Слизеринцы играют в покер на боггарта. Один из них проигрывает, открывает шкаф и видит Джеймса Поттера в обнимку с квиддичным кубком: "Думаешь, скажешь ридикулюс, Руквуд, и Кубок будет у Слизерина?"
пока достопочтенный профессор покоится с миром, не отвлекаясь на шпионские игры, мировое господство и спасение несовершеннолетних волшебников, в мире живых творится подозрительное безобразие...
Комментарии:
- Ау! - вкрадчиво позвал автор, заблудившись в лесу канона.
- Ау... - ответил кто-то неизвестный из чащи.
...так и понеслось.
очередная история из AU.
- Мастер Саймон, под окном вашего кабинета лежит тело!
Мастер Саймон, при жизни скверный и желчный зельевар из Хогвартса, совершил долгий нервный выдох. А ведь как всё хорошо складывалось: за последний месяц скромную конторку никто не беспокоил. Профессор малодушно гнал прочь нехорошие подозрения, вместо этого предпочитая объяснять резко понизившуюся смертность среди магической части Англии окончательным изобретением рецепта философского камня с дальнейшей легализацией и внедрением в свободное пользование. Именно в этот момент, когда откуда-то снизу донесся крик настырной домработницы, профессор решил выписать себе из поднебесной канцелярии пару томиков Канта, а потому проигнорировал странную реплику и принялся заполнять форму на получение книг (так как Кант умер ещё задолго до рождения самого Северуса Снейпа, то ознакомление с его философскими трудами не шло вразрез с уставом «Об объективности»).
- Мастер Саймон, под окном вашего кабинета лежит тело!
Профессор пристрастно осмотрел каждую каракулю на сером пергаменте и, язвительно усмехнувшись двери, за которой обитала остальная часть дома вместе с домработницей, поставил размашистую гордую подпись, подтверждающую заказ, и с чувством абсолютного превосходства покинул кресло и каминной связью отправил бланк куда следует.
- Мастер Саймон, под окном вашего кабинета лежит тело!
Профессор уже начал было обдумывать, не отстанет ли до безобразия исполнительная домработница, если он притворится мертвым, но тут же оставил эту мысль как абсурдную. Профессору вполне нравилась его новая работа. Более того, сейчас он мог с уверенностью сказать, что начал жить полной жизнью: выписывал себе книги из библиотеки, просыпался поздним утром, лениво переругивался с прислугой, думал о вечном… Наверное, именно поэтому он так часто забывал о том, что уже умер.
Профессор посмотрел на стенные часы: до начала трудового дня оставалось ещё полчаса, а он не любил покидать своих комнат до этого времени. На рабочем столе, потеснив фолианты и пергамент, стоял аккуратный поднос с завтраком. (Между прочим, ещё не тронутым!) С другой стороны, что-то подсказывало профессору, что и сегодня посетителей ждать не придется. Мастер Саймон вынужден был признать, что его начинает тяготить образовавшееся безделье, а потому даже не стал, против обыкновенного, заставлять девушку повторять в четвертый и в пятый раз, накинул поверх рубашки и брюк домашний халат из мягкой тяжёлой ткани (естественно, чёрной) и покинул свои покои.
- Грейнджер, мы, кажется, договаривались о том, что настройка изображения за окнами в вашей компетенции. Вам за это, между прочим, деньги платят.
- Вы заговариваетесь, мастер Саймон. Деньги здесь платят вам. Впрочем, доброе утро.
Как и профессор, одетая во все чёрное, разговорчивая и подвижная часть дома по имени Грейнджер сидела на стуле в гостиной, куда спустился профессор. Девушка пила чай из тонкой фарфоровой чашки и с будничной скукой в глазах смотрела в окно. Профессор проследил за её взглядом и убедился, что, в самом деле, чуть в стороне, прямо под окнами его кабинета лежало тело.
«Удивительно», - подумал профессор.
- И ради этой безделицы вы заставили остывать мой кофе, Грейнджер? Надеюсь, вы хотя бы удостоверились в том, что оно действительно не собирается в ближайшие полчаса шевелиться, вставать и идти ко мне на приём? Не хотелось бы начинать рабочий день на голодный желудок.
- Мастер Саймон, всё проверено. Мне оно сразу не понравилось, как только появилось. Я его для проверки, перед тем как подавать вам кофе, закопала.
- Вы в этом уверены, Грейнджер? – саркастично осведомился профессор, показательно впившись взглядом в странного «посетителя».
- Конечно. Просто к тому моменту как я спустилась вниз, оно снова было на прежнем месте.
- Кто бы мог подумать. И вы даже знаете, что с ним? – брови мастера Саймона были изумлённо приподняты, в то время как лицо излучало скучающее раздражение.
- Должно быть, мастер Саймон, оно волшебное – ответила девица в тон и с тем же выражением лица. Профессор в который раз отметил про себя, как всё-таки иногда бывает сложно терпеть рядом с собой человека, по уставу обязанного быть похожим на тебя самого. Профессор давно уже решил для себя, что это нечто вроде ложки наваристого дёгтя в бочке мёда. В самом деле, не может же работа быть хороша во всем – иначе это было бы аморально.
- Я настоятельно советую вам прекратить переводить мой чай, сходить в чулан под лестницей и взять оттуда банку белой краски и кисть.
Все это профессор сказал, уже открывая входную дверь и не оборачиваясь. Впрочем, чуткий слух уловил, как излишне громко звякнула фарфоровая чашка, приземляясь на фарфоровое блюдце.
При более близком рассмотрении оказалось, что на земле лежит невысокая женщина, очень худая и почему-то обритая наголо. Если судить по широкой больничной рубахе, при жизни женщина чем-то болела.
- Чёрт возьми, Грейнджер! – непроизвольно вырвалось у мастера Саймона, когда он чуть внимательнее всмотрелся в черты лица.
- Что на этот раз? – без особого участия в голосе отозвалась поравнявшаяся с профессором домработница.
- Я не вам, Грейнджер.
- О, так её тоже зовут Грейнджер. Как мило.
- Дерзите, Грейнджер?
- Это вы мне, мастер Саймон?
- У меня в столе ещё остались бланки на отказ от дома, Грейнджер.
Грейнджер, которая дом, тут же передернула плечами, так как вспомнила, когда в результате обострившегося конфликта мастер Саймон написал отказ, и двухэтажное здание с чердаком и трубой упразднили до формальной двери, нелепо торчавшей посреди чёрной бархатной пустоты. Алхимик, привыкший к самым аскетическим условиям, но не привыкший к отсутствию условий как таковых, сдался первым, но как истинный слизеринец обыграл ситуацию так, что, в конечном счете, всем казалось, будто первым без мастера Саймона не смог дом.
- И что мне делать с краской? – выбросила белый флаг перемирия домработница, при этом как будто случайно не позаботившись о том, что на лице её застыло мученическое выражение человека, которого вынудили сделать одолжение кровному врагу.
- Макаете в неё кисть и обводите по контуру тело. И чтобы без самодеятельности, слышите? Просто – обводите, и всё.
- Как скажете, мастер Саймон, - без лишнего энтузиазма согласилась девушка и добавила уже в спину уходящему профессору. – А зачем это и почему именно краской?
- Это же очевидно, Грейнджер, - с нарочитой готовностью всё объяснить отозвался мастер Саймон. – Она волшебная.
Профессор сидел в глубоком кресле в своем кабинете и ожидал посетителей. В руках у профессора был томик Канта. Алхимик вдумчиво перевернул страницу и, оторвавшись от книги, посмотрел в окно. Сидя в кресле, за стеклом можно было увидеть только небо с двумя аккуратными облачками, композиционно прекрасно вписывающимися в раму. Настройка вида за окнами была коньком дома, пунктиком профессора и извечным поводом для скандала между упомянутыми персонами. Усилием воли профессор заставил себя не подниматься и не идти к окну, чтобы в очередной раз не сверлить взглядом лежащее на земле тело, аккуратно обведённое белой краской.
Перевернулась еще одна страница трудов Канта. В комнате раздался лёгкий хлопок, и на стол шлёпнулась тонкая картонная папка, на которой было каллиграфически выведено «Гермиона Джейн Грейнджер». Теоретически она уже должна была быть здесь. Практически она всё ещё лежала там. Идея всегда неизбежно расходится с воплощением. Профессор вздохнул и посмотрел на стоящие на каминной полке часы.
Гермиона Уизли проснулась от холода. Сон, хоть и не запомнился, но был настолько хорошим, что открывать глаза казалось кощунством. Более приемлемым было лежать, скрючившись до ломоты в мышцах, и стоически верить в то, что околевший организм ещё способен на приятные сны. Околевший организм надежд не оправдал. Тогда Гермиона вспомнила, что она сильная женщина, мать двоих детей и жена одного мужа, и заставила себя открыть глаза. Перед глазами было темно. Гермиона понюхала воздух. Пахло свежей сырой землей. «Закопали уже?» - с весёлым удивлением человека, привыкшего к запаху больницы и лекарств, подумала Гермиона. Словно в знак отрицания спину, прикрытую только тонкой больничной рубахой, обдало холодом. Вечный сквозняк в палате, где одному душно, другому – сыро, третьему – скучно, ещё куда ни шло. Но сквозняк в собственном гробу – это уже слишком. Это уже перебор. Гермиона поднялась и возмущенно осмотрелась по сторонам в поисках кого-либо, кому можно будет предъявить претензии. Должен же быть на кладбище какой-никакой упокойно-коммунальный сервис… или что там, по ту сторону гробовой доски соответствует ЖЭКу? На земле, на том месте, где лежала женщина, красовался заботливо выведенный белым, чуть угловатый контур тела. Бархатистая темнота податливо расступалась под мигающим светом фонарика над входной дверью. К самой двери была прикручена табличка с надписью «Мастер Саймон». Гермиона постучала. Потом ещё. И ещё. Последний раз она уже с воодушевлением колотила по табличке, представляя на её месте лоб того, чьё имя на ней значилось. Дверь открылась столь внезапно, что увлёкшаяся Гермиона первые несколько секунд увлеченно барабанила костяшками пальцев по воздуху. Впрочем, ещё через мгновение она замерла в той же позе. За порогом стояла девушка в свободной серой рубахе. Всё её лицо, от заспанных глаз до взъерошенных волос выражало крайнюю степень недовольства. Точно так же выглядела магическая фотография в паспорте Гермионы, когда ночью на границе Румынии таможенный контроль перебудил все семейство Уизли для проверки документов и выяснения целей визита.
- Добрый вечер, - переборов первую волну удивления, поздоровалась Гермиона, невольно трогая ладонью свою лысую макушку. Даже если девица напротив – ее распоясавшееся отражение, то явно запоздавшее, как минимум, на полгода. По крайней мере, если судить по мочалу волос, совершенно точно не знавших радостей экспериментального лечения.
- Добрый поздний вечер, - ответила девушка, будто невзначай сделав нажим на втором слове, и додумала про себя: «Очухалась, наконец».
- Проходите, пожалуйста.
Снова сбитая с толку внезапной переменой тона, Гермиона послушно прошла внутрь.
Профессор засиделся в кабинете за полночь, хоть рабочий день формально уже давно закончился (пусть даже и не начинался вовсе в виду отсутствия посетителей). Профессор дочитывал уже пятый выписанный из канцелярии томик Канта как раз тогда, когда сработала сигнализация. Не откладывая книги, он встал и подошел к окну. Так и есть: контур белой краски охватывал пустое пространство. Было слышно, как кто-то постучал в дверь. Мастер зелий сел в свое кресло и вернулся к чтению. Кто-то постучал в дверь ещё раз. А потом ещё. Северус Снейп увлеченно перевернул страницу. Стук не прекращался. Наконец, послышался приглушенный звук открывшейся двери.
- Мастер Саймон, у вас посетитель!
Северус Снейп на минуту задумался о категорическом императиве Канта и решил, что он всё же ни на йоту не может согласиться с немецким философом. Но главу всё-таки надо дочитать.
Гермиона сидела на одном из стульев около двери в кабинет. Девушка, очевидно бывшая тут кем-то вроде домработницы, уже в третий раз известила сомнительного мастера Саймона о посетителе. Если сулить по безучастному выражению лица девушки, то всё происходящее не более чем часть ритуала, выполняемого каждодневно по причине гадкого характера господина, обитающего за дверью в кабинет. Сейчас домработница сидела в глубине захламлёенной пергаментами и книгами гостиной. На столике перед ней стоял поднос с заварочным чайником и изящной чашечкой, от которой поднимался густой пар. Рядом с подносом, на бордовой бархатной тряпочке были разложены серебряные ложки. Девица с пристрастием натирала ложки и с удовольствием попивала чай, причём делала это так, будто незваной гостьи не было вовсе.
Последний абзац удачно совпал с последним, пятым извещением о новом посетителе. Профессор милостиво распорядился пропустить человека и мысленно приготовился к избиению младенцев, с какой-то подсознательной отчаянной радостью отмечая, что он, слава богу, не Кант.
Дверь скрипнула. В который раз, перед тем как поднять глаза на посетителя, профессор отметил, что нужно бы побеспокоиться о том, чтобы петли смазали.
- Но… как… профессор? Вы же умерли!
- Вы тоже, - позволил себе немного возмущения профессор, прежде чем вернуться в такое привычное и такое безвозвратное профессиональное прошлое. – Позвольте спросить, мисс Грейнджер, где вас черти носили эти полторы недели? Вас, между прочим, уже закопали, что мне теперь с вами делать?
- Миссис Уизли, - привычно поправила Гермиона, к которой при жизни никак не могли привыкнуть обращаться так же, как и к матери бессчётного рыжего семейства.
- Не спорьте, мисс Грейнджер. Ваше семейное положение здесь не играет роли. Итак, где вы были?
- Хотелось бы мне знать, где я сейчас, профессор.
Игнорировать эту просьбу мастеру Саймону не позволял устав «О профессионализме», подписанный после успешного испытательного срока той же размашистой загогулиной, которая стояла на библиотечных карточках всех восьми томов Канта.
- В контрольно-пропускном пункте для недавно скончавшихся магов, мисс Грейнджер. Здесь вам предложат магические формы не жизни, отказавшись от которых, вы проследуете далее, в общечеловеческий зал ожидания, где подвергнетесь окончательному распределению. Однако в силу сложившихся обстоятельств --- позволю себе напомнить, вас уже закопали, --- данная процедура к вам не применима.
Пока Гермиона, рассеянно глядя на стеллажи с личными делами, обдумывала слова мастера зелий, сам он в очередной раз задумался над тем, что делать ему самому. Дело в том, что, согласно должностной инструкции, в сложившейся экстренной ситуации мастер Саймон просто обязан был отправить пергамент в компетентный отдел, откуда уже должны были набежать компетентные сотрудники и приступить к допросу миссис Уизли. Но шпионские амбиции не позволяли Северусу Снейпу так просто сдаться и играть роль подведомственной ячейки. Шпионские амбиции требовали докопаться до истины первым.
- Итак, позвольте поинтересоваться, что за балаган там, в прижизненном мире, творится? Или гриффиндорцы даже умереть по-человечески сегодня не в состоянии? – профессор начал поиск разгадки исподволь, известными методами устрашения и перекладывания вины.
- Сегодня никто умереть не в состоянии, - коротко ответила Гермиона, решив, что невежливо дерзить человеку при исполнении. По крайней мере, до выяснения сферы его полномочий.
«Ха! Так я все-таки был на верном пути!» - с юношеским азартом подумал профессор. Вслух же, скептически скривив губы, сказал:
- Какая патетика! Легализация препаратов на основе философского камня или изобретение настойки на Мальчике-который-выжил?
Гермиона сделала глубокий вдох и продолжительный выдох, отметив про себя, что годы смерти не пошли зельевару на пользу.
- Ни первое, ни второе, профессор. Маги впадают в спячку и не просыпаются. Впрочем, и не умирают тоже.
- Как же в таком случае вам удалось отличиться, мисс Грейнджер?
- Экспериментальное лечение, сэр. Были найдены травы с интересными свойствами и…
- Кем?
- Невиллом Лонгботтомом.
- О…какой интересный, а главное неожиданный результат лечения, - задумчиво протянул Северус Снейп, с деланным любопытством разглядывая свою бывшую студентку.
- Сэр!
- И что, в самом деле, засыпают и не умирают? – алхимик, как будто не обратив внимания на возмущение, продолжил свои научные изыски. – А Авада Кедвра не пробовали?
- Профессор, как можно! – не сдержала волну праведного гнева Гермиона, забыв о прежней предусмотрительности. – Это же люди, а не подопытные кролики! Тем более, непростительное заклятие!
- В самом деле, зачем нам Авада Кедавра, когда у нас есть Невилл Лонгботтом, - не замедлил согласиться мастер зелий. Второй всплеск праведного гнева оборвал поспешный стук в дверь и тут же последовавший за ним скрип петель.
- Чаю, кофе? – любезно предложила своенравная лохматая девица, стремительно войдя в кабинет до того, как профессор в очередной раз успеет какой-нибудь изысканной фразой выказать свои скверные манеры. Профессору, и правда, больше ничего не оставалось, кроме как начальственно нахмуриться и приготовить на своём столе посадочную площадку для подноса с чайно-кофейной утварью.
- Грейнджер, если хотите подслушать, просто оставьте дверь открытой. И меня в покое оставьте. И не мельтешите.
В течение будничной тирады мастер Саймон успел освободить часть стола, а домработница – расставить чашки, кофейники и прочий фаянсовый скарб. В чашку профессора она, не спрашивая, налила чёрного тягучего кофе. Когда дело дошло до миссис Уизли, девица обернулась.
- Вам чаю или кофе?
- Кофе, пожалуйста, - покладисто ответила сбитая с толку Гермиона.
- Молоко, сахар, сливки? Веритасерум?
- Нет-нет, спасибо! – Гермиона успела отказаться в последний момент, когда расторопная домработница уже откупорила изящную скляночку с заветным зельем. В результате в чашке у многострадальной жены Рональда Уизли оказалась та же сомнительная тягучая субстанция, что и у Северуса Снейпа. Исполнив гражданский долг, девица ретировалась, впрочем, не забыв оставить дверь приоткрытой.
- Странная особа, - не сдержавшись, обронила Гермиона, из чего профессор сделал вывод, что пока у гриффиндорца не будет удовлетворено первичное любопытство, дальнейшие расспросы проводить бессмысленно. Особенно, в данной ситуации: какой толк угрожать мёртвому человеку. Но даже мёртвому человеку можно навязать долг. К чему профессор тут же и приступил.
- Это не особа. Это мобильная и разговорчивая часть дома, призванная портить жизнь его обитателю. На вас она похожа, потому что каждый вновь прибывший видит этот субъект похожим на себя. Да, мисс Грейнджер, я назвал её Грейнджер, потому что тоже вижу её похожей на вас. Нет, мисс Грейнджер, я не питаю к вам тайных нежных чувств. В моём случае отображается последний человек, которого я видел при жизни. Нет, мисс Грейнджер, им не был Поттер, и не надо приводить цитаты из книжек о битве под Хогвартсом. Я умирал – мне лучше знать. Я ответил на ваши вопросы, теперь вы должны ответить на мои.
В который раз Гермиона удивилась тому, с какой изящной лёгкостью этот человек умеет обязывать по отношению к себе остальных людей. От удивления она даже позабыла про осторожность и сделала глоток кофе. Странное дело, несмотря на «превосходно» по зельям, лучшая студентка Хогвартса за последние тридцать лет не могла припомнить у Веритасерума стойкого мышиного привкуса. Но она не могла ошибиться в определении зелья. Как иначе объяснить тот факт, что уже после первого глотка Гермионе неудержимо захотелось поведать миру всё, что она думает о домработнице и хозяине этого сомнительного заведения.
- Чудный напиток, не находите? – не без язвительности полюбопытствовал зельевар (к своему кофе, впрочем, он так и не притронулся). Пылкая тирада, уже рвущаяся оставить на самодовольном лице Северуса Снейпа не менее шести сквозных отверстий, застыла у возмущённой гриффиндорки поперёк горла. Как так получалось, что, когда вопрос задавала не вовремя сама Гермиона, то она неизбежно чувствовала себя дурой, а когда вопрос невпопад задавал мастер зелий, Гермиона чувствовала себя дурой ещё большей? И тоже неизбежно. Всё-таки удивительный человек этот профессор Снейп.
- Просто восхитительный напиток, - переведя дыхание, ответила Гермиона и тут же поспешно добавила. – Если это все вопросы, которые вы ко мне имеете, профессор, я, пожалуй, пойду.
Резко и звучно поставив чашку на стол, Гермиона Уизли порывисто встала и уже собралась было уйти, развернулась вполоборота, как тут её снова подсёк голос профессора.
- Куда? – осведомился алхимик, а в голосе его лениво перекатывалась циничность, едва-едва прикрытая показательным любопытством.
- Куда угодно. Да хоть на все четыре стороны. И жалобную книгу мне дайте.
- Будете писать мемуары?
- Не ваше дело, сэр. Потом почитаете. Вместе с начальством.
И тут Северус Снейп посмотрел Гермионе прямо в глаза. Смотрел он долго и цепко. И причиною этому было далеко не пристрастие бывшего шпиона к чтению чужих эмоций. Так же было бы верхом легкомыслия предположить, будто такой непредсказуемый эффект возымело слово «начальство». В волшебном мире много волшебных слов, которыми можно воздействовать на людей. Добрые маги говорят «пожалуйста», недобрые – «империо». Но желчного зельевара не проймёшь вторым, ни, тем более, первым. Именно осознание этого факта заставило Гермиону удивлённо вскинуть брови и замереть в ожидании.
- У меня к вам деловое предложение, мисс Грейнджер.
- Я вас слушаю, профессор.
- Вы даёте мне всю необходимую информацию, чтобы я мог самостоятельно разобраться в том, что за чертовщина у вас там происходит, в обмен на это вы получаете возможность на время вернуться в мир живых.
В сердце кольнуло, горло болезненно сжалось. Всё-таки двое любимых детей, какой-никакой, но муж – это всё же чуть больше, чем потерять на вокзале чемодан.
- Но… - вы же сами сказали, профессор… что меня уже закопали…
- Вы перестали мыслить поступательно, мисс Грейнджер. Фамилия Уизли не пошла вам на пользу. Молчать. Вам следовало обратить внимание, что я сказал «на время». Так вы согласны?
- Да, сэр.
В течение следующей недели в конторке мастера Саймона творилось невообразимое. Северус Снейп, с трудом удерживая бесстрастное выражение лица, предавался исследовательскому куражу, как мальчишка-аспирант, впервые допущенный к изнанке научного процесса. Для пущей конспирации алхимик каждый день ругался не менее трёх раз с каждой из Грейнджер. Страшное начиналось, когда, засидевшись за расчётами за полночь, профессор был вынужден для отчётности ругаться три раза кряду одновременно с обеими. Не сказать, что Северусу Снейпу сложно было найти повод, чтобы поязвить. Куда труднее зельевару было найти повод, чтобы язвить перестать (что в интересах науки весьма немаловажно, ведь ни одно уважающее себя открытие не состоится, кода гений то и дело изменяет ему скандалами с какими-то непонятными женщинами).
Предоставленная всё это время самой себе, Гермиона Уизли разрывалась между желанием навязаться в помощники к профессору (именно этот пункт был наиболее благодатной почвой для душеспасительных вечерних бесед, непременно заканчивающихся скандалами на грани третьего непростительного) и необходимостью научить взбалмошную девицу варить пристойный кофе (что тоже почти всегда заканчивалось холодной войной и разделением сфер влияния на кухне, в результате чего на половине Гермионы оказывалась джезва, на половине домработницы – кофейные зёрна, а сам Северус Снейп оказывался без вечернего кофе, что, кстати, также являлось безотказным поводом для каждодневных баталий).
И только обозначенная выше девица без имени, но с фамилией Грейнджер вела себя как ни в чём не бывало. Казалось, она всерьёз намеревалась выпить все чайные запасы и натереть до дыр всё столовое серебро, и только время от времени прерывалась на изготовление своего удивительного кофейного напитка, настройку вида за окном и скандалы с начальством и не в меру распоясавшимися лысыми посетительницами.
- Эврика! – донеслось в одну прекрасную ночь ликование Снейпа из его комнаты, успевшей превратиться в настоящую лабораторию.
- Ваша правда, мастер Саймон! – отозвалась из гостиной Грейнджер (которая дом), за секунду до этого кинувшая в чашку чая десятый кусок рафинаду, отчего янтарная жидкость, качнувшись, потекла через край.
- Между прочим, некоторые тут пытаются уснуть, - не замедлила откликнуться из комнаты для гостей (как будто невзначай переделанной из чулана под лестницей, где ранее хранилась краска) Грейнджер (которая Уизли). Ответом ей был поспешный топот вниз по лестнице. Северус Снейп рывком распахнул дверь и застыл на пороге. Тощий, чуть сутулый, в чёрной-чёрной мантии и с глазами, сияющими какой-то звериной свирепой радостью. На миг Гермиона забылась и потянулась ко лбу проверить, не проступил ли на нём шрам в виде молнии. Этот знакомый жест, приевшийся до боли, до оскомины ещё во времена преподавания и спасения особо прытких студентов, как будто осадил профессора.
- Мисс Грейнджер, вы взрослая мёртвая женщина. Давайте обойдёмся без театральных жестов, - с привычным будничным недовольством и усталостью проговорил алхимик и протянул девушке пробирку, наполненную густой тёмной жидкостью. – Вот вам лекарство от вашей магической летаргии. Из ваших ингредиентов его не сварить. Оставляйте немного на дне пробирки – к утру вырастет новое зелье.
- И… все будут жить? – недоверчиво поинтересовалась Гермиона, осторожно приняв лекарство.
- Будут-будут. И помирать, наконец, тоже начнут, - профессор скептически хмыкнул и, покидая чердак повышенной комфортабельности, уже повернувшись спиной, бросил будничным тоном, словно о какой-то безделице. – Собирайтесь, мисс Грейнджер, я жду вас в своём кабинете.
- Я мигом, профессор, - с показательной покорностью ответствовала женщина закрывшейся двери, - только кринолины по чемоданам распихаю.
А пока Гермиона занималась упаковкой мифических чемоданов, Северус Снейп предавался нешуточной эпистолярно-каминной войне с местным профсоюзом. Дело в том, что любому работнику небесной канцелярии время от времени полагался отпуск с путёвкой в любую точку и время мира. Размашисто и крючковато написав заявление на отпуск за свой счёт, педантично указав время и место отдыха, профессор бросил пергамент в камин и, в ожидании ответа, занял своё место за рабочим столом. Камин вспыхнул и выплюнул схваченный сургучной печатью свиток прямо в руки вошедшей в кабинет Гермионы.
- Это ваша путёвка в жизнь, - саркастично прокомментировал зельевар вопросительный взгляд женщины.
- 1991 год, магическая Англия, Азкабан, - прочитала Гермиона штамп на сургуче. – Жизнеутверждающе, сэр.
Профессору не без оснований подумалось, что в профсоюзе заправляет кто-то из его бывших студентов. Ведь педантичный алхимик предпринимал уже не первую по счёту попытку заблаговременно получить отпуск. Сначала ему пришло направление в Нурменгард, затем в визжащую хижину, в больницу Святого Мунго, в Аврорат… логическую цепочку нарушало только предпоследнее направление в неизвестное мастеру зелий место с незвучным (и, по-видимому, не предвещающим ничего хорошего) названием «Артек». Теперь вот Азкабан. Северус Снейп задумчиво хмыкнул, подошёл к Гермионе и, забрав у неё свиток, бросил обратно в камин, предварительно нацарапав сбоку, не разворачивая пергамент: «Сектусемпра». Через несколько мгновений камин, волшебно засветившись, изверг ещё один свиток. На сургучной печати было выдавлено «Магическая Англия, Лондон, наши дни», сбоку было от руки приписано «Бадьян-бадьян!». Самодовольно фыркнув, мастер Саймон передал свиток Гермионе.
- Теперь всё в порядке. Как только сломаете печать и развернёте, ваше путешествие начнётся. Да, вот ещё, - зельевар подошёл к своему столу и, открыв один из потайных ящичков (а потайными, разумеется, были все), вынул оттуда конверт и протянул его женщине. – Как только истерия с вашей магической летаргией закончится, вышлите информацию о побочных эффектах зелья.
Конверт можно было бы считать совершенно маггловским, если бы не две марки, на каждой из которых был изображен лохматый старец в лодке, безумно улыбающийся и приветственно размахивающий веслом. Естественно, картинка было подвижной, а в уголке каждой марки меленько было написано «Поднебесная почта. 14кнатов».
- На чьё имя отправлять, профессор? – отстранённо спросила Гермиона, разглядывая марки и думая о том, что старец почему-то напоминает ей Альбуса Дамблдора.
- Мастер Саймон. Адреса не надо, этого будет достаточно.
Гермиона только кивнула, про себя отметив, что надпись «профессору Северусу Снейпу, на тот свет» выглядит куда более приятной эстетичной, нежели скупое и неинформативное «Мастеру Саймону». Торжественные прощания и продолжительные благодарственные речи казались крайне неуместными, поэтому Гермиона лишь спросила:
- Скажите, профессор, а зачем вам всё это понадобилось?
- Всегда рад помочь человеку отправиться на тот свет, - флегматично пожав плечами, как само собой разумеющееся ответил алхимик.
Гермиона посмотрела на конверт. С марки приветственно размахивал веслом похожий на Альбуса Дамблдора старец. Вот уж в самом деле.
Тихий треск надломленной сургучной печати, и вот мастер Саймон стоит в одиночестве в своем кабинете. Он смотрит на три ещё не прочитанных томика Канта (впрочем, восьмой он наверняка читать не будет, так как в каждой книге, завершающей любое собрание сочинений, всегда содержатся личные переписки, к изучению которых обозначенный выше мастер никогда не питал слабости), смотрит туда, где секунду назад стояла исхудавшая, повзрослевшая и совершенно лысая мисс Всезнайка. Конечно же, он не сказал ей, что выписываемый сотрудникам поднебесной отпуск длится приблизительно одну человеческую жизнь, что зелье, которое он ей дал, на 97 процентов состоит из кофейного напитка местной домработницы и способно привести в бодрствование даже мертвого, тем более среднестатистического мага. И уж тем более он не сказал ей…
Скрипнули петли, приоткрылась дверь – в образовавшийся зазор немедленно просунулась косматая девица.
- О чём вы думаете, мастер Саймон?
- Вспоминаю, чьи каракули были на последнем отпускном свитке. Знакомый почерк.
- Хотите, я постригусь наголо?
- Хотите, я откажусь от дома?
- Из библиотеки пришло уведомление о том, что вы задерживаете книги.
- Что вы знаете о Канте?
- Хм… Относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе?
- Нет, это не Кант, - зельевар прошёлся по комнате и, усевшись за свой рабочий стол, взял шестой том и принялся его перелистывать, задумчиво глядя сквозь страницы. – Относись к другим так, чтобы они не знали, как к ним относишься ты.
- Это тоже не Кант, - хитро прищурившись, ответила девица.
Мастер Саймон усмехнулся своим мыслям, закрыл книгу и, мягко погладив переплёт, вернул её на прежнее место.
- А впрочем, сдайте книги, Грейнджер. Скоро у меня будет много работы.
Угрюмая девица со странной фамилией Грейнджер хохоча отправилась пить чай, натирать столовое серебро и разбираться с корреспонденцией.
…
- Мастер Саймон, под окном вашего кабинета лежит тело!
