Гермиону разбудил шум снизу. С вечера у нее болела голова, видимо, из-за того, что она немного выпила — вчера было девятнадцать лет, как закончилась Война, и, разумеется, участники боевых действий не могли не отметить такое знаменательное событие. Почему-то Гарри решил праздновать в доме своего крестного, но противиться его желанию никто не стал. В доме собрались выжившие орденцы, выпускники с их курса Хогвартса — все вспоминали былые дни…
И вот теперь кто-то посмел шуметь.
Нахмуренная Гермиона покосилась на храпящего Рона, шикнула на зашипевшего в ответ Живоглота и нацепила на плечи халат. Спускаться вниз совершенно не хотелось.
— Семь раз об рельс и один — об дверь… — пробормотала она себе под нос измененную маггловскую поговорку.
Включать свет не хотелось, потому Гермиона пошла на ощупь: вот здесь должен стоять стол, тут кресло, тут она оставила туфли, а здесь в прошлый раз был косяк…
— Ай!
Ничего не изменилось — косяк там и остался. Обозленная Гермиона, с ушибленным мизинцем на ноге, не знала что делать — ругнуться громко, чтобы разбудить всех, или все-таки посмотреть, что творится внизу, самой. Разум и осторожность требовали разбудить хотя бы Рона, но любопытство склоняло не терять времени и пойти скорее в гостиную.
Поддавшись сиюминутному порыву, о чем, как думала Гермиона, она потом несомненно пожалеет, она спустилась по лестнице, тихо скрипя половицами.
В гостиной никого не было, но — гриффиндорка по призванию — Гермиона направилась дальше, в сторону библиотеки Блэков. Висящие головы домовых эльфов вызывали возмущение в душе девушки, но она постаралась заткнуть голос совести, очень похожий на МакГонагалл, и продолжила идти.
Свет в конце тоннеля, на который был похож коридор, оказался светом из библиотеки, как Гермиона и предполагала.
Изнутри была слышна приглушенная ругань, глухой стук и странные звуки, как будто кто-то что-то куда-то тащил по полу. Это Гермионе совершенно не понравилось.
Осторожно заглянув за угол, она оторопела: Люциус Малфой волок по дорогущему ковру, теперь покрытому пылью и неровно куцому, огромный мешок с какими-то книгами. При этом он тихо ругался матом, совершенно не выглядя светочем аристократии и изящества. Справа от Малфоя, у стола, стоял еще один человек, разглядеть которого Гермиона никак не могла — он был в тени, и лица не было видно. Пытаясь угадать черты, Гермиона подалась вперед, дверь громко скрипнула и отворилась. Человек у стола дернулся…
— Профессор Снейп?! — очень громкий восклик породил эхо, отразившееся от стен и ушедшее в глубину дома.
— Не угадали. Уже двадцать лет как не профессор.
Вид взъерошенного Снейпа, ворующего из стола старые пергаменты и медальон, и еще более комичный вид Малфоя, стоящего посреди комнаты с мешком, не могли не вызывать истеричного смешка.
— Что вы тут делаете?! И… вообще… вы же вроде бы умерли, — не так уверенно закончила Гермиона.
— Разумеется, умер. Что за глупые вопросы?
— Э, — Гермиона посмотрела на Снейпа как на душевнобольного. — Тогда вас тут не должно быть.
Тон был успокаивающий, как будто она говорила с маленьким неразумным ребенком. Люциус Малфой аккуратно поправил волосы, выбившиеся из прически, и начал боком очень медленно обходить Гермиону, чтобы она этого не заметила.
— С чего вы взяли? Это вас тут быть не должно!
— Меня?
— Вас, несносная вы всезнайка! Черт бы вас побрал, поперлись ночью по дому! Ну чего вам не спится? Идите… дайте честному человеку доворовать.
От такой наглости Гермиона опешила — теперь она заметила то, на что ранее не обратила внимания — несколько стеллажей были вывернуты совсем, пару полок пустовали, сундук с ритуальными принадлежностями также был опорожнен.
— Вы воруете книги? Зачем?..
— И вы стали лучшей ученицей своего выпуска? — Малфой скептически хмыкнул и добавил таким тоном, как будто говорил о самих собой разумеющихся вещах: — Завтра Вальпургиева ночь…
— И что?
Казалось, и Малфой, и Снейп были оскорблены таким вопросом.
— Гермиона, что случилось? Ты где? — голос мужа послышался откуда-то издалека.
— Рон? Я в библ... м-м-м-м!.. — неведомо как оказавшийся за гермиониной спиной Малфой схватил ее и зажал ладонью рот. Подошедший Снейп изучающее оглядел девушку, затем, коротко взглянув на Люциуса, произнес:
— Всегда мечтал это сделать, — Малфой тут же ослабил хватку, и Гермиона оказалась в объятиях Снейпа — крепко обнимаемая и целуемая. Зельевар властно раздвинул ее губы своим языком и проник им внутрь, проведя кончиком по зубам. Она замерла, не зная, что делать.
— Гермиона!
Снейп дернулся, бросил Люциусу короткое распоряжение о том, чтобы тот спрятал украденное, а сам связал Гермиону заклинанием, нацепив на рот для пущей осторожности еще и простой кляп. Та задергалась, явно требуя, чтобы ее выпустили. Но Снейп оказался непреклонен — шаги Уизли слышались недалеко, и мешкать было нельзя. Быстро схватив Гермиону, он толкнул ее за портьеру и сам встал рядом. Краем глаза Гермиона увидела, как Люциус кинул в шкаф темно-серый куль и встал за доспехами в тени.
Зашедший в библиотеку Рон окликнул Гермиону, но, не получив ответа, закричал куда-то в коридор:
— Гарри, ее здесь нет! Но свет горит!
Вошедший спустя минуту Поттер оглядел стеллажи, остановившись взглядом на лежащей на полу книге. Подняв ее, он узнал учебник зельеварения — тот самый.
— Н-да… Говорят, рукописи не горят. А некоторые еще и не тонут.
Снейп скрипнул зубами, но не двинулся. Сквозь неплотно задвинутые полотна ткани Гермиона могла видеть все, что творится в комнате — как Гарри небрежно кинул книгу на стол, как Рон растерянно потеребил дверцу шкафа, куда секунду назад Малфой кинул свою добычу, как ее друзья покидают библиотеку, решив, что тут им делать нечего.
— Ох, Гарри, что-то тут нечисто.
— Да ладно тебе, Рон.
— Нет, Гарри, я точно слышал, как она кричала «Снейп»!
— Наверняка, тебе приснилось. Он же умер, я своими глазами видел…
— Не уверен… Что-то неспокойно мне…
— Прекрати. В конце концов, у меня даже шрам не болит, а уж это — точно показатель.
Уизли как-то весь поник, расслабился и кивнул. Вместе с Поттером они покинули библиотеку и закрыли дверь.
Снейп, крепко прижимающий к себе дрожащую девушку, тихо прошептал ей на ухо:
— Ну что, миссис Уизли, нас оставили наедине… Вся ночь — наша. А Вальпургиева ночь — это ночь бесовства, шабашей и разврата.
Из тени многообещающе сверкал глазами Люциус, Снейп расстегивал пуговицы на воротничке мантии, Гермиона дергалась и в страхе-предвкушении жалась к стене.
Рон, успокоенный словами друга, ложился наверху: шрам Гарри не болел вот уже девятнадцать лет.
Все было хорошо.
