Однажды до Министерства — нет, не Магии! — дошли любопытные слухи о том, что некто в магическом мире является не тем, за кого себя выдаёт. И что из этого вышло?..
Несерьёзная сказка о бюрократии, войне и прочих серьёзных чувствах.
Комментарии:
Несмотря на отсутствие рождественской атрибутики в сюжете, автор компетентно уверяет предполагаемого читателя в том, что, бегло просматривая всё, изложенное ниже, ни на минуту нельзя забывать о восходящей над Вифлеемом звезде. Даже если читатель язычник, безбожник или атеист :D
Жило-было на свете магическое сообщество, и жили-были в нём разные маги: живые и мёртвые, хорошие и плохие, великие и не очень. А ещё у магов было своё Министерство Магии и свой главный Министр, которому волшебники благосклонно позволяли думать, будто он всем заправляет. Но существовало ещё одно Секретное Министерство, которое, в свою очередь, благосклонно позволяло волшебникам полагать, будто это они всем заправляют, благосклонно позволяя своему Министру думать, что тот правит всем светом. Секретные министры величали свой коллектив и своё заведение не иначе как Министерством Канона и занимались тем, что неустанно и беспрерывно следили за каждым персонажем магического сообщества, анализируя его соответствие Канону. По большому счёту, «секретными» в наше время министров Канона назвать достаточно сложно. Поговаривают, во времена Основателей всё было куда серьёзнее: никому не заметные секретные министры так и шныряли серыми тенями по территории нынешней Великобритании, сурово и ненавязчиво следя за соответствиями Канону. Бывало, напишет какой волшебник-весельчак в мемуарах, что Салазар Слизерин падок на мармеладные лимонные дольки, так пшик — и следа от такого шутника на утро не оставалось. Вот такие времена были. Сейчас же, отягощённое демократией Министерство Канона вынуждено было заменить свои методы убеждения менее кардинальными расследованиями, исследованиями, опросами и, наконец, анкетированием. Стоит ли говорить о том, как быстро распоясались любители побалагурить и сколько бумажной волокиты это повлекло за собой.
И вот, в один из таких будничных, бумажноволокитных трудовых дней до Министерства Канона дошли тревожные слухи о том, что кое-кто в школе Чародейства и Волшебства Хогвартс выдаёт себя не за того человека, коим является на самом деле, да и остальные волшебники время от времени ведут себя достаточно подозрительно. Канонические статисты, сопоставив демографические данные, немедленно пришли к выводу, что старому доброму Хогвартсу угрожает вирусное психическое заболевание «Out of character», которое с каждым разом становится всё серьёзнее и вакцины от которого канонические медики пока не нашли. Но канонические медики тем и славились среди своих коллег-знахарей, что даже, не имея под рукой вакцины, они всегда имели про запас простое и гениальное решение. На сей раз оно заключалось в необходимости выявить и незамедлительно изолировать источник инфекции. Дело было поручено ведущему аналитику Министерства Канона мистеру Джону Смиту (безусловно, вы понимаете, что данное имя является вымышленным, в то время как подлинное засекречено так строго, что неизвестно даже самому ведущему аналитику). Собрав в дорогу новенький, вкусно пахнущий кожей саквояж, подготовив необходимые бумаги и тщательно начистив туфли, господин ведущий аналитик отправился на небезызвестную платформу девять и три четверти, откуда вот-вот должен был отправиться «Хогвартс-Экспресс», переполненный школьниками и будущими первоклашками.
Путешествие прошло относительно спокойно: господину ведущему аналитику повезло, ему одному досталось целое купе. Правда, первое время его тонкая душевная организация, взращённая в лучших консерваториях мира, претерпевала некоторые неудобства из-за вкрадчивых, но весьма пылких перешёптываниий (иногда даже сменявшихся перекрикиваниями), доносившихся из соседних купе. «Сальноволосый ублюдок!» или «Слизеринский гад!» — то и дело можно было слышать из соседнего левого купе. «Гриффиндорские грязнокровки!» или же «Маггловское отродье!» — через каждую минуту возмущались в соседнем правом купе. Мистер Джон Смит уже хотел было подняться и настоятельно посоветовать студентам выбирать выражения, но, вовремя удержавшись, лишний раз сверился с Каноном и понял, что данное поведение не является серьёзным отклонением от нормы. Впрочем, даже небольшие изменения мистер Смит зафиксировал в своём журнале, прикрепив к записи магические образцы голосов.
Разумно решив, что среди новоприбывших «источника инфекции» быть не может, мистер Смит, царственно игнорируя удивлённые взгляды учеников, выбрал экипаж и позволил отвезти себя к воротам замка. То ли царственность господина ведущего аналитика пришлась фестралу не по нутру и тот рвался скорее доставить пассажира, то ли нежелание студентов учиться было столь велико, что остальные фестралы едва плелись, сражаясь с наваждением повернуть обратно, то ли вода в Озере сегодня была недостаточно мокрой и лодки с первогодками вязли и шли слишком медленно. Как бы то ни было, чиновник Министерства Канона оказался около дверей первым и тут же столкнулся нос к носу с удивлённым и строгим взглядом высокой волшебницы.
- Минерва Макгонагалл, если я не ошибаюсь? — быстро сориентировался мистер Смит, припомнив материалы дела. — Позвольте представиться, я ведущий аналитик Министерства Канона Джон Смит, направлен для устранения источника инфекции.
- Инфекции? — с вежливым удивлением переспросила профессор трансфигурации, разумно полагая, что переспрашивать с недоверием малоизученного чиновника чревато.
- Именно, — с готовностью пояснил мистер Смит. — «Out of character». Согласно вот этим документам, — господин ведущий аналитик протянул профессору трансфигурации гербовую бумагу со множеством печатей и размашистых подписей, — согласно этому документу, на время проведения исследований мне полагаются отдельные комнаты и всяческое сотрудничество со стороны персонала от домовиков до директора школы.
«От домовиков до директора школы, — подумала Минерва Макгонагалл, — мисс Грейнджер, несомненно, пришла бы в восторг от такого выравнивания субординации. Какой, однако, пренеприятный тип. А в саквояже у него, надо полагать, Долорес Амбридж». Вслух же профессор сказала:
- Непременно, мы займёмся решением организационных вопросов. Все сообща — от домовиков до директора.
Впрочем, неприятные опасения гриффиндорского декана были напрасны: с появлением господина ведущего аналитика в школе не воцарился тоталитарный режим, не были введены телесные наказания и даже профессора Трелони ни разу не освободили от занимаемой должности. Но всё-таки было одно отягчающее обстоятельство. Каждый день, во время обеда в общую трапезную входил мистер Смит и перед каждым присутствующим в зале (а так же перед особенно зловредными — в подземельях) появлялся пергамент с тестом. Вежливо извиняясь, мистер Смит просил уделить ему пять минут времени и ответить на несколько несложных вопросов. Как только последний человек дописывал последний ответ, пергаменты тут же исчезали. Следом за ними, ещё раз извинившись, исчезал до завтрашнего обеда и сам господин ведущий аналитик. Очевидно для анализа полученных данных. Остальные же обитатели замка в свободное от тестирования время могли заниматься повседневными делами, как то: давать нерушимые клятвы, преподавать, разбирать чужие каракули в старых учебниках, быть подозреваемыми в пособничестве Волдеморту (который, кстати, не мог проходить тест по той причине, что один лист пергамента никак не мог разорваться между Тёмным Лордом и всеми его хоркрусами), залезать в чужие думоотводы и, конечно же, убивать добрых волшебников (которые, на самом деле, не такие уж и добрые, хотя об этом пока ещё дискутируют старейшины в Министерстве Канона).
Джон Смит брал замок измором. В течение трёх месяцев он неустанно заставлял всю популяцию школы (куда входили помимо живых не только призраки, но также портреты и особенно самостоятельные лестницы) заполнять анкеты. Изюминка измора состояла в том, что список вопросов был не бесконечен и к концу осени рассказать его спросонья наизусть мог даже самый безнадёжный студент (не стоит вспоминать мистера Лонгботтома всуе — согласно анализу мистера Смита, этим студентом оказался совершенно другой человек). Но Джон Смит был несгибаем, день за днём мужественно производя подсчёты и превозмогая врождённый министерский синдром, тихо нашёптывающий на ухо, что самый главный и во всём виноватый предатель, разумеется, Северус Снейп.
И вот, настал день — и враг пал! В очередной раз собрав пергаменты и едва удалившись в свои покои, господин великий аналитик в растрёпанных чувствах выбежал на середину общего зала, сжимая в руке пергамент, на котором многократно, ответом на каждый вопрос было написано: «Я люблю профессора Снейпа!» Даже если бы инфицированный вирусом «Out of character» не подписался, у него не получилось бы остаться анонимным. Этот почерк знала вся школа. Знали преподаватели, имевшие несчастье проверять свитки с домашними заданиями, превышающие нормативную длину в три раза. Знали студенты старших и младших курсов, каждодневно списывавшие эти самые домашние задания (а иногда и лекции). Знали все домовики, помнившие содержание каждого безумного манифеста за их права и свободы.
Все, кто имел глаза, устремили их на гриффиндорский стол, где с революционным вызовом в глазах в ореоле тишины сидела Гермиона Грейнджер. Общего изумления не разделяли только профессор Снейп и ликовавший в голове Джона Смита министерский синдром. Что до первого, то он пребывал в бессильном бешенстве оттого, что теперь помимо бесконечных измен Магической Англии и Тёмному Лорду его в очередной раз начнут подозревать в измене Канону. И не зря бессильно бесновался зельевар, потому как минитерский синдром уже начал нашёптывать господину ведущему аналитику, что дыма без огня не бывает.
А дальше события разворачивались так, как совершенно не могла предположить порывистая юная грифиндорка, и именно так, как подозревал умудрённый бюрократическими проволочками профессор. (Которого в своё время не успел до заступничества Дамблдора приговорить к поцелую дементора Визенгамот, скрупулёзно разбиравший криво записанный в свидетельстве о рождении подсудимого адрес дома. В самом деле, что может быть аморальнее, чем отправить на смертную казнь человека, которому из-за кляксы в свидетельстве о рождении даже невозможно выписать свидетельство о смерти).
- Война войной, допрос по расписанию, — язвительно поздоровался профессор, едва переступив порог комнаты ожидания, где уже сидела мисс Грейнджер. Та, до этого рассеянно созерцавшая стену перед собой, отвлеклась от своего захватывающего занятия и посмотрела на вошедшего. В комнате повисло вопросительное молчание.
Здесь автору стоит сделать небольшое отступление и немного прояснить ситуацию. Дело в том, что смущённые и скованные тисками демократии канонические министры не могли позволить себе непредвиденно выдернуть двух подозреваемых в «Out of character» героев из сюжета. Во-первых, это осложнило бы течение канона, а во-вторых, это противоречило бы презумпции невиновности, так же действовавшей в отношении потенциальных носителей вируса «Out of character». Поэтому на протяжении последних двух лет Гермиона Грейнджер и Северус Снейп, несмотря на пытки, геройства, предательства, убийства и бродяжничества, каждодневно в один и тот же час как по волшебству переносились в комнату ожидания, где, собственно, сидели и ожидали своей очереди на допрос. Проблема состояла в том, что господину ведущему аналитику и господину ведущему следователю так и не удалось установить мотивов, по которым Гермиона Грейнджер написала в своей анкете «Я люблю профессора Снейпа!» в качестве ответа на каждый вопрос. А последняя модель детектора любви, как на зло, не прошла сертификацию, в то время как более старая модель того же аппарата была признана устаревшей. Вот и бились господа ведущий следователь и ведущий аналитик с гриффиндорской девицей и слизеринским деканом второй год к ряду.
Таким образом, дни сменяли друг друга, сюжетные линии переплетались, а профессор Снейп и мисс Грейнджер обменивались язвительными соображениями в адрес друг друга. Однажды мисс Грейнджер едва не убила профессора Снейпа (это было как раз на следующий день после смерти Альбуса Дамблдора). Однажды профессор Снейп едва не убил мисс Грейнджер (это происходило почти каждый день, но профессор старался держать себя в руках, чтобы это не было столь очевидным). В основном же всё проходило достаточно цивилизованно и однообразно, а потому даже гриффиндорская несдержанность со временем угасла и гриффиндорское любопытство со временем иссякло. Но вчера был последний день войны. Вчера был повержен Тёмный Лорд, вчера был убит Северус Снейп. А сегодня он заявляется на допрос так, будто ничего не случилось, по-прежнему проявляя редкую филологическую изобретательность и выдавая очередную язвительную конструкцию вместо принятых в обществе слов приветствия.
Так вот, в комнате провисло вопросительное молчание.
- Добрый вечер, профессор, — сказала девушка, наконец, придумав, как выразить своё удивление так, чтобы оно не было похоже на вопрос (потому что профессор Снейп, в силу укоренившихся шпионских привычек, рефлекторно не отвечает даже на самые безобидные вопросы). — Вообще-то война уже закончилась.
Профессор Снейп прошёлся по комнате и сел на единственный, длинный, как колбаса, диван. Обычно профессор приходил первым и садился на своё любимое место. А теперь его занимала мисс Грейнджер. Из чего профессор сделал вывод, что это место любимо не только им (очевидно, из-за того, что находится как можно ближе к выходу и как можно дальше к двери в комнату допросов). Делать было нечего, профессору пришлось сесть на место, обычно занимаемое мисс Грейнджер, которое начиналось как раз там, где заканчивался стоящий перед диваном низкий столик со свежей прессой.
- Вы в этом уверены?
Профессор не уточнил, что именно он ставит под сомнение — окончание войны или очередную смерть Тёмного Лорда, но неожиданное снисхождение, прозвучавшее в его голосе наравне с сарказмом, позволило мисс Грейнджер предположить, что профессор вообще не знает, чем закончился вчерашний день. Что, в свою очередь, подтолкнуло девушку ещё раз выразить своё удивление в утвердительной форме.
- Мне неловко говорить вам об этом, профессор, но вы вчера умерли.
- Вы, как всегда, наблюдательны, мисс Грейнджер, — не удержался от сарказма зельевар, правда, смотрел он при этом не на того, кому этот сарказм адресовался, а на противоположную стену. Как раз туда, куда до этого смотрела мисс Грейнджер. Дело в том, что каждый день на злополучную стену вешали какую-нибудь репродукцию, так как это, по мнению господина ведущего следователя, должно было помочь ожидающим настроиться на предстоящий допрос. В предыдущий раз там красовалось батальное полотно Магнуса Сирого, повествующее о скандальном сражении гигантов с летающими супницами. Очевидно, это должно было служить ненавязчивой аллегорией битвы за Хогвартс. Сегодня на стене можно было наблюдать картину какого-то маггловского художника (кажется, Ван Гога, но профессор Снейп не осмеливался утверждать, так как не был силён в маггловской живописи, а поинтересоваться у сидящей в полутора метрах мисс Грейнджер ему просто не пришло в голову). Вечернее полупустое кафе, редкие посетители. Картина висела косо. К тому же криво подрезанный нижний край обнажал изначальное «календарное» предначертание репродукции: в правом нижнем углу можно было различить слово «март» и сокращения «ПТ», «СБ», «ВС» под ним. Что хотел сказать на этот раз господин ведущий следователь, понять было затруднительно. Профессор Снейп не любил не понимать чего бы то ни было, поэтому ощутил острую потребность разозлить мисс Грейнджер, чтобы та в порыве ненависти к «предателю и убийце» ответила на все интересующие его вопросы.
- Смею ли я надеяться, что по случаю моей смерти наш общий заносчивый знакомый испытал должный приступ радости?
- Вы о Драко Малфое, профессор? — уточнила почему-то ни капли не разозлившаяся мисс Грейнджер.
«Один-один», — удивлённо подумал Северус Снейп.
- Гарри сказал мне, что, когда у него будут дети, то одного из них он назовёт Альбус Северус, — помолчав немного, добавила мисс Грейнджер.
«Один-два», — и во второй раз зельевар вынужден был удивиться нестандартному для гоиффиндорца умению уязвлять человека, не нарушая правил хорошего тона. В своих отношениях с людьми профессор Снейп всегда придерживался простой, но действенной схемы: если тебе нужно что-то узнать от человека, значит, его нужно уязвить; если нет возможности уязвить человека, значит, надо его убить; если нет возможности убить человека, значит, надо его удивить.
- Можете возрадоваться, мисс Грейнджер, сегодня вы были вызваны в это заведение в последний раз, — непонимающий взгляд (как и предполагалось) позволил профессору продолжить. С видом человека, вынужденного сделать одолжение, профессор перевёл взгляд с девушки на картину и сказал. — Ваше дело о болезни, скорее всего, закроют из-за отсутствия состава болезни, — и снова непонимающий взгляд. На этот раз профессор продолжает с действительным вынуждением, показательно копируя интонации Гермионы. — Мне неловко говорить вам об этом, мисс Грейнджер, но я вчера умер.
- Вы как всегда наблюдательны, профессор, — мисс Грейнджер не удержалась от соблазна проиграть первоначальный диалог с рокировкой, правда тут же взяла со столика «Ежедневный Пророк» и, развернув его, отгородилась от профессора. Северус Снейп смотрел на мисс Грейнджер и видел на первой полосе среди анонсов прочих статей свою колдографию под заголовком «Северус Снейп — не предатель, а жертва?» И после многообещающего первого абзаца: «см. стр. 4».
«Один-три», — хмуро признал ещё одно тактическое поражение зельевар и уже начал было искать причины ослабления своей логики в чёрномагических особенностях яда Нагини, как вдруг услышал хруст бумаги. Мисс Грейнджер, терзаясь любопытством и недосказанностью, то и дело поудобнее перехватывала многострадальный «Пророк», отчего изрядно его измяла.
«Два-три», — не без удовольствия отметил сей факт профессор и принялся по хрусту газетных страниц наблюдать развитие душевных метаний мисс Грейнджер. Разумеется, не отрывая созерцательного взгляда от репродукции.
- То есть, вы хотите сказать, — донеслось, наконец, из-за газеты, — что одного факта вашей смерти будет достаточно, чтобы снять с меня подозрения в правдивости того, что я написала?
- Разумеется, — поучительно ответил профессор, глядя в глаза своему исполненному раздражительности изображению на передовице. — Вот если бы вы написали подобное о Тёмном Лорде, думаю, дело бы закрывать не спешили. Никогда не скажешь наверняка, умер он или нет.
- Вы так говорите, будто вам уже приходилось иметь дело с Министерством Канона, — не замедлила скептически прореагировать на дидактический тон мисс Грейнджер. Посчитав, что дольше прятаться за газетой малодушно и неприлично, девушка сложила «Пророка» и вернула его на прежнее место. Так, чтобы профессору Снейпу было лучше видно душераздирающий заголовок про предателя и жертву на передовице.
- Естественно, — мысленно сделав пометку «два-четыре» и добавив учительской назидательности в тон, ответил алхимик. — Дважды. Правда, в обоих случаях дело закрыли по причине смерти самих подозреваемых в непростительном заболевании. Но всё же у меня есть основания полагать, что в этот раз они поступят аналогично.
- О! — с подчёркнутым восхищением ответила мисс Грейнджер, — и кто же были те двое, что пылко признавались вам в любви, профессор?
- Их послания миру, мисс Грейнджер, несколько отличались от вашего, — не оставляя учительской покровительственности, продолжал зельевар. — Особенно, если учесть тот факт, что одним из этих людей был Сириус Блэк.
- А вторым, профессор? Кто был вторым? — после недолгой борьбы любопытства с неуверенностью спросила Гермиона.
- Лили Эванс, — ответил профессор и язвительно хмыкнул, опасаясь, что внезапное безразличие в его голосе может показаться слишком подозрительным.
«Три-четыре,» — констатировал алхимик, сопоставив состояние явно стушевавшейся гриффиндорки с неприятным осадком от разговора и решив в результате в свою пользу.
- Мистер Снейп, вас ожидают в комнате для допросов. Проходите, пожалуйста, — раздался вдруг вежливый женский голос из громкоговорителя под потолком. Так происходило всегда. Профессора Снейпа обычно вызывали первым. Этот раз также не стал исключением.
- Мисс Грейнджер, — уже поднявшись, спросил вдруг алхимик, — а почему вы написали то, что написали?
Мисс Грейнджер ничего не ответила. Она была усталой и серьёзной, какой и выглядела последние полтора года (разумеется, за исключением того времени, когда в комнате ожидания происходило очередное состязание в почтительной язвительности). Только в её глазах глубоко-глубоко, за гриффиндорской дерзостью, упрямством, безрассудностью, вспыльчивостью, где-то за всем этим звенело отчаяние. То самое, которое потом, в течение оставшейся жизни даже самые близкие люди будут принимать за безудержную злую всёлость. Профессор Снейп последний раз посмотрел на репродукцию на стене и, повернувшись спиной и к ней, и к мисс Грейнджер, взялся за ручку двери. Профессор Снейп искал циничный повод, чтобы скрыть улыбку, которую итак никто не увидит.
«Четыре-четыре», — усмехнувшись, подумал зельевар, заходя в тёмную, плохо освещённую комнату. В конце концов, мисс Грейнджер ответила на все его вопросы.
Профессор Снейп из комнаты так и не вышел (что, впрочем, происходило постоянно, потому что из комнаты допросов наружу вела другая дверь, но в этот раз, по понятным обстоятельствам, это выглядело особенно сакраментально). Зато выглянул уставший, но очень довольный собой господин ведущий аналитик и поздравил мисс Грейнджер с тем, что затянувшееся дело, наконец, закрыли и отныне она является совершенно здоровой и неопасной для общества. Мисс Грейнджер поблагодарила, улыбнулась в ответ и ушла.
Господин ведущий аналитик, оставшись в комнате ожидания в одиночестве, вдруг понял, что не давало ему покоя все эти два года. На миг в глазах мисс Грейнджер пронеслось странное отчаянное веселье — такое же, что сегодня, тоже на миг, он заметил в глазах мистера Снейпа. Господин великий аналитик от безысходности скрипнул зубами так, что репродукция на стене покосилась ещё сильнее. Нет уж, пусть лучше мисс Грейнджер выходит себе замуж за мистера Уизли, а мистер Снейп покоится себе с миром. Пусть уж лучше оба этих потенциальных заражённых и дальше угрожают живому и мёртвому магическому сообществу. Пусть уж лучше его, Джона Смита, уволят за халатность, когда разразится эпидемия (а она непременно разразится), а господин ведущий следователь будет злорадствовать и говорить, что он ведь предупреждал. Пусть! Но вечность допросов с этими двумя он больше не вытерпит.
