Волдеморт: - Ты был верным слугой, Северус, и мне жаль. Нагини, ням-ням!
Нагини - ноль внимания.
Волдеморт (удивленно): - Э-э... Нагини, хрум-хрум!
Нагини опять ничего не делает.
Волдеморт (в бешенстве): - НАГИНИ! ХАВ-ХАВ!
И опять никакой реакции.
В это время Поттер, скрываясь под мантией-невидимкой, тихо подсказывает:
- Нагиииинииииии, шшшшааааш-шшшшааааш.
Волдеморт: - Точно! А я-то совсем за... КТО СКАЗАЛ?!!!
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Ее зовут по-польски мягко: «Олещя». Пани Олесия улыбчива; у нее фазанье перышко на шляпке и маленькая упругая грудь в кружевном корсаже, если подуть в ушко – грудь покроется забавными мурашками, и тогда уже можно с полным правом ловить их губами...
А еще у пани – брат, военный. Мундир ему идет. Еще бы меньше суровости на лице и побольше снисходительности, ведь в Смольном и так строго следят за воспитанницами, так неужели в редкий вечер дома и с друзьями брата – все сплошь приличными молодыми людьми... «Ах! – смеется «Олещя», – Щекотно же!»
Потом ей немного стыдно и горячо щекам – под синими глазами брата, но птичка не умеет не щебетать – об Александре, который получил поручика давеча; о Романе Хортаве, разжалованном в солдаты за что-то, «а за что мне не говорят, ты не знаешь?»; о Лопухиной, «такой, право, дурочке на истории искусств, но очень искусной, коли ей...» Ну, конечно, Мишель, этот танец ваш!
Подпоручик Анджей Лисовсий стоически терпит, приглядывая за бокалом сестры.
На его плечи ложатся тяжелые и горячие ладони.
-Устал? Она милая...
-О, да, – вздыхает Старший Брат и предсказуемо морщится, потом слегка поворачивает голову и незаметно трется щекой о руку с жесткими обшлагами солдатской шинели. – Когда ты вернулся, hertzis?
-Я не вернулся... я сбежал…
Анджей забывает про бокал, стремительно встает.
-Как?
Гость хмурит красивое лицо и тянет его за рукав в промозглые – конец осени – сени. Подальше от музыки, от смеха и беззубых политических пересудов. Но сразу разговора не получается, вопрос остается без ответа, Анджей для верности опирается на дверь – никто не помешает, выглянув «подышать», и притягивает Хортаву в поцелуй. Жадный, горячечный. Губами нащупав ранку на верхней губе, отпускает, вскидывает голову, ищет взгляд.
-Били?
-Пару раз. А! Не поверил бы, что у Миньшина такая тяжелая рука, он же баба бабой... - разжалованный не продолжает, к чему? Они-то точно «не бабы». Его ладони – уверенно и прочно, привычно сжимают тонкую талию («Дворянин, белая кость, – любил он подсмеиваться. – в чем душа держится, а?» – «В тебе... за тебя...»), тянут на себя и немного вверх... Анджей снова забывается – захлебывается поцелуями...
-М-м-м... а когда... когда тебе в караул?
-К полуночи...
-Не-е-ет... к полуночи тебя в карауле... не будет.
-Ты избалованный мальчишка, Андрюша. У тебя гости...
-Выгоню.
-...а у меня служба.
-Я прикрою... я скажу, я скажу, что...
-Да что ты скажешь-то, горе мое? Сейчас время такое, вообще молчать надо... Уж если газетку почитал, а тут такое...
Поцелуй горчит. Подпоручик утыкается в шинелевое плечо. Холод добрался, а может, эта дрожь и не оттого... Пальцы находят пальцы, сплетаются, сжимают.
-Как же все это так... переворачивается.
-Надо было в пятом... расстреливать всех! – с неожиданно страстью и злобой говорит Хортава. Он сегодня усталый, пропах пылью и еще чем-то, тревожным. Порохом... Анджей втягивает эту смесь, прикрыв глаза и облизывая горящие губы.
-А помнишь, Чудово?.. – и убежденно. – Тебя. Не. Будет. В полночь. В карауле. Никуда твоя «Аврора» не денется.
Роман начинает обдумывать возражения, и вообще, не стоило срываться из казарм, за это тоже придется ответить, если Вавила Безруков сдаст... но так хотелось увидеть этого несносного, этого, м-м, нахального, сладкого... мальчишку… Распахивает шинель и смыкает полы за спиной поляка... Так близко... и так не вовремя стук в дверь, голос у Олеси полупьяный.
-А что там у вас за секре-е-еты, а-а?
Хортава торопливо впивается в анджеевы раскрытые губы, врывается в податливый рот языком, так глубоко, насколько это... обещает глухо и хрипло «Приду» и выходит в вечер.
Подпоручик с минуту выравнивает дыхание, потом закуривает и отслоняется от двери, заходит с небрежной улыбкой.
-Уже со всеми перецеловалась? Заскучала?
-Фу, какой ты! Что за тайны, Андрюша?
-Государственные! – у нее надуты губки, перед его глазами – золотистые искры. В полночь...
