Я сижу у окна,
За окном осина.
Я любил немногих,
Однако сильно.
(И.Бродский)
Сегодня была лунная ночь.
Лунный свет не таясь играл с платиновыми прядями, ласково гладя белокурую головку юноши, сидящего на подоконнике, почти скрытом во тьме комнаты. Лунный свет вообще значительно нежнее солнечного. Пусть он не такой страстный, но его робкая любовь и меланхоличное счастье порой лучше обжигающего, неуправляемого солнечного света. Свет ночного странника невесомо провел по бледному лбу, длинным ресницам, очертил линию узкого овала лица. Нежно коснулся губ и вдруг заблестел на глазах. О, его глаза лунному свету нравились больше всего – они были чистейшей эссенцией лунного света, отражением призрачно светящегося образа луны. В этих серебряных радужках, словно в неограненных алмазах светились все ее желания и мысли.
Но лунный свет, сверкнув на ресницах, мелодично зазвенел от боли, пронзившей его и белокурого юношу, потому что капля света, затрепетав, отделилась от серых глаз и прочертила серебристую дорожку по бледной щеке. Тонкая рука дрогнула на подоконнике, но не стерла светящуюся ниточку. Драко поморгал, стряхнув с ресниц маленькие бриллиантики слезинок, и снова посмотрел в окно, где апрельская ночь дышала размеренно и глубоко, чуть дрожа листвой деревьев и бисеринками звезд, мигающих в высоком и манящем небе. Оно не только манило, оно прямо-таки затягивало своей синей глубиной, и, казалось, если долго смотреть, а еще лучше закружиться на месте, и тебя мягко затянет в его бесконечность.
Но Драко не хотел в небо. Он хотел остаться здесь, на земле, и, несмотря на светлую печаль луны, потерявшей свою любимую игрушку, слез с подоконника и, прошлепав узкими босыми ступнями по холодному каменному полу, нырнул в кровать. Он лежал на спине, улыбаясь своим мыслям. Он улыбался так, как может улыбаться только влюбленный человек.
Но завтра ночью он опять будет сидеть у окна, а луна будет ласкать его нежными лучами лунного света и плакать от счастья.