Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Примечание переводчика: если верить таблице переведенных фиков на Фанрусе, этот фик уже однажды переводился (хотя тот вариант я так и не смогла найти). Поэтому, предупреждая возможные комментарии, хочу сказать:
а) да, я осознанно перевела уже переведенный фик
б)я никоим образом не хочу обидеть предыдущего переводчика и не имею в виду всяких глупостей, типа мой перевод "хороший", а предыдущий "плохой". Вполне может оказаться наоборот. Мне просто очень, очень нравится этот фик
Холодно. Я вижу, как вырывается изо рта пар, как влага складывается во вспышки умирающего тепла. Сивилла назвала бы это знамением, будь она здесь. Но ее нет; скоро мы встанем лицом к лицу по разные стороны пустого поля, я, в своей черной мантии, и она, разодетая в белый шелк и увешенная яркими побрякушками. Без сомнения, она назвала бы смерть выдыхаемых мною облачков самым зловещим предзнаменованием, но я думаю, это всего лишь свидетельствует о прискорбном состоянии моего собственного ума. Там, где другие видят облачка пара и думают о катании на санках, и Рождестве, и съеденных в июне ледяных мышках, мне мерещатся проклятия, крики и поле битвы.
Не удивительно, учитывая, где я стою.
Я плотнее закутываюсь в мантию и усмехаюсь про себя. Какой же зимний гардероб Пожирателя обойдется без утепленной мантии и отороченных соболиных мехом перчаток в эту январскую мясорубку? Или, если ваша фамилия Малфой, без меховой шапки.
Я громко смеюсь, и Нотт бросает на меня испуганный взгляд. Его беспокойство понятно: никому не хочется вступать в скорую битву с безумцем под боком. Я не обращаю на него внимания; теперь я вижу Малфоя, его светлые волосы выбиваются из-под дурацкой шапки, и я задумываюсь, зачем ему, в таком случае, вообще маска.
Он смотрит на меня в ответ и вздергивает подбородок в этой своей ах-такой-надменной манере, что мой член немедленно начинает твердеть, и я отвожу взгляд прежде, чем наши глаза встретятся. Я предпочитаю смотреть на замок за пустующим полем, мой дом и мою тюрьму в течение последних шестнадцати лет.
Светает. Они выстраиваются в ряд за квиддичным полем, их белые мантии мерцают в сером предрассветном свете. Армия призраков, защищающих живой камень. Они и в самом деле не более чем признаки, если их стратегия хоть чуть-чуть соответствует их чувству стиля – их слишком хорошо видно. Им стоило остаться в школьной форме.
Пар изо рта на мгновение затмевает обзор, их фигуры расплываются, а затем вновь обретают четкость. Если б я мог изгнать их так же просто.
Он здесь. Я чувствую его, чувствую нежность в его глазах, так же как чувствую взгляд Люциуса на моей коже. Зимняя мантия защищает от холода, но не от палящего жара серебряного льда и зеленого пламени – один из них холоден и уверен в себе, другой встревожен и самонадеян.
Ни один из них ни разу во мне не усомнился.
К сожалению, я не разделяю их убежденности.
***
Все мои когда-либо совершенные идиотские поступки в конечном счете сводятся к трем. Три определяющих жизнь решения, которые будут преследовать меня до конца моих дней, сколько бы мне там не осталось.
Я позволил безумцу заклеймить мою руку.
Я позволил ученику себя поцеловать.
Я позволил Люциусу Малфою войти.
Он знает, как получить то, что хочет, Люциус Малфой. Почему он захотел меня, я могу только догадываться, хотя, возможно, он заметил, как я увиливаю во время докладов о моем задании убить Мальчика-Который-Выжил, и решил ускорить процесс.
Впервые он дал понять о своем интересе в конце июля, как раз, когда мальчику должно было исполниться шестнадцать. Не думаю, что Люциус знал, что я трахал знаменитого Гарри Поттера последние два месяца прошедшего семестра, но выбор момента, как всегда, был безупречен. Два месяца вынужденного целибата и еще один месяц одиночества впереди, пока я не вернусь в школу, сделали меня… не уязвимым, но готовым выслушать его предложение.
Он знает, как добиться того, чего хочет, Люциус, и, что хуже всего, он заставляет своих жертв поверить, что они тоже этого хотят. Мы встретились в Париже, и мне стоило догадаться уже тогда. Люциус ненавидит Францию, необходимость находиться на земле родственников, не быть единственным и неповторимым Малфоем угнетает его. Люциус ненавидит Францию. Он ненавидит меня. Но он попросил встретиться с ним в Париже, и я согласился, думая о деле. Пока он меня не поцеловал.
Я должен был знать. Я знал, просто меня это не волновало. И сейчас не волнует.
Секс был феерическим, а, учитывая, что я вырос в семидесятые, это кое о чем говорит. Он трахал меня до тех пор, пока я не смог пошевелиться, пока его член перестал вставать даже от самых сильных заклятий, и потом он трахал меня этой своей вычурной палкой, которую всюду с собой таскал. Произнесенное шепотом «Вигоро» – и эта штука начинала двигаться.
За три недели, что он трахал меня до бесчувствия, я осознал, как скучал по возможности иметь опытного любовника. Как бы мальчик ни был красив, как бы ни заставлял мою кровь закипать от ярости и страсти, мне не хватало любовника сильнее меня самого, способного согнуть меня, сломать меня, того, кто будет смотреть со злостью, если я укушу его слишком сильно, или, наоборот, недостаточно. Того, кто меня перевернет и отымеет, не спрашивая, хочу ли я, кто будет знать, что я хочу, знать, как заставить меня хотеть.
Как бы ни был очарователен мальчик, как бы мне не нравилось нагибать его, и ломать, и трахать до тех пор, пока эти чудесные зеленые глаза не потеряют осмысленного выражения и не будут смотреть на меня со слепым восхищением, он все же не мог удовлетворить всех моих нужд.
Не мог и Люциус, как я понял по возвращении в Хогвартс.
Мальчишка. Бесстыдный страдалец.
Он ждал меня после приветственного обеда, обнаженный, возбужденный и нетерпеливый, неуклюже раскинувшись на моей постели и лаская себя. Судя по пятнам, он уже успел потереться о простыни.
Я взял его тут же, не задумываясь, и он задрал ноги, когда я ворвался в него, уже смазанного и растянутого. Я трахал его сильнее, чем когда-либо, наслаждаясь его всхлипами
(Люциус никогда не всхлипывал)
и его абсолютным подчинением
(Люциус никогда не подчинялся)
и его открытостью, его наивной доверчивостью
(Люциус никогда не открывался и не доверял)
Он кричал и хватался за меня, пока я воплощал с его телом акт жестокого желания, акт, о котором он мог только мечтать в своих подростковых гормональных фантазиях.
Его отчаянное наслаждение поколебало мою уверенность в том, что этим летом я нашел то, что мне нужно. Я засомневался. Я кончил в него. Я позволил ему свернуться калачиком позади. Я позволил сказать, что он любит меня, скучал по мне, нуждается во мне. Я позволил себя поцеловать.
Он пришел в мои комнаты следующей ночью, завернувшись в мантию-невидимку, и если б я знал, что простой трах заставит Мальчика-Который-Выжил выложить все его секреты, я взял бы его в свою постель уже давно.
Я решил, что история с Люциусом была помрачением, изъяном в безупречной во всех прочих отношениях игре «трахни гриффиндорского любимца у директора под носом». Ошибкой.
До тех пор, пока как-то раз в полдень он не пришел в мой кабинет, якобы обсудить оценки его сына по зельям. Имя Драко так и не прозвучало.
Так это и длилось, дни серебряного высвобождения, ночи зеленой страсти, пока я не совершил ошибку, и я должен был знать, что совершу. Выходные в Хогсмиде. Вполне безопасно. Мальчишка сказал мне, что будет с друзьями. Я был в безопасности. Я позволил Люциусу Малфою войти.
Я могу представить промельк боли на его лице. Сказать с уверенностью сложно, учитывая, что обзор мне закрывали повисшие на лицо влажными прядями волосы, взлетающие в такт моему тяжелому дыханию и резким толчкам Люциуса. Люциус замедлил движения, но полностью, стервец, так и не остановился, и к тому моменту, как я убрал волосы с лица, мальчик взял себя в руки.
Это было, наверно, то еще зрелище, я, с задранной кверху задницей, член Люциуса в ней, Малфой трахает меня медленными ленивыми толчками, оба скользкие от пота и переполнены похотью.
И Гарри Поттер, долгожданный мессия волшебного мира, со всем своим подчинением, и открытостью, и доверчивостью, решил, что все это моя задумка, мой гениальный план, великолепная идея заманить Люциуса Малфоя в мои сети.
Я чуть не заплакал от его слепоты.
Он на секунду остановился, зеленые глаза встретились с серыми, и он вошел внутрь, и закрыл за собой дверь, и запер ее. Он развязал галстук и расстегнул пуговицы на мантии, и снял ее и все остальное, и пересек комнату, и я готов был его проклясть за медлительность, но Люциус продолжал головкой члена тереться о мою простату, и мой фирменный взгляд был подпорчен вылетающими изо рта стонами.
Мальчик, теперь обнаженный и уверенный в себе, подтащил к краю кровати кресло, поставил меньше чем в футе от моего горящего лица, и уселся в него.
– Пожалуйста, не останавливайтесь, – сказал он, и Люциус захохотал:
– Боже мой, Северус, совратить Мальчика-Который-Выжил, да еще и под самым носом у директора. Как по-слизерински!
Он крепче сжал мои бедра и вернулся к прежнему ритму, несмотря на то, что Гарри перекинул одну ногу через подлокотник кресла и взял в руку свой член.
Какая пытка, видеть этот член всего в дюйме от моего лица, и я разрывался между желанием дернуть его к себе и сосать, пока он не закричит, и желанием подползти и сосать, пока Люциус не прикажет мне заставить его кончить.
Мысли свились с видом того, как он ласкает себя, пока меня трахает другой мужчина, с запахом его возбуждения, его стоны слились с тяжелым дыханием у моих ушей, и у меня стояло так, что это становилось почти болезненным.
И Люциус вбивался в меня без всяких угрызений, без стыда, без колебаний, под любопытствующим взглядом зеленых глаз. Поттер, похожий на молодую кошку, с этими своими очаровательными глазами, неуклюжестью и мнимым бессмертием. И Люциус кончил со стоном и резким толчком, вырвавшим крик из моей глотки, и его кулак, внезапно сжавший мой член, остановил меня на самой грани, и что бы ни увидел в этом Гарри, его глаза расширились, губы приоткрылись, а яички поджались.
И Люциус, развалясь на кровати, спокойно приказал Мальчику-Который-Выжил вылизать его дочиста.
А Мальчик-Который-Выжил так же спокойно сказал Люциусу Малфою идти в задницу, а потом опустился на колени передо мной и попросил его трахнуть, потому что это было самое возбуждающее зрелище, какое он только видел.
И Люциус Малфой засмеялся.
Я чуть было не побежал к Дамблдору, когда первый раз поймал их вместе, вдвоем, без меня. Но инстинкт самосохранения вместо этого заставил оттащить мальчишку в сторону и поинтересоваться, понимает ли тот, в какие игры играет.
– Не волнуйся так, Северус. Я и Люциус…
– Люциус и я.
– Я и Люциус пришли к взаимопониманию. Политике в постели не место.
– Возможно, но ты идиот, если думаешь, что твои идеалы хоть как-то соотносятся с реальностью.
Он мягко дотронулся до моей щеки загрубевшими от метлы пальцами. Его подростковая неуклюжесть превратилась в зрелую грацию.
– Мы не враги. Просто по разные стороны. Но я буду осторожен, – он потянул меня вниз, чтобы поцеловать в лоб, и до меня дошло – он думает, я ревную. Любые возражения только укрепят его уверенность.
Я позволил уложить себя на кровать, где дожидался третий участник нашего склонного к саморазрушению трио, возбужденный и явно забавляющийся.
Той ночью я позволил Люциусу отвести мне роль наблюдателя.
Ради Гарри мы притворились, что у меня был выбор.
***
Холодно. Я смотрю, как вырывается пар изо рта и это напоминает мне каждый раз, когда я задыхался на пресытившемся мальчике, каждый раз, когда я задыхался под наивным мужчиной.
Кто-то бросил первое заклинание, и через секунду благоговейной тишины небо взорвалось шквалом проклятий.
