не был до конца уверен, что дождусь. Король, продолжая ухмыляться — правда, уже не так самоуверенно — слегка повел плечом и, наконец, открыв фляжку, сделал глоток. Я внимательно следил за его действиями: как он задумчиво закрывает сосуд, при этом с его лица, наконец, окончательно спадает улыбка; как он все так же задумчиво облизывает губы, на которых еще оставалась маленькая капелька красного вина.

— Разница в том, что ей это безразлично, а мне нет.

Я хотел поинтересоваться, что он имел в виду, но заметил, что Питер явно был смущен: он опустил взгляд, на щеках появился легкий румянец. Неужели от вина? Король продолжил сам, и было видно, что слова даются ему с трудом, хотя он и старается казаться уверенным в своих действиях:

— Ты никогда не думал, что, возможно, кому-то ты дорог сильнее, чем безразличен моей сестре?

— Неужели? — улыбнулся я, хотя еще не до конца осознал, что именно хотел сказать Питер. — Значит, на самом деле тебя волнуют не страдания Сьюзен. Хочешь сказать, что ты…ты ревнуешь меня, да?

— Да. Только не говори, пожалуйста, так громко. Девочки могут услышать.

Я обернулся проверить, не привлек ли внимания Сьюзен и Люси наш разговор, а когда вновь посмотрел на Короля, с удивлением обнаружил, что его лицо находится в опасной близости с моим. Взгляд сам собой упал на еще влажные от вина губы Питера, и Король, похоже, воспринял этот взгляд, как одобрение.

Была битва. И было удивление. Металлический звон скрещивающихся мечей, на мгновение переставшее жить сердце; испуганные возгласы рыцарей, желание крикнуть «Хватит! Перестаньте!» и пьянящее чувство победы, ощущение надвигающейся решающей схватки и вкус вина. Неожиданно для себя, я вдруг понял, что мне страшно не за Нарнию, не за ее судьбу, если бой будет проигран, а за Питера. В его глазах была решимость, отчаяние, радость и в то же время страх. Он пошел на это не только ради справедливости, но и ради меня. Он выполнял свой долг и одновременно выражал то, что у него в душе. Может, Нарния и стала более жестокой с тех пор, как Пэвенси покинули королевский дворец, но сами короли навсегда останутся самоотверженными и твердыми в достижении своих целей.