В первой редакции "Даров Смерти" Роулинг писала, что Гарри произносил какое-то заклятие, и вокруг него возникало две тысячи Поттеров, которые колошматили Пожирателей Смерти.
Но потом она вычеркнула эту идейку. То ли из-за плагиата, то ли ей показалось, что книжка быстро закончится...
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Перчатки, которые выдала миссис Ричардсон, совсем прохудившиеся, и Фрэнк время от времени останавливается и трёт ладони одну о другую, чтобы руки немного согрелись. Потом снова возвращается к работе, потому что мальчишка, который стоит возле ящика с хилыми серыми черенками, обязательно донесёт обо всём профессору травологии. По этой же причине Фрэнк не пользуется заклинанием, которое мгновенно перекопало бы всю грядку.
На мальчишке, как ни странно, серо-синий равенкловский шарф. Как ни странно – потому что Фрэнк считает, что добровольно ошиваться здесь в такую погоду могут только хаффлпаффцы, чья любовь к травологии иногда вселяет в него настоящий ужас.
Но мальчишка из Равенкло. Он смотрит то на ящик, то в книгу, лежащую на перевёрнутом вверх дном бочонке, и проговаривает какие-то заклинания.
Его настырное бормотание раздражает Фрэнка. Он всегда является образчиком терпения и спокойствия. Но не сегодня.
– Эй, ты. Что делает равенкловец в теплицах? Теплицы для практиков, а не для теоретиков, – говорит Фрэнк, опуская лопату; штык еле слышно звенит, ударившись о землю.
– Зря ты так считаешь, – отвечает мальчишка, поправляя рукой в пушистой варежке сбившуюся набок шапку. – Теория всегда должна идти рядом с практикой. А вы, гриффиндорцы, – он хитро смотрит на Фрэнка, – после занятий можете попасть сюда только на отработку?
Фрэнк не хочет затевать ссору с этой малявкой – не по-гриффиндорски это и… не по-взрослому. Он, как-никак, старше его года на три. Поэтому он всего лишь спрашивает, с ноткой презрения в голосе:
– Зовут-то тебя как?
– Барти, – оживляется мальчишка.
Интерес, который вспыхивает в его светло-карих глазах, смешит Фрэнка и заставляет язвительно сказать:
– Вот и занимайся, Барти, тем, чем занимался.
Фрэнк отшвыривает ботинком мешающийся под ногами булыжник и продолжает перекапывать грядку. Эту отработку правильнее было бы назвать пыткой: почва заледенела, и штык лопаты входит в неё с трудом, по паре дюймов, скрипя от натуги. Да и приставленный следить за ним зануда из Равенкло не облегчает страдания.
– Не я первым начал разговор, – слышит Фрэнк тихий голос Барти, а потом уже громче: – Тебе, гриффиндорец, запретили перекапывать землю заклинанием, но не запрещали облегчать себе работу.
Прежде чем Фрэнк понимает, что тот имел в виду, от земли с шипением поднимаются клубы пара. Теперь она мягкая и тёплая; и пытка заканчивается.
Вишня
– Я нашёл ещё одно различие между гриффиндорцами и равекловцами. Вы относитесь ко всему слишком рационально. Например, — он смотрит на книгу, раскрытую на коленях Барти, — если мы изучаем маггловедение просто для знакомства с миром магглов, то вы ищете то, из чего можно извлечь пользу.
– Я не спорю, — пожимает плечами Барти. — Мне, вот, нравится их селекция, — он проводит кончиком гусиного пера по пожелтевшим страницам учебника. — Но у нас больше возможностей. Если мы будем воздействовать на определённую часть растения заклинанием, мы сможем изменить его свойства.
Фрэнк вспоминает их первую встречу и те чахлые серые черенки. Вишню. Над которой этот мальчишка ставил свои странные эксперименты.
– Теперь я понимаю разницу между хаффлпафцами и равенкловцами, — усмехается он. — Вы проводите над растениями опыты, а они просто любят за ними ухаживать. Никто бы из них не додумался создавать из вишни ёлку.
– Не ёлку, – несерьёзно возмущается Барти. – Не ёлку. Вишня просто должна оставаться зелёной весь год, и цвести, и давать плоды. Какая ещё ёлка?
– Не ёлка, но всё равно невозможно превратить вишню в твоего монстра, Барти.
– Это в мире магглов невозможно. А у нас возможно всё.
– Да, – вздыхает Фрэнк, – мы можем истязать растения с неведомой магглам изощрённостью.
Их смех гулко отражается от стен пустого коридора.
За окном – вьюга, из-за снега не виден внутренний двор, но от этого отчего-то ещё уютнее и теплее сидеть на подоконнике.
Когда-нибудь, вдруг думает Фрэнк, а чем чёрт не шутит, на самом деле, и посреди этой вьюги будет цвести вишня.
Рождество
Августе нравится Барти, хотя она общается с ним подчёркнуто сухо и жёстко; как обычно со всеми друзьями сына. Но Фрэнк-то знает, когда её строгость напускная, а когда – настоящая. Он научился разгадывать её настроение по малейшей смене интонации, по палитре взглядов и жестов.
Из кухни давно пахнет печеньем, и когда Августа уходит проверить, почему до сих пор не видит его на столе, Фрэнк успокаивает Барти.
— Я тоже иногда её боюсь. Но ты ей точно нравишься.
Она спрашивает Барти об отце и деде. Она знакома с ними, хотя не поддерживает близкие отношения («Скучнейшие люди», — уже позже, тет-а-тет, говорит она Фрэнку). Она вспоминает, что Краучи и Лонгботтомы дальние родственники.
Планами после школы она тоже интересуется. Кроша пальцами рождественское печенье, Барти отвечает: «Конечно, министерство». Там работает отец, работал дед и прадед. Семейная традиция, как же иначе, бесцветным голосом добавляет он. «Скучнейшая традиция», — уже позже, тет-а-тет, говорит она Фрэнку, но намекает, что совсем не против, чтобы этот мальчик приехал сюда и на летние каникулы.
Ямочки на щеках
– Что делает здесь равенкловец? – спрашивает Алиса, когда замечает Барти на скамейке. Сегодня матч Гриффиндора против Слизерина, и серо-синий равенкловский шарф бросается в глаза не только ей.
Фрэнк не глупый, он прекрасно понимает, что один только вид Барти выводит Алису из себя. Но её раздражение его даже забавляет.
– Так что ты здесь делаешь? – повторяет она.
– А что тебя смущает? – с невозмутимым видом отвечает Барти.
– А ты не понимаешь? – спрашивает Алиса строгим тоном, который напоминает Фрэнку Августу.
И даже сейчас её раздражение забавляет его. Доставляет удовольствие, хотя это странно и немного глупо: ревновать к мальчишке.
– Спроси лучше у профессора Флитвика, – Барти указывает пальцем на преподавательскую трибуну, – что делает декан Равенкло на матче Гриффиндора против Слизерина.
Фрэнк хмыкает.
Алиса больше не разговаривает с Барти. Она протискивается мимо него и Фрэнка, чтобы сесть с другой стороны. Она просто улыбается: раскрасневшаяся от мороза, с ямочками на щеках, с игривым блеском в глазах. Она точно знает, что ей-то не надо острить, чтобы завоевать внимание Фрэнка.
Обещание
– Я не считаю это нормальным, – шепчет Фрэнк ему на ухо.
Щекотно, наверное, и он чувствует, как дрожь пробирает Барти.
– Занимайся сочинением. Всего лишь полфута. Тебе или мне сейчас нужнее всего получить по зельеварению «Превосходно»?
Мадам Пинс куда-то запропастилась, иначе бы не позволила разговоры в её библиотеке.
– Я не считаю это нормальным, – повторяет Фрэнк. – У нас выбирают один предмет, но не столько.
Перед Барти – толстая книга по маггловедению, и ещё по рунам, и ещё по нумерологии.
– А я не учусь на вашем факультете.
– Правильно, ты учишься на факультете зануд.
– Я тебе уже говорил, что это нужно для того, чтобы получить двенадцать СОВ, – терпеливо объясняет Барти.
– Никого из наших в твоём возрасте так не волновали СОВы.
– Поэтому ваш факультет и называют факультетом оболтусов. А мне с третьего курса снится, что я не получаю ни одной и... – хмурится он, — отец выгоняет меня из дома.
— Глупости.
— Глупости, — соглашается Барти и наклоняется над книгой.
Они молчат, в тишине чуть ощущается напряжение, и, чтобы избавиться от него, Фрэнк говорит:
— Я буду тебе писать. И буду подробно рассказывать о своей учёбе в Аврорате. Если, конечно, получу «Превосходно» по зельеварению. – И прежде чем Барти говорит «Получишь», добавляет: — Если ты меня не забудешь.
Прощание
Барти кривится, но пьёт из стакана горькое маггловское виски. Алиса пихает Фрэнка в бок и говорит: «Ты испортишь нашего правильного мальчика». Достаточно громко, чтобы Барти услышал. Он смотрит на неё пару мгновений, а потом отводит взгляд.
— Прекрати, Алиса, — хмурится Фрэнк.
Его уже давно не забавляет эта ревность. Он хочет, чтобы и Алиса, и Барти относились друг другу совсем по-другому, потому что нет для него дороже людей, чем эти двое.
— Только ради тебя, — говорит она, ставя свой бокал на скамью и поднимается – А я пойду проведаю, как там Доркас.
Фрэнк поднимается следом, чтобы пойти за ней, но раздумывает. Не будет он бегать за этой девчонкой. Тем более, когда она обижает его друзей.
Барти стоит возле старого дерева и смотрит на небо, сжимая пальцами хрупкое стекло.
— Она не хотела тебя обижать, — говорит Фрэнк.
— Нет, — качая головой, улыбается Барти, — хотела… Но это неважно. Лучше посмотри, звезда, Фрэнк, загадай желание, быстрее.
Фрэнк вскидывает голову. Он не видит падающей звезды, но всё равно загадывает, чтобы всё было хорошо, с ними со всеми, чтобы война быстрее закончилась, и в следующий раз они бы праздновали её окончание.
— Что ты загадал? – спрашивает Барти, его глаза блестят, то ли от выпитого алкоголя, то ли от чего-то другого.
— Нельзя говорить, — отвечает Фрэнк.
— Я знаю, вы, гриффиндорцы, загадываете слишком много и ничего конкретного. Чтобы всем было хорошо.
— А что вы загадываете? – смеётся Фрэнк.
Барти задумчиво смотрит на него всего лишь мгновение, а потом, не раздумывая, делает шаг вперёд, приподнимается на цыпочках, чтобы сравняться с Фрэнком ростом, и с безрассудной, отчаянной, поистине гриффиндорской смелостью, накрывает его губы своими.
Стакан, наверное, выскальзывает из пальцев Барти, потому что звук разбитого стекла возвращает Фрэнку способность мыслить.
Ударить, думает он. Оттолкнуть от себя и врезать так, чтобы на всю жизнь запомнил. Что Фрэнк не такой. Что Фрэнк не такой. Что Фрэнк не такой, чёрт возьми.
Но, может, впервые здравый смысл, поистине равенкловское здравомыслие, подавляет эмоции, и он только сжимает плечи Барти и отстраняет его от себя.
Они молчат. Фрэнк не знает, что делать дальше. А Барти, будто читая его мысли, криво ухмыляется, разворачивается и идёт к двери.
Письма
Всю осень они всё-таки обмениваются письмами. Как и обещали друг другу. Барти подробно, в ярких красках рассказывает о начавшейся ещё в сентябре предэкзаменационной лихорадке, своих планах, страхах, сомнения, чужих отработках и чужих шалостях. Он ни разу не вспоминает о том, что случилось в доме Фрэнка в тот день, когда они праздновали их с Алисой поступление в Аврорат.
Фрэнк тоже об этом не вспоминает. Он пишет об учёбе в Аврорате и первых заданиях. Немного скованно, но он считает, что это только от непривычки, а не из-за чего-то другого. Но тон его писем с каждым разом становится всё холоднее, а сов с ответом Барти приходится ждать всё дольше. А в конце ноября переписка навсегда обрывается. Просто Фрэнк однажды забывает ответить, а когда вспоминает, ему становится стыдно, и горько, но он чувствует облегчение. Как будто из его жизни исчезло что-то важное, но это что-то всегда приводило его в смятение.
