Исповедь темного волшебника

— Полночи я ворочался под одеялом, осмысляя услышанное и поражаясь тому, что до этого дня никогда не рассматривал хаффлпаффцев под таким углом. Принявшись вспоминать чем-либо знаменитые имена, я удостоверился, что как только всплывала какая-нибудь примечательная личность, связанная с созиданием чего-то материального — это с огромной долей вероятности оказывался именно выходец с барсучьего факультета, а вот скандальных личностей среди бывших хаффлпаффцев я насчитал исчезающе мало, и это лишь подтверждало слова профессора Спраут. Вконец умаявшись, я уснул.
На утро нас, первогодок, разбудили старосты факультета. При этом они делали это как-то так, что расставание с теплой постелью и сладким сном не было чем-то неприятным, а вполне себе приемлемым, если не сказать, забавным. Никто не ругался и даже не ворчал, все происходило спокойно, по-деловому и без спешки. Старшие помогали младшим, приглядывали за ними и, когда все были умыты и одеты, сопроводили на завтрак в Большой Зал. Пока мы ели, старосты раздали расписания, а после того, как все насытились, нас проводили к классу, где проходило первое занятие, — рассказал я. — Вроде как ничего особенного, верно? На любом факультете старшие показывают младшим замок и в первые дни сопровождают к классам, где проходят их занятия. Но для меня ощущения, которые я испытывал были весьма необычными. Я помнил свой первый год тех времен, что я был Томом Реддлом и учился на Слизерине, и сравнивал его с тем, что происходило тогда. Сложно объяснить разницу, но она была, — я задумался, пытаясь внятно сформировать в чем же заключалась эта самая разница. — Конечно, я знал замок и провожать меня не было особой необходимости, но… Как бы объяснить? Слизеринцы проявляли заботу о первокурсниках как бы отстраненно. В поведении же хаффлпаффсих старост чувствовалось тепло, даже семейность. Пожалуй, это самое понятное объяснение, которое я могу дать. А еще я с самого первого дня почему-то воспринял своих однофакультетников именно семьей. Совершенно непостижимым образом они вдруг стали для меня родичами, как бы пафосно это не звучало, а семья для меня — самое ценное. Профессор Спраут оказалась права: даже закончив обучение в Хогвартсе, я ощущаю своими близкими людей, с которыми учился. Это до сих пор вдохновляет и возвышает.
Дети задумчиво смотрели на меня, видимо, вспоминая свои первые дни в Хогвартсе. Распределение на факультеты сохраняется и по сей день. Отчасти, в качестве дани традиции, а отчасти, как один из множества инструментов, позволяющих определить способности ребятишек, поступающих в школу. В мое время, до третьего курса всех школьников обучали по одной программе, сейчас же так происходило только первый год, в который за первокурсниками очень внимательно наблюдали. Со второго года к базовой общей программе, добавлялись первые специфические предметы, рассчитанные на обучение по типажу, выявленному в процессе распределения на факультеты. К третьему году обучения, ко всему прочему, добавлялось еще больше предметов, подбираемых индивидуально для каждого ученика и способствовавших наибольшему раскрытию его личных способностей. Эта система обучения показала себя куда лучше, чем та, что практиковалась во времена Дамблдора, но и она постоянно шлифовалась и совершенствовалась.
В первый же учебный день я получил вызов к директору, притом, сопровождала меня к нему декан факультета. Обладая опытом Тома, я был уверен, что это означает неприятности весьма крупного масштаба, и сейчас они вдвоем, как минимум, отчитают меня за обезвреженного Уизли. Но то, как повела себя эта замечательная женщина, сделало меня ее искренним поклонником. Именно в тот день она заняла в моей душе второе место, после моей приемной матери.
Дамблдор пригласил меня присесть в кресло и я, усевшись на предложенное место, приготовился к худшему.
— Ты нас всех удивил, Гарри, — начал директор школы. — Мы ожидали, что Шляпа распределит тебя на Гриффиндор.
Ответить ему в стиле: “ну я же не виноват в таком распределении” — было полной чушью, поэтому я молчал, ожидая дальнейшего.
— Надеюсь, ты хорошо устроился в твоем новом доме? — поинтересовался он.
— Спасибо, профессор Дамблдор, мне все очень нравится, — скромно ответил я, пытаясь сообразить к чему весь этот разговор.
— Но еще больше нас удивило, что ты заколдовал своего будущего сокурсника Рональда Уизли, — продолжил директор, неодобрительно поглядывая на меня. — Не хочешь рассказать зачем ты это сделал?
— Рон оскорблял Драко Малфоя и собирался устроить драку в купе, — честно ответил я. — Слов он не слышал, а потом…
— Потом ты решил применить заклинания, которые, видимо, вычитал в своих учебниках? — перебив меня, задал новый вопрос Дамблдор.
— Нет, профессор, — тщательно изображая скромность и смущение, ответил я. — Я не применял к Рону никаких заклинаний. Мне просто очень захотелось, чтобы он перестал кричать так громко и не размахивал руками, и… Что-то произошло. Он вдруг застыл на месте и замолчал…
В общем-то, я ничем не рисковал. Разумеется, для волшебства я использовал свою палочку, а не ту, которую купил у Олливандера и поэтому мог нести любую околесицу и изображать дебила сколько влезет: любая проверка легальной палочки показала бы, что ею не было наколдовано ни единого заклинания. Даже то, что Дамблдор мог расспросить о вчерашнем интенданте не только меня, но и Драко с Гермионой мало меня смущало: без применения легилименции правды он бы не доискался. Мы успели договориться и Малфой настаивал бы на том, что он не видел чтобы я что-то там колдовал, да и вообще все его внимание было поглощено выходкой Уизли, а Гермиона, вследствие нашей договоренности, придерживалась бы версии, излагаемой Драко. В Малфое я был стопроцентно уверен, в Гермионе — почему-то тоже.
— Альбус, — подала голос профессор Спраут, о которой, похоже, Дамблдор благополучно успел забыть. — Не думаю, что мальчик хотел причинить кому-то зло. В конце-концов, он мог просто испугаться и…
— Спонтанный выброс? — уточнил директор школы. — С такой ювелирной точностью?
— Всякое бывает, — флегматично отозвалась мой декан.
— Но я, правда, не колдовал! — подал голос я. — Я даже палочку из сундука не вынимал!
Я понимаю Дамблдора, поставившего себя в совершенно дурацкое положение: он должен был либо поверить мне на слово, и таким образом весь предыдущий разговор и его попытка упереться выглядели глупо. Либо проверить мою волшебную палочку на предмет примененных с ее помощью заклинаний и, если она ничего не покажет, то выглядеть еще глупее.
— Профессор Дамблдор, можно ведь как-то проверить колдовал я или нет? — постаравшись изобразить максимальную невинность, сдобренную наивностью, вопросил я. — Я говорю вам правду, но понимаю, что вы имеете полное право не верить моим словам.
— Проверить можно, — вздохнув, ответил Дамблдор. Он просчитал ситуацию и, осознав, что в любом случае выглядит странно, решил свернуть разговор с наименьшими потерями. Все-таки доверчивость — не порок. Ее можно списать на чудачество, благо репутация чудака у него была. — Я не буду этого делать. Я тебе верю, но, надеюсь, вы с Роном все-таки найдете общий язык. Он хороший мальчик и может быть верным другом.
— Спасибо, профессор, — искренне ответил я, надеясь, что выгляжу действительно счастливым от того, что взрослый человек мне поверил.
— Ты можешь идти, Гарри, — произнес Дамблдор, и я, вежливо поклонившись, покинул его кабинет. Впрочем, я ушел не далеко, так как мне было крайне любопытно, что произойдет когда двери за мною закроются и преподаватели посчитают, что я удалился.
Затаившись за дверью, я прислушался.
— Альбус! У детей бывают спонтанные всплески магии! Это — факт! — уже безо всякого флегматизма, высказалась декан Хаффлпаффа. — Гарри такой же ребенок, как и все!
— Помона, Гарри не просто ребенок, — попытался убедить профессора Спраут Дамблдор. — Он Избранный, а это значит…
— Ничего это не значит! — решительным тоном прервала его декан Хаффлпаффа. — Ты сам говорил, что воспитывался он у магглов, стало быть, о волшебстве не имеет ни малейшего представления. Возможно, он прочел учебники, но чтобы научиться накладывать заклинания этого недостаточно!
— Пожалуй, тут ты права, — после недолгой паузы согласился Дамблдор.
— Просто оставь Гарри в покое, — настойчиво попросила профессор Спраут. — Я не знаю, какие у тебя планы на него в будущем, но сейчас это одиннадцатилетний ребенок, а не эпический герой, каким его с твоей подачи изображала пресса последние десять лет. Ему нужно учиться, а если кто-то будет подозревать его во всех смертных грехах при каждом удобном для этого случае, это будет затруднительно.
Посчитав, что услышал достаточно, я потихоньку спустился с лестницы и отправился в гостиную своего факультета. Картина складывалась довольно интересная: получалось, что мой декан не во всем согласна с тем, что делает Дамблдор. Плюс к тому, она явно защищала меня. Тогда я не знал как это расценить, но, забегая вперед, могу сказать: Помона Спраут защищала любого из своих барсучат ото всего на свете. Она старалась чтобы ее подопечные получили как можно больше знаний и умений, при этом встряв как можно в меньшее количество неприятностей и конфликтов. На снимаемых и начисляемых баллах она не зацикливалась, с нарушителями всегда разбиралась сама, притом, очень спокойно объясняя почему так не стоит поступать. Она не ругала провинившихся, а именно объясняла, показывая на очень простых и доходчивых примерах к чему может привести та или иная шалость, как в ближней перспективе, так и в довольно отдаленном будущем. Надо сказать, что такой подход себя оправдывал и, прежде, чем что-нибудь этакое отмочить, мы довольно долго прикидывали стоит оно того, или нет. В итоге, редко кто из хаффлпаффцев попадался на горячем, но могу с уверенностью утверждать: плести интриги и устраивать неприятности другим, барсуки умеют ничуть не хуже славящихся этими умениями змей. Разница, пожалуй, только в мотиве, с которым это делается. Хаффлпаффцы — командные игроки, они редко начнут что-то подобное предпринимать для личной выгоды и удовлетворения собственных амбиций, но, если вдруг под угрозой оказываются, например, интересы их семьи или любого другого объединения, куда они входят, остановить их довольно-таки нетривиальная задача.
Второго сентября во время завтрака в Большой Зал слетелось множество сов. Родители присылали своим чадам письма, сладости и всякие мелочи, которые дети всегда почему-то забывают, собираясь в школу. За нашим столом я оказался единственным, к кому не прилетела сова и я, прикинув, как должен был бы отреагировать ребенок моего возраста, сделал вид, что скрываю свое расстройство этим обстоятельством. Одна из старшекурсниц, сидевшая за столом напротив меня, обратила внимание на то, что все малыши заняты распаковыванием передачек из дома, а я остался не у дел, пододвинула мне коробку с печением и предложила угощаться. Жест был настолько искренним, что мне даже стало стыдно за то, что я вынужден играть определенную роль. К счастью, Эжени Малькольм (так звали девушку, предложившую мне угощение) восприняла мой театр за смущение и, дружески улыбнувшись, настояла на том, чтобы я взял хотя бы одно печеньице.
В этот день последней парой был первый урок зельеварения у первокурсников Хаффлпаффа. Брэдли Боккейн, староста четвертого курса, проводил нас к классу зельеварения и, помахав рукой, отправился на свои занятия, а мы плотной группкой зашли в класс. Занятие проходило со слизеринцами и те были уже в кабинете. Увидев меня, Драко приветственно кивнул и жестом вопросил не хочу ли я сесть рядом с ним, но я покачал головой и взглядом указал на Невилла. Лонгботтом, по совершенно непонятным для меня причинам, был бледен словно полотно и явно чем-то напуган, вот только чем — мне было совершенно не ясно.
Ухватив его за руку, я усадил его за соседнюю с Малфоем парту и принялся доставать из сумки все необходимое для урока. Зельеварение мне нравилось. Особого таланта в этой области у меня нет, но сварить что-нибудь несложное по четко расписанному рецепту, может даже полная бездарность, в чем не раз и не два я убеждался, бывая у Малфоев и вместе с Драко занимаясь у Северуса.
— Говорят, профессор Снейп — ужасен, — шепнул Невилл, расправляя пергамент на столе и неуверенно оглядываясь.
— Ты веришь всему, что говорят? — поинтересовался я, с интересом разглядывая сокурсника.
— Нет, но… — договорить он не успел, так как в классе появился Северус Снейп, собственной персоной.
Выход его был весьма эффектен. Стремительный проход к кафедре, четкий разворот у доски, взмах волшебной палочкой, от которого в классе захлопнулись все ставни и зажглись волшебные светильники. И голос… Спокойный, тихий, но при этом слышный в любой точке помещения. Профессор произнес речь, видимо, традиционную для него и повествующую о том, как сложна и опасна наука зельеварения, открывающая широчайшие возможности для умелых волшебников, и насколько он низкого мнения о наших способностях сварить хоть что-нибудь пристойное.
Не был бы я знаком с Северусом — душа моя оказалась бы в пятках, а так… Я просто слушал его и отмечал какое воздействие его слова производят на учеников. Все без исключения дети замерли и в классе установилась такая тишина, что пролети там муха — ее было бы превосходно слышно.
Рецепт зелья появился на доске, выписанный витиеватым росчерком волшебной палочки зельевара, и мы приступили к первому своему практическому занятию. Невилл оказался весьма проблемным напарником. По каким-то причинам, он настолько боялся ошибиться, что, разумеется, действовал весьма и весьма неуклюже, а если вдруг ловил на себе взгляд профессора, замирал словно кролик перед удавом и вообще выпадал из реальности. В какой-то момент мне это надоело и я решил, что с этим надо что-то делать. Пнув его в бок локтем, я полностью завладел его вниманием и, тихонько объясняя, что и в каком порядке надо делать, запряг его в работу, не давая отвлекаться ни на что постороннее. В итоге, у нас получилось вполне приличное зелье. Не идеальное, как у Малфоя, но достаточное для получения приемлемой оценки.
— Поттер, задержитесь после урока, — произнес Снейп, когда я сдавал нашу с Невиллом работу.
— Что мы сделали такого, что он задержал тебя? — спросил Лонгботтом, когда я вернулся за парту.
— Понятия не имею, — пожав плечами, ответил я, хотя прекрасно знал зачем меня попросили задержаться.
Прозвенел звонок и первокурсники, собрав свои вещи, покинули класс, оставив меня наедине с преподавателем.
— И как тебе первые дни? — спросил Северус, закрыв дверь и повесив на нее заглушку.
— Терпимо, — ответил я. — Только тяжело очень… Театр этот дурацкий. Не знаю насколько меня хватит.
— Дамблдор настаивал, чтобы я был к тебе построже, — оповестил Снейп, поморщившись. — Не впрямую, но, тем не менее, достаточно четко.
— Ну… чего-то подобного мы и ожидали, — пожал плечами я. — Так что действуй, как просил директор. Вон, например, на следующем уроке отработку мне назначь, что ли… Я хоть отдохну немного.
— Ты можешь объяснить зачем ты в поезде проклял Уизли? — спросил Северус, хмыкнув.
— Зачем — не могу. А вот почему — запросто, — улыбнулся я и пересказал все то, о чем Рон вещал по дороге в Хогвартс.
— Понятно, — протянул зельевар, дослушав мой рассказ. — Лонгботтом и Грейнджер, стало быть… Зачем нужен потенциальный герболог я понимаю, но за каким Мерлином тебе эта девчонка?
— Пока точно не знаю, но то, что она не без моей помощи оказалась в Райвенкло, меня радует, — ответил я. — А вот Уизли… Ты можешь к нему внимательнее приглядеться? Какой-то он… не знаю… странный. Какое-то у него все либо идеально белое, либо угольно-черное. Нет полутонов. А это неправильно.
— Погляжу, — пообещал Снейп. — Что-нибудь еще?
— Да. Я хочу знать обо всем необычном, что происходит в школе.
— Трехголовая собака в том коридоре, в который нельзя ходить школьникам — достаточно необычное явление? — ехидно поинтересовался Северус.
— Цербер?! — удивился я. — В школе?!
— Там не только цербер, — вздохнул зельевар. — Там целая полоса препятствий. Насколько я понял, каждый из деканов ставил свой кусок и я в том числе.
— Зачем? — тупо спросил я.
— Дамблдор не объясняет зачем он что-то делает.
— Но хоть что-то он должен был сказать, когда просил учителей поучаствовать в создании этой полосы препятствий? Не мог же он просто прийти и приказать сделать нечто?
— Не знаю, что именно он сказал остальным, но меня он в приказном порядке попросил создать логическую загадку с участием зелий, которую, руководствуясь здравым смыслом и логикой могут разгадать даже дети. При этом, во-первых, он использовал некий артефакт, снижающий критическое восприятие, а, во-вторых, после того, как я создал эту задачку, применил Обливиэйт, — отчитался Северус. — Думаю, не один я удостоился такого обращения, вот только на мне это все не сработало. Все-таки я Мастер менталистики, с одной стороны, а с другой — ношу много полезных артефактов, о наличии которых у меня Дамблдор не знает.
— Понятно, — протянул я. — Полоса препятствий, Гарри Поттер приехал в школу… — я задумался. — Значит цербер, что-то гербологическое, что-то трансфигурированное, что-то зачарованное… Плюс твоя загадка. Это получается пять… Если бы испытаний было семь я бы решил, что это кусок какого-нибудь ритуала.
— Да, пожалуй, похоже, — согласился Снейп. — Вот только… чего этим хочет добиться Дамблдор?
— Ну как. Если учесть, что он много лет убеждал всех в неизбежности возвращения Темного Лорда, параллельно строя легенду вокруг имени Гарри Поттера, то, видимо, он хочет прогнать через эти препятствия именно его. Зачем? На этот вопрос у нас пока точного ответа нет. Можно лишь предполагать, что это один из элементов воспитания настоящего Героя. В принципе, определенную закалку характеру такого рода приключения дают. Другая версия… Из того, что я помню навскидку: семиступенчатое испытание присутствует в процессе становления Лорда-Защитника. Вот только оно одно из последних на этом пути, смертельно опасно и подготовка для него требуется явно большая, чем может быть у одиннадцатилетнего ребенка, даже без учета того, что воспитывался этот ребенок у магглов.
— Надо поискать в каких ритуалах используется череда испытаний, — предложил Северус. — Может быть, если составить список, мы поймем чего добивается Дамблдор.
— Согласен, — кивнул я. — Возьму на себя открытую часть хогвартской библиотеки.
— А я пороюсь в запретной секции и запрягу Малфоя поискать в его библиотеке, — наметил план действий зельевар.
— Кстати о Малфое, — вспомнил я. — Помнишь, я рассказывал вам о крестражах?
— Еще бы такое не помнить, — поежившись, отозвался Северус.
— Пора собрать мои крестражи. Один находится в Хогвартсе. Я еще не навещал его, но почти уверен, что он тут. Люциусу нужно получить доступ в сейф Лестранжей. Там хранится еще один. На рождественских каникулах надо будет попасть в пару мест и забрать еще два…
— А что ты с ними будешь делать? — спросил Снейп, озадаченно глядя на меня.
— Пока точно не знаю, но чувствую, что пришла пора их, как минимум, собрать в одно место. Вот соберем и, возможно, я пойму, что же с ними следует сделать, — честно ответил я и, сотворив Темпус, вскочил со своего места. — Еще десять минут и я не успею на ужин! Что мы тут с тобой так долго делали?
— Мерлин! — вздохнул Снейп. — Расслабились совсем.
— Вот именно. Ладно. Допустим, для школьников подойдет легенда о том, что ты предложил мне дополнительные занятия. Все-таки я избранный и все такое, — предложил я. — А Дамблдору?
— Ему это тоже подойдет, вверну что-нибудь о присмотре за Героем, — подумав, решил Северус. — Скажем, три раза в неделю?
— С восьми до десяти вечера тебе будет удобно?
Северус кивнул и я пулей вылетел из его кабинета.