Огненные искры водили затейливый хоровод вокруг его пылающей головы. Их мельтешение вызывало сильнейшую, до тошноты, головную боль, но почему-то он не мог отвернуться или закрыть глаза. Потом искры стали уноситься куда-то вдаль пылающими зигзагообразными росчерками, а еще через некоторое время он понял, что это всего лишь огни уличных фонарей, проносящихся за стеклом машины, вот только видит он их как-то странно…
Ирландец завозился и сел на заднем сиденье, непроизвольно скривившись и зажав затылок рукой. На пальцах осталась кровь, он ощущал ее вкус на губах. От одежды и волос остро пахло бензином. Остатки серого скотча на рукавах куртки выглядели уродливыми заплатами. Колокольный гул в голове усилился, в него стали вливаться отголоски церковной мессы. Рука, которую Ирландец продолжал держать перед собой, неотрывно упершись в нее взглядом, задрожала.
Остановившись на светофоре, Штырь порылся в отделении для перчаток и извлек оттуда небольшую фляжку.
- Хороший коньяк, - тоном знатока сказал он через некоторое время, видя, что Ирландец продолжает созерцать свои окровавленные пальцы.
Ирландец открутил колпачок, послушно отхлебнул, поморщился и вернул фляжку. Откинулся на спинку, положив голову на подголовник и прикрыв глаза. Вкуса он не почувствовал, но сумятица в мыслях немного улеглась. Прошлое отпустило его, церковь, кровь на руках… Ирландец покосился на пятна крови на кожаном сиденье. Штырю придется потрудиться, отмывая машину. Но это не главное, главное – прошло довольно много времени. Перед глазами возник покачивающийся образок на тонкой цепочке. Ирландец пошарил рукой по груди. Маячка нет. Значит, он не успел его надеть, а, судя по внушительному кейсу на переднем сиденье, встреча уже состоялась. Бросив быстрый взгляд за окно, он понял, что машина подъезжает к дому Дилейни. Значит, он пробыл в отключке непозволительно долго. Ирландец снова коснулся затылка.
- Сейчас промоем, - сочувственно сказал Штырь.
- Что случилось? – вяло поинтересовался Ирландец.
Штырь остановил машину и продолжал сидеть, глядя прямо перед собой. В выражении его лица появилось что-то странное, будто он чувствовал себя виноватым, но признавать свою вину не желал.
- Что случилось? – подбираясь, жестче переспросил Ирландец.
- Недосмотрел я, - поморщился Штырь. – Да и не думал, что… Слушай, давай потом, а? – быстро сказал он, видя, что рука Ирландца снова потянулась к затылку.
- Выкладывай, - приказал Ирландец, сощурившись.
- Я смотрел за входами, - неохотно начал Штырь. – Но, видно, он уже ждал тебя внутри. Понятия не имею, как он мог успеть проскочить раньше нас. Мне что-то было неспокойно, ну, я и пошел за тобой через некоторое время, - он снова поморщился и бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида. – Как раз вовремя успел…
Ирландец опустил взгляд. Действительно, вовремя. Оглушили его на совесть, а руки все ж связали, да и бензина не пожалели. Не приди Штырь вовремя… А если б нападавший оставил там рюкзак со взрывчаткой, то его и идентифицировать вряд ли бы сумели.
- Кто это был? – глядя в сторону, спросил Ирландец. Он почти не сомневался, и все же…
- Да Косой, будь он неладен, - буркнул Штырь. И добавил извиняющимся тоном. – Он раньше нормальный мужик был…
Ирландец молчал.
- Слушай, - заискивающе начал Штырь. – Ну все ж нормально, а? Материал мы получили, - он взглянул на рюкзак и кейс. – Отлежишься сегодня, Нина тебя полечит, и целые сутки еще останутся… Ведь управишься, за сутки-то?
Ирландец скривился, будто собираясь что-то презрительно возразить, но передумал. Молча вылез из машины, шатнулся, выпрямляясь, что-то прошипел сквозь зубы, морщась и вцепившись в дверцу, и, не оборачиваясь, ушел в дом.
Ночной Нью-Йорк снова расстилался перед ним. Ирландец прижал трубку к уху, слушая гудки.
- Служба такси «Миледи», - сказал знакомый женский голос.
- Это я, - сказал он.
- Господи, - выдохнула Сара. – Живой…
- Н-да, - усмехнулся Ирландец. Вот только и радости, что живой. Задание-то провалил.
- Почему этот Стэн Сорбски на тебя напал?!
- Стэн Сорбски? – переспросил Ирландец.
- Да. Ты его знаешь? – немного понизила голос Сара.
- Его не называли по имени, - откинув голову назад и осторожно прислоняя ноющий затылок к холодной стенке оконного проема, объяснил Ирландец. – Косой. Он был одной из "шестерок" Дилейни. У нас образовались некоторые счеты.
- Счеты? – резко переспросила Сара. – Лоуренса убили из этого же ствола! …Что ты молчишь? – встревоженно спросила она некоторое время спустя.
- Думаю… Думаю, - протянул Ирландец, опустив голову, зажмурившись и сжав переносицу. – Штырь встречал меня в гостинице, значит, убить Лоуренса не мог. Когда мы приехали в дом, меня повели в подвал сразу, и Косой уже был там, но мне показалось, что мы ехали не напрямую, Штырь петлял по городу. Затем Косого выставили из дома, а пистолет, видимо, остался у Штыря, - Ирландец пожал плечами и прижался лбом к стеклу. – Я пропустил встречу, - глухо покаялся он.
Сара молчала, пытаясь сглотнуть вставший в горле комок, сжимая дрожащие губы и подняв вверх наполненные слезами глаза. «Повели в подвал сразу»… А проверять стали лишь сутки спустя. Господи…
- Мы отследили ее, - торопливо сказала она, справившись с собой. – Все в порядке, и нет нужды больше там оставаться.
- Сара, мы договорились, - упрямо возразил Ирландец. – Сейчас мне ничто не угрожает. Мы зашли слишком далеко, чтобы бросить это сейчас.
- А если мы не успеем отследить все связи за один день? Взорвешь бомбу? – саркастично осведомилась Сара.
- Я думал об этом, - невозмутимо ответствовал Ирландец, дохнув на стекло и вырисовывая сужающуюся спираль.
- Вот как? Интересно, - усмехнулась Сара. – И что надумал?..
Капли превратили спираль в расплывчатую кляксу, и Ирландец стер ее одним движением ладони.
- Ты сумасшедший, - сказала Сара, выслушав его. – Или тебя слишком сильно приложили сегодня по голове.
- А что тебе не нравится? – пожал плечами Ирландец, откидывая голову назад и закрывая глаза. – Взять Дилейни и Коттса, предотвратить взрыв, и не спугнуть при этом заказчиков. Думаю, это хороший план. Есть лучше? Я готов выслушать.
- А женщина? – помолчав, поинтересовалась Сара.
- При условии, что ей пообещают программу защиты свидетелей, думаю, она даст показания против них, и можно будет обставить срыв заказа так, будто ФБР не подозревало о нем, а просто охотилось на Дилейни, - предложил Ирландец.
- А как же бомба? – сопротивляясь уже больше по инерции, спросила Сара.
- Мне не составит труда сделать работоспособный с виду механизм, который никогда не взорвется, - с мягкой улыбкой заверил Ирландец. – Что тебя беспокоит на самом деле? – осторожно спросил он.
- Ты понимаешь, насколько это опасно? – тихо спросила Сара. И добавила еще тише. – Для тебя.
Ирландец улыбнулся, опуская голову, будто стремясь спрятать улыбку от той, которая ее не видела.
- Все будет хорошо, - мягко заверил он.
Нина стояла возле комнаты Ирландца с детской колыбелькой в руках и рассматривала куклу-младенца. Идеально сделано, даже зная, что это кукла, Нина ловила себя на том, что прислушивается, ожидая услышать ровное сопение ребенка, вглядывается, чтобы уловить, не собирается ли малыш просыпаться. Она скривилась, вспомнив едкий, убойно-насмешливый взгляд, которым окинул ее Шон, вручая колыбель. Пока Нина рассматривала младенца, Дилейни подошел к столу и размашисто расписался на чеке. Помахал им в воздухе, демонстрируя Нине. «На этом счете лежит миллион долларов», - небрежно сказал он. – «Сумма в чек, как я и обещал, не проставлена». Нина молча разглядывала Шона, покусывая губу. Что-то здесь было нечисто. Ирландцу не то что ничего особенного не потребовалось, он к ней и не прикоснулся, считай, за все это время. Нина вчера думала, что придется поработать, но, едва она обработала рану на затылке Ирландца, он заявил, что хочет остаться один. Сегодня он весь день был занят, даже поесть ему Штырь в мастерскую отнес. А за работу санитарки таких денег не платят…
Да и сейчас она не могла избавиться от недоумения. Прогуляться по парку с колыбелькой, под ручку с Ирландцем, пусть даже зная, что под куклой – бомба, которая превратит Нью-Йорк в город скорби на какое-то время… И что? Да пусть хоть все сдохнут – не жалко!
А еще… Нина снова закусила губу. Объяснив, за что ей предлагают такие деньги, Дилейни сложил чек и убрал его во внутренний карман пиджака. «Завтра получишь. При выходе из парка», - улыбнулся он. – «А сейчас тебя ждет твой кавалер», - его улыбка стала масляной. – «Ну, а послезавтра, надеюсь, ты найдешь время и для меня. По старой дружбе», - подмигнул он. Нина с огромным трудом сохранила самообладание и не плюнула в его мерзкую, самодовольную рожу. Да кем он ее считает?! С такими деньгами она будет ублажать противного старика? Ответ, пришедший уже за дверью, подействовал на Нину, как пощечина, заставив задохнуться. Запылали щеки, сжалось горло. «Шлюхой он тебя считает, милая, шлюхой, которой ты и являешься». Нина судорожно вдохнула раз, другой. Так, успокоиться.
Негромко постучав, Нина приоткрыла дверь и вошла в комнату. Остановилась, потому что ей показалось, что в комнате никого нет, но Ирландец спустил ноги с подоконника и встал ей навстречу.
- Вот, - неловко улыбаясь, Нина показала колыбельку. Хотела добавить что-то циничное, чтобы сгладить невольно наползающую на лицо умильность, и не нашла, что сказать.
Ирландец подошел, встал рядом, склонив голову набок, заглянул в колыбельку.
- Девочка или мальчик? - улыбаясь, спросил он, протягивая руку и отгибая кружева у щечки ребенка.
- Видимо, девочка, - с нервным смешком ответила Нина, во все глаза глядя на Ирландца. – Колыбелька розовая, - пояснила она, когда он поднял на нее взгляд.
- Да, наверное, - кивнул Ирландец. – Поставь туда.
Нина задержалась у стола, куда поставила колыбельку, оправляя складки одеяльца. Ей нужно было немного прийти в себя. Как естественно у него это получилось! Она обернулась, ища Ирландца взглядом. Он сел на диван, расслабился, с улыбкой глядя на Нину. Наверное, им нужно обговорить, что они будут делать завтра? Или…
Нина подошла, медленно опустилась перед ним на ковер. Ирландец спрятал глаза, рассматривая свои руки. Он что, стесняется ее? Нина осторожно провела ладонью по его бедру, потом обратно, уже по внутренней его стороне, будто спрашивая, этого ли он хочет. В конце концов, нанимали-то ее именно для этого, и за такие деньги… Вообще-то, в этом случае деньги значения не имели. Ну, почти… Ну, может, сначала имели, и очень даже большое, но теперь… Для него она готова быть не просто шлюхой, а самой лучшей в мире шлюхой.
Ирландец взглянул ей в лицо с каким-то непонятным неуверенным выражением. Будто спрашивая о чем-то, то ли ее, то ли себя. Нина улыбнулась, но вместо уверенной, ободряющей – «ну, давай, птенчик, тетя все понимает, она поможет, не надо стесняться…» - улыбка вдруг вышла грустной и нежной.
Видимо, это что-то решило для Ирландца, он поднялся с дивана, на мгновение задержав снятую со своего колена руку Нины в своей ладони. Прошел в дальний угол комнаты.
- Смотри, что я тут обнаружил, - загадочно вздернув брови, возвестил он.
Нина ткнулась лицом в диван, давясь сдерживаемым хохотом, а потом осеклась, быстро поднимая лицо и даже приоткрыв рот от изумления. Да, ей не послышалось, этот звук был звоном невесть откуда извлеченных бокалов. Она прикрыла рот рукой, не зная, что и сказать, расширенными глазами наблюдая за тем, как Ирландец плеснул в бокалы вина, многозначительно поднял палец, жестом фокусника извлек из ящика пару свечей, прикусил губу, хмурясь и соображая, куда их поставить. «Обнаруженный» Ирландцем древний проигрыватель добросовестно крутил пластинку, наигрывая что-то романтическое. Нина так и сидела на полу, подогнув под себя ноги и опираясь локтем о диван, когда Ирландец протянул ей бокал.
- Господи, Джефф, что ты делаешь? – изумленно пробормотала она, сделав глоток.
- Я? М-м-м, собираюсь скоротать вечер в приятной компании, - сгибаясь в ироничном полупоклоне, он протянул Нине руку.
Чуть помедлив, она вложила свою ладонь, и Ирландец легко вздернул ее на ноги.
- Тогда на брудершафт? – предложила Нина, касаясь своим бокалом бокала Ирландца.
- Идет, - лизнув губы, кивнул он. Отпил глоток, переплетя, как положено, руку с Нининой, и легонько коснулся ее губ традиционным поцелуем.
Нина опустила глаза. Непонятно с чего, но ее колотила нервная дрожь. Такое ощущение, что она впервые была с мужчиной наедине, уже догадываясь о том, что вскоре неминуемо произойдет, страстно желая этого и отчаянно боясь, старательно заталкивая в темные чуланы памяти все то, что она слышала, читала, романтичные сказки и жуткие россказни…
- Потанцуем? - спросил Ирландец, забирая у нее бокал.
Нина кивнула, чуть сощурилась, выдохнула, и смогла, наконец, поднять глаза на мягко улыбающегося Ирландца. Это всего лишь новая игра. И, между прочим, приятная…
Но что-то во взгляде Ирландца мешало ей относиться к происходящему так отстраненно и немного цинично. Голова слегка кружилась – ну не с глотка же вина ее так развезло! – блузка вдруг стала слишком тесной, да что там блузка – сама грудная клетка вдруг начала оправдывать свое название, стесняя дыхание и бешено рвущееся на свободу сердце. Губы нашли друг друга сами собой, руки Ирландца не позволяли ей торопиться, нежно перехватывая, успокаивая, лаская… Прошла вечность, прежде чем его руки проникли под ее блузку, затем еще одна, прежде чем ей удалось избавить его от рубашки, и лишь на исходе третьей она смогла прижаться грудью к его обнаженной груди, и замереть на миг, задыхаясь, остановить жадные поцелуи и взглянуть в его глаза. Боже, боже, что же это творится, и это профессионалка – за такое время не успеть даже раздеть его и раздеться самой!.. Ирландец словно почувствовал эту ее мысль, и больше не позволял ей останавливаться, все снова закружилось, понеслось, так знакомо, но почему совершенно не так, как всегда, и тело откликалось вроде бы привычно, умело, но вместе с ним совершенно непривычно неистовствовала душа, не слыша сменяющихся пластинок, наполненная невыразимым блаженством и …счастьем?
Возможно ли это? Счастьем? Нина не могла полноценно думать, ленивые, сытые мысли расползлись куда-то по таким дальним закоулкам сознания, что и не сыскать, оставив вместо себя удивительно яркие, чистые, пронзительные ощущения. Она лежала, прижимаясь щекой к мокрой груди Ирландца, слушая давно уже ставший размеренным ритм его сердца. Влажные от пота волосы завились кольцами, но сейчас Нине было плевать на прическу, на то, как она выглядит со стороны, да на все ей было плевать, по большому счету. Лишь бы ощущать щекой влажную кожу его груди. Как забавно, она всегда ненавидела пот, а потных мужчин – тем более. Кончиком языка Нина лизнула его кожу, заставив чуть вздрогнуть, прерывисто выдохнуть и крепче сжать ее руку.
Вскинув глаза, она столкнулась с серьезным, вопросительным взглядом Ирландца, и ответила смущенной, покаянной улыбкой. «Я просто балуюсь». Взгляд Ирландца потеплел, губы дрогнули в улыбке, он погладил Нину по голове, чуть подтянул укрывающее ее плечи одеяло.
- Спи, все хорошо, - шепнул он, закидывая руку за голову и утыкаясь в нее лицом.
Спать? Нина чуть прикрыла глаза, сглатывая улыбку. Да ни за что на свете! Когда ей первый раз за все эти годы хочется длить, и длить, и длить это мгновение, убегать от него? Да она отдаст тот чек на миллион без малейших колебаний, лишь бы солнце никогда не всходило! Жаль только, что крепче она не может к нему прижаться…
«Влюбилась!!!» - неожиданно выпрыгнула из какого-то уголка одна из блудных мыслей. Надувала щеки, хваталась за животик, покатываясь со смеху, дрыгала ножками, тыкая пальчиком в Нину. «Влюби-и-илась, ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!» - надрывалась она. Нина задумчиво улыбнулась и погладила расслабленные пальцы Ирландца. Мысль осеклась, захлебнувшись смехом, сглотнула, медленно отступила назад, и присела на дрожащих ножках, озадаченно и несмело поглядывая на Нину огромными, круглыми от удивления глазами. «Правда, что ли?» - шепотом осведомилась она, хлопая глазами и задирая брови. Нина чуть прикусила губу, опуская глаза и слегка – чтобы не разбудить Ирландца – пожимая плечом. Мысль снова с трудом сглотнула. Попыталась саркастически улыбнуться углом рта, и снова с недоверием уставилась на Нину.
Нина еще плотнее прижалась щекой, будто хотела, чтобы ее кожа слилась с кожей Ирландца. «Диффузия», - с неожиданной улыбкой вспомнила она. Вот по химии или по физике был урок – Нина не помнила, но в ее памяти накрепко отпечаталось, что объясняли именно про диффузию, как раз тогда, когда… Она хорошо училась в школе, и на уроке слушала внимательно, и не сразу обратила внимание, что за дверью стоит директриса. Стоит и смотрит прямо на нее. Потом директриса вошла в класс, и у Нины сжалось сердце, неизвестно почему – ведь она хорошо себя вела, хорошо училась, а потому не ждала от нее ничего плохого. Но в тот момент ей почему-то захотелось убежать, оказаться не здесь, а далеко-далеко. Нет, не за канадской границей, в их маленькой Юрике это выражение просто не имело смысла, ведь до канадской границы здесь просто рукой подать. Даже на тех картах, где Юрика была обозначена, до канадской границы оставалось не больше дюйма.
Перемены не стали просачиваться в ее жизнь капля за каплей, по законам диффузии. Нет, они были резкими, как надрывные звуки волынки, звучавшей на похоронах ее родителей. Свернутый флаг был таким тяжелым… И таким же бесполезным. Самый негодный в мире парашют для неумелого летчика, по «нелепой, трагичной случайности», как назвал это пастор, катапультировавшегося из самолета, летящего по синему небу с милыми кучевыми облачками и ласковым солнышком. Прямо в черную, грязную бездну реальности.
Нет, сначала она очень обрадовалась, когда представительный мужчина, так похожий на отца, вдруг появился на пороге и сказал, что он – ее дядя, и забирает ее с собой в Нью-Йорк. Потом, правда, ликование поутихло, когда дядя сказал, что на прощания нет времени, и вещи собирать тоже не нужно – они все купят в Нью-Йорке. Это показалось странным, но – Нью-Йорк! Тогда Нина почему-то не задумалась о том, как же так получилось, что дядя никогда раньше не бывал у них, и почему, натыкаясь на его старые фотографии в альбоме, отец мрачнел, скупо ронял «а это мой брат», и переворачивал страницу.
Откуда четырнадцатилетней девочке было знать, что еще до ее рождения дядя был осужден за растление и изнасилование несовершеннолетних, что разоблачил его и отправил в тюрьму его же собственный брат, что дяде по условиям освобождения и близко нельзя подходить к детям, что он поклялся отомстить брату, и что его «профилем» были девочки четырнадцати лет…
О том, что ее несколько лет искали по всей стране, Нина не знала тоже.
Когда Нине исполнилось пятнадцать, ее тело стало стремительно обретать женские формы, и перестало удовлетворять вкусам ее дяди. Но ад не закончился. Помимо собственных извращенных стремлений, дядя был одержим желанием отомстить брату, и то, что тот вот уже год как мирно лежал в земле вместе с женой, а их дочь жила в еженощном аду, совершенно его не удовлетворяло. И тогда он решил девочку продавать. Ее приходилось привязывать к кровати, а затем еще и воспитывать ремнем, за то, что она кричала, брыкалась и даже кусалась, особенно если покупателю хотелось орального секса. Потом появился тот коротышка. Ремень не понадобился, понадобился доктор. А через неделю, когда дядя вновь достал знакомый ремень, чтобы привязать ее, Нина пообещала вести себя примерно, если он больше не будет приводить таких… Через два месяца у нее были постоянные клиенты, и дядя стал давать ей то пятерку, то десятку из «заработанных» денег. А еще через месяц, возвращаясь из магазина, случайно подняв глаза, Нина увидела знакомую коротконогую фигуру на площадке лестницы у своей двери. Как она оказалась на улице – Нина не помнила. Из сюжета в новостях, о том, что сделал коротышка с дядей, посмотрела ровно две секунды – там было слишком много красного…
«Он не останется с тобой», - услышала она шепоток. Оказывается, пока она блуждала среди воспоминаний, мысль никуда не ушла. Сидела рядом, нахмурившись и обхватив колени руками.
Нина открыла рот, чтобы выпалить негодующее «почему?!», и закрыла. Приподнялась на локте, глядя в лицо Ирландца. Может быть, и не останется. Что-то очень странное происходило сейчас в ее душе. На мгновение пробудившаяся четырнадцатилетняя девочка, внезапно познавшая любовь, вновь уступила место взрослой женщине. Вот только… Вот только это была другая женщина. Те двадцать лет, позорные и грязные, что превратили наивного ребенка во взрослую циничную стерву, никуда не делись. Но они не имели значения сейчас. Пока этот странный, самый странный из всех мужчин на свете, Джефф Сальвано по прозвищу Ирландец, был рядом…
«Он не останется рядом», - напомнила мысль. – «И что, ты станешь прежней?»
«Нет, конечно нет», - улыбнулась Нина, нежно поглаживая влажное пятно на груди Ирландца, там, где прижималась ее щека.
«О, ты станешь примерной обывательницей», - ехидно протянула мысль. – «Всех простишь, всех полюбишь, этих лицемерных скотов, продающих своих детей, и покупающих детей для удовлетворения собственной похоти, и закрывающих глаза на это все…»
«Нет», - потеряно пробормотала Нина. Нет, она не сможет. Она снова прижалась к Ирландцу в поисках защиты и спокойствия. – «Они не нужны нам. Мы сможем уехать, вдвоем. Джефф не такой, как они. Он поймет. И почти наверняка он хочет того же…»
Мысль ничего не стала возражать, скептически покачала головой, пожала плечами и растворилась в воздухе. Но счастливого умиротворения, переполнявшего Нину, уже как и не бывало.
«Если Джефф будет рядом… А если нет? Хватит ли у нее сил, чтобы начать все сначала сейчас, когда потеряно двадцать лет? Стоит ли вообще начинать пытаться жить по-другому? Да и возможно ли это вообще?»
Нине не хотелось отвечать на эти вопросы. Да ее собственно, никто и не заставлял.
Ирландец перевернулся во сне, неожиданно уютно обняв Нину и уткнувшись лицом в ее плечо. Она подтянула одеяло, ласково скользнув рукой по его спине, запустила пальцы в волосы, нежно коснулась губами лба. Странные, непривычные чувства. Но она и никогда не оставалась в постели с мужчиной после… После секса. Или после любви. Так это что, действительно не одно и то же?
Нина уснула лишь под утро. Лежала, обнимая Ирландца, слушая дыхание, чувствуя тепло, прижимаясь щекой к волосам. Сначала думала… Потом пыталась не думать… Потом, когда уже почти рассвело, она уснула. И даже успела увидеть сон. Во сне она шла с Ирландцем по парку, и им не было дела до веселящейся толпы, потому что в розовой колыбельке в руках Нины была не замаскированная бомба, а настоящий маленький ребенок. Их ребенок.
