- Люциус, это ты пользовался моей Бузинной Палочкой?
- О, нет, Милорд!
- Беллатрисса, это ты взяла Палочку?
- Что Вы, Милорд! Нет!
- Северус, может быть, это ты у меня брал Палочку?
- Нет, Милорд, я не брал её.
- АГА!!! БРЕЗГУЕТЕ, СВОЛОЧИ?!
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Золоченая рама картины, висящей прямо напротив входа в кабинет, полноправным владельцем которого еще до недавних пор был Альбус Дамблдор, снова пустовала.
- Это, в конце концов, просто удручающе невежественно! – нетерпящим возражений тоном раздраженно заметил Финеас Найджелус Блэк из соседней рамы. – У меня тоже имеется возможность проводить время в других местах, но я не позволяю себе таких вольностей – прохлаждаться где-то целыми днями! Мое место здесь, равно как и его. Альбус Дамблдор и при жизни не отличался особенной любовью к правилам, чего стоит только та история с оборотнем. Вы помните, господа? Удивляюсь, как ему удалось замять это дело. Я надеялся, что хотя бы смерть его чему-то научит.
- Смерть ничему не учит настигнутых ею, Финеас. Разве вас она избавила от прескверного характера? – заметил профессор Диппет.
- Совершенно верно, Диппет, – поддержал профессора Эдвард – волшебник с несколько старомодной, ровной подстриженной челкой – с картины на противоположной стене.
- Должен заметить, здесь собралось очень неприятное мне общество людей, не имеющих никакого представления о хорошем тоне, – Найджелус самодовольно оглядел портреты, висящие в кабинете. – Я не намерен терпеть подобное отношение к себе, и считаю поведение Дамблдора вопиюще неуважительным, о чем и заявляю во всеуслышанье.
- Альбус Дамблдор имеет полное право находиться там, где считает нужным. И вас, Финеас, это не должно касаться никоим образом, – в раме картины, висящей справа от холста Альбуса и тоже пустовавшей до этих пор, появился человек, при взгляде на портрет которого студенты школы Хогвартс до сих пор робели.
- А я-то считал вас разумнее остальных, Северус. Видимо, мой внук не зря вас недолюбливал, – ядовито отозвался Финеас, выдавив подобие улыбки.
- Мне глубоко индифферентно мнение вашего внука. Он был заносчивым подонком и глупцом, что и привело его к прискорбному финалу, – не менее ядовито ответил Снейп.
- Северус, что я слышу? – послышался укоризненный голос. На пустующем до этого времени портрете возник собственной персоной Дамблдор. Финеас Блэк демонстративно повернулся и исчез из рамы.
- Альбус, это стало совершенно невыносимо. Они и часа не могут провести без перепалок, – пожаловался Дамблдору профессор Диппет.
- Господа, – Альбус примиряюще развел руки в стороны, – неужели никак нельзя обойтись без оскорблений? Мы все в той или иной мере привязаны к этому кабинету, поэтому просто необходимо научиться ладить друг с другом. Северус, – обратился он к зельевару. – Можно попросить тебя зайти ко мне на чашечку чая? – он радушно улыбнулся, сделав приглашающий жест.
- Конечно, Альбус, – сухо отозвался Снейп, переходя в раму Дамблдора.
- Вот и прекрасно, – Альбус заговорщицки улыбнулся. – Пойдем в заднюю комнату, – приобняв зельевара за плечи, Дамблдор увлек его за собой.
- Это, между прочим, тоже вопиющая несправедливость, – тихо проговорил Финеас, показываясь из-за рамы своего портрета. Видимо, он никуда и не уходил, просто скрывался от глаз в глубине картины, либо подслушивал, находясь где-то между Хогвартсом и площадью Гриммо. – Никто из нас не имеет таких удобств, как задняя комната. Хотел бы я знать, каким образом он этого добился.
- Я все слышу, Финеас, – послышался голос из портрета Дамблдора, хотя самого Альбуса видно не было. Но даже в голосе безошибочно угадывалась улыбка. Финеас замолчал, горделиво заложив большой палец за собственный ремень.
Дальнейший разговор обитателям директорского кабинета Хогвартса слышен не был.
Даже после смерти привычки Дамблдора ничуть не изменились: он все так же любил сладости, и реакция Снейпа на них его забавляла не менее, чем раньше. Бывший декан Слизерина был заботливо усажен в кресло, кружка с дымящимся чаем придвинута прямо Северусу под нос, стол заставлен вазочками со всевозможными причудами из «Сладкого королевства». И только тогда Дамблдор начал:
- Северус, я хотел с тобой поговорить, – произнес он….смущенно? Снейп вопросительно посмотрел на директора (в мыслях зельевара Дамблдор никогда не переставал быть директором школы).
- Я вас слушаю, – Снейп учтиво наклонил голову.
- Дело очень деликатное, мой мальчик. Не знаю, как ты к этому отнесешься. Мне бы не хотелось, чтобы ты понял меня превратно…
- Что-то в Министерстве? – немного обеспокоенно спросил Северус.
- Нет, Министерство ни при чем. Ты же знаешь, я никогда особенно не интересовался политическими интригами, – Дамблдор замялся на секунду и продолжил с какой-то виноватой улыбкой. – Это касается только нас двоих, Северус.
Снейп выпрямил спину – неясно, как это ему удалось, ведь и до того он сидел абсолютно прямо.
- Боюсь, я не совсем понимаю, Альбус. Что вы имеете в виду? – странно, но напряжения в голосе не слышалось, лишь собранная заинтересованность.
- Видишь ли, так получилось…ты же знаешь, я и в молодости был достаточно известен…В общем, мне удалось найти собственный портрет, нарисованный в тот год, когда мне исполнилось ровно 34 года. К сожалению, мы не можем одновременно находиться в пространстве этого мира, но я могу говорить с ним. Я бы хотел, Северус, чтобы вы познакомились, – Снейп внимательно слушал и никак не мог понять причину волнения Дамблдора. – Ты сделаешь это для меня?
- Конечно, Альбус. Если вы так хотите, я это сделаю. Не вижу причин отказывать, – произнес зельевар спокойно.
- Прекрасно! Просто замечательно. Думаю, мы попробуем прямо завтра. Я должен прежде объяснить ему ситуацию в деталях. Конечно, на время его визита мне придется исчезнуть, но я смогу наблюдать за происходящим и вернуть все на исходную позицию в любой момент.
Снейп решительно не мог сообразить, к чему были сказаны эти слова. Директор – молодой или в возрасте – оставался все тем же человеком, поэтому опасаться, как считал Северус, не стоило. Если только…если только не возникнет ситуации, в которой этот, знакомый Снейпу Альбус не окажется заключенным где-то в ином пространстве.
- Вы уверены, что нет опасности не вернуться назад после…эксперимента? – серьезно спросил зельевар.
- Совершенно уверен. Ни малейшей опасности, – уверил Альбус. – Я дам тебе знать, когда все будет готово. Мне бы хотелось, чтобы ты присутствовал при его появлении, – Дамблдор загадочно улыбнулся, и Снейп, посчитав разговор законченным, поднялся и, коротко кивнув, направился к своей картине.
- Возьми с собой клубничной карамели, Северус, очень рекомендую, – произнес вдруг Альбус ему вслед. Снейп, чье лицо директору не было видно, на секунду прикрыл глаза и, о чудо, почти улыбнулся.
***
- Северус, думаю, время пришло, – Снейп сидел в том же кресле, что и день назад. Дамблдор, явно взволнованный предстоящим событием, был погружен в себя, видимо, давая последние указания тому, молодому Альбусу, что должен был появиться из ниоткуда совсем скоро.
- Вы полностью убеждены, что это не опасно? – в который раз переспросил Северус, чьи напряженные плечи выдавали беспокойство.
- Абсолютно убежден, никакого риска нет, – Дамблдор ободряюще улыбнулся, и вдруг будто бы покрылся голубоватой дымкой, которая, в свою очередь, загустела в несколько мгновений, полностью скрыв директора за собой. Метаморфоза закончилась так же внезапно, как и началась. Дымка растаяла подобно снегу на ладони, обнажив за собой молодого мужчину с длинными медно-рыжими волосами и в очках-половинках – Снейп мог поклясться, это были те же очки, что всегда носил Дамблдор.
- Привет, Северус, – весело сказал мужчина, рассматривая зельевара совершенно так, как удавалось только Альбусу – играючи пронизывая взглядом.
- Привет, – обескуражено ответил Снейп – в плане пронзительных взглядов он тоже не был последним человеком в Хогвартсе.
- Ну-ну, успокойся, это всего лишь я. Разве ты не видел моих колдографий в молодости? – интонации в голосе, пусть гораздо более молодом и звонком, были совсем директорские, размеренные и в самом деле успокаивающие.
- Почему же, видел, –откликнулся Снейп, все еще обескураженный. – Но… вы должны понимать…
- Ради Мерлина, Северус, я ведь младше тебя, – Дамблдор улыбнулся и на миг прикрыл лицо рукой, но тут же замаскировал этот жест, поправив очки. – Называй меня просто Альбусом, и уж совсем не стоит обращаться ко мне на «вы».
- Как пожелаете…пожелаешь, – с некоторым усилием исправился Снейп.
- Можем считать, что знакомство состоялось, – Дамблдор продемонстрировал Северусу одну из своих неизменных озорных улыбок. – Самое время выпить чаю, что скажешь? – Снейп согласно кивнул, не отводя взгляда от человека, в котором никак не мог узнать директора, несмотря на все внешнее сходство.
- А знаешь, у меня ведь есть кое-что получше чая, – произнес Альбус. – Понятия не имею, почему этот старый зануда поменял привычки…раньше я пил исключительно кофе с карамелью.
- Что это? – поинтересовался Северус, сидящий так прямо и недвижимо, что даже сравнение с каменным изваянием казалось до смешного слабым. Название напитка, которым Альбус собрался потчевать зельевара, не внушало Снейпу доверия.
- Сейчас увидишь, – Дамблдор уже уверенно «колдовал» над неведомо откуда выуженной туркой. Через пару минут перед Снейпом появилась чашка с содержимым странного цвета, к которой зельевар не прикоснулся бы, не будь это приготовлено Альбусом собственноручно и в его присутствии.
- Ну же, попробуй, или начать пичкать тебя лимонными дольками? – Дамблдор взглянул на Северуса с иронией.
- Благодарю, меры подобной степени жестокости излишни, – улыбка, если она и появлялась каким-то немыслимым образом на лице зельевара, осталась незамеченной – как раз в этот момент Снейп поднес кружку к губам и сделал осторожный глоток. Горечь кофейных зерен и привкус жженого сахара – невероятно, но это не было отвратительным.
- Выше моих ожиданий, должен признать, – прокомментировал Снейп. – Хотя рецепт и нуждается в доработке, – добавил он довольно язвительно. Обычная манера разговора начинала возвращаться к профессору.
- Как говорит мне моя умудренная жизнью копия, это высшая похвала, и то, что ты не выплюнул его сразу – хороший знак, – отозвался Альбус, посмеиваясь.
***
Дни пролетали незаметно. Дамблдор все так же отсутствовал в раме, пока светило солнце, а вечером взял за привычку преображаться, выпуская в мир свою молодую копию. Северус, всегда относившийся к директору с большим уважением, проникся устойчивой симпатией и к Альбусу, чей облик еще не был искажен вереницей нелегких лет.
Снейп не мог с точностью сказать, когда и как это случилось. Просто в один из вечеров, когда кофе был выпит, а разговоры закончены, Альбус вместо обычного преображения, подошел к профессору, сидевшему в кресле и, не дав тому опомниться, прижался к его губам своими. И только после этого голубоватая дымка, всегда сопутствующая метаморфозе, окутала молодого Дамблдора, превратив его в того, чей образ в мыслях Снейпа все еще прочно ассоциировался с директорским.
- Я…прошу прощения. Это больше не повторится, – зельевар резко поднялся, машинально поднеся руку к чуть влажным губам и глядя с нечитаемым выражением на Альбуса. – Вы ведь видели… – Снейп отвел взгляд, – …его глазами.
- Сядь, мой мальчик, – Дамблдор положил руки Северусу на плечи, усаживая его обратно, – Я не столько видел… сколько чувствовал. И хочу попросить тебя…– директор пристально посмотрел прямо Снейпу в глаза. На миг в пронзительной синеве глаз Альбуса Снейп разглядел и глубокого старика, и двадцатилетнего юношу, и того мужчину, что целовал его несколько минут назад. Видение пропало бесследно, а директор, между тем, продолжил: – Попросить…чтобы это продолжалось.
Снейп окинул Дамблдора ошеломленным взглядом. Красноречие, так свойственное профессору, вдруг дезертировало, как последний трус с поля боя. Так и не произнеся ни слова, Северус покинул портрет Альбуса.
Никаких объяснений произошедшему не последовало. Просто каждый вечер молодой Дамблдор продолжал появляться, а Северус – приходить. Лишь один небольшой нюанс дополнял теперь их встречи – все они неизменно заканчивались поцелуями. Угрызения совести, поиски истины, размышления о правильности и морали не беспокоили ни Снейпа, ни Альбуса. А затем Дамблдор, снова безо всяких объяснений, остался на ночь. А потом еще и еще, и вскоре это стало таким обычным, и сложно было представить, что когда-то могло быть по-другому.
- Какой позор, это же просто форменное безобразие! Как вы можете закрывать на это глаза! – возмущался Финеас изо дня в день, пока эти слова не достигли ушей Снейпа.
- Если вы, Финеас, немедленно не изволите закрыть свой рот, я обещаю, что найду способ наложить на вас «Silencio», – пообещал Северус, выходя из задней комнаты на портрете Дамблдора и многозначительно глядя на Блэка.
- Да замолчите вы уже действительно, Финеас, – подал вдруг голос Диппет. Как ни странно, остальные портреты согласно закивали.
- Я и сам не намерен более пребывать в этом сборище идиотов, – самодовольно ответил Блэк, исчезая за рамой.
Каково же было удивление директора МакГонагалл, вошедшей как-то в кабинет, что использовался ей лишь днем, – отдыхать Минерва предпочитала в своей спальне – среди ночи, когда из портрета Дамблдора вдруг послышался сдавленный стон, а затем тихий смех и, вслед за ним голос:
- Ты с ума сошел, Северус! Перебудишь всех директоров.
Обитателям полотна было невдомек, что лишь они, занятые собой, не заметили прихода МакГонагалл. Минерва же, смущенно отведя взгляд, улыбнулась куда-то в сторону и спешно покинула кабинет, не желая быть замеченной.
- А вы говорили, смерть ничему не учит своих жертв, – тихо обратился Эдвард к Диппету.
- Я и сейчас не отказываюсь от своих слов, – улыбнулся профессор. – Смерть не избавляет от скверного нрава или глупости, не может изменить вещи, впитанные с молоком матери, она лишь забирает боль и снимает с плеч ношу, под гнетом которой человеку приходилось жить. Вы и сами, дорогой Эдвард, можете любоваться результатом, – профессор Диппет кивнул в сторону картины Альбуса.
- Вы, пожалуй, правы, – согласился Эдвард и мирно задремал, грезя о чем-то своем, а может, ни о чем не грезя. Кто их знает, эти портреты. Спустя минуту задремал и профессор Диппет, потому как картинам, не имеющим грандиозных планов на ночь, совершенно нечем заниматься в темноте.
