Меня зовут Логги. Я - домовой эльф в замке Хогвардс.
И матушка моя была домовым эльфом в Хогвардсе, и ее родители тоже.
Я не очень способный эльф – моя специализация уборщик. Настоящие мастера работают на кухне. Но в этом деле я действительно могу Вам помочь больше других, сэр. Вы ведь хотите узнать о профессоре Снейпе?
Я убирала комнаты профессора в течение десяти последних лет, сэр, и знаю о нем, может быть, больше других.
Он был великим волшебником, сэр. И очень вежливым. Даже с домовиками, сэр. Это Вас удивляет? Нет, он никогда не обзывал меня и не бил меня, что Вы?
Помню, в мой первый день я разбила целых три колбы у профессора на столе. Мне очень хотелось наказать себя, знаете это ведь в крови у эльфов. Не смейтесь, я знаю, что у волшебников это вызывает презрение, но эльфы – не волшебники.
Я стояла над разбитыми колбами и осколком резала себе левую ладонь, когда профессор вошел в лабораторию. Он запретил мне наказывать себя и забинтовал руку. Почему не заклинанием? Сэр, неужели Вы не знаете, что на домовиков магия волшебников действует по-другому? Вернее сказать, вообще не действует. Профессор это знал. Как это, откуда? Я думала, Вы были с ним знакомы – он был очень внимательным к деталям, даже к таким незначительным, как домовики. Да, другие волшебники редко обращают внимание на домовиков, если не нуждаются в их услугах.
Профессор тогда хотел отослать меня – сказал, что сам прекрасно справляется с уборкой. Но я так умоляла не прогонять меня, что он сжалился. Он спросил: «Неужели тебе не все равно, в каких комнатах убирать?» А я ответила:
- Нет, сэр! Мне дали Ваши комнаты, и, если Вы прогоните меня, мое имя будет покрыто позором – меня отправят чистить сад от палой листвы, или, - тут я разревелась, - убирать каморку мистера Филча! Я очень уважаю мистера Филча, но Ваши комнаты, сэр, - мое первое задание. Я очень Вас прошу-у! Не прогоняйте меня!
Тут профессор неожиданно спросил:
- Как тебя зовут?
- Логги, сэр, - ответила я и посмотрела ему в глаза. Вы знаете, какие изумительные у него были глаза! Черные туннели? Нет, что Вы, сэр! Глаза профессора – как темные коридоры Хогвардса – в них есть все и мудрость, и глубина, и магия, и любовь. Они были похожи на черные звезды. Когда он был сердит или устал, они светились черной печалью, а когда он был весел – в них мелькали зеленоватые искры. Их черный цвет был светом, солнцем.
Я посмотрела в его глаза, и он посмотрел в мои. Не один волшебник не смотрит в глаза домовикам! Ну, может быть, может быть… Но я таких больше не знаю… У меня обычные зеленые глаза, как у всех домовиков, но он долго смотрел в них.
Вы говорите, сэр, что профессор был жестким, суровым человеком. Наверное, с точки зрения мага это и так, но со мной он был добр. Он оставил меня, позволил мне убирать у себя в комнатах и в лаборатории. Только в классе у него убирались студенты – они очень его уважали. Как? Вы говорите, он назначал …как это, «отработки»? О! Я думаю, что студенты были очень рады помогать профессору…
Простите, сэр. Я продолжаю.
Домовые эльфы много видят, сэр. Профессор был очень уважаемым человеком, но мало кто любил его. Да…
По ночам профессор лежал без сна, смотрел в потолок. Иногда вставал и одевался – он одевался всегда сам, вот профессор Дамблдор, и профессор Флитвик, и другие профессора одевались при помощи домовиков, сэр. Но профессор настоял, что будет делать это сам. Он неспешно застегивал пуговицы на сюртуке и думал о чем-то. Он все время думал, думал – мне казалось, что это делает его несчастным… Да, он одевался и шел гулять по коридорам Хогвардса, он очень любил школу. Когда он уходил, я зажигала камин и ставила чай. Нет, он не просил меня – но один раз я сделала так, и он не был против, и я стала поступать так постоянно. Я хотела, что бы он был чуть счастливее.
Один раз я даже подмешала ему в чай (ох и ругали же меня тогда на кухне, чуть вовсе не прогнали!) травку чимерицу. Вы не знаете, но эта травка делает человека чуть-чуть благополучнее, чем обычно. Совсем чуть-чуть. Но профессор почувствовал с первого глотка. Он тогда очень разозлился на меня. Я знаю, потому что он сказал, что я перешла всякие границы или что-то вроде того. Ну и голос его менялся, когда он сердился. Вы знаете, какой у него голос! Чудесный, он говорил о нем лучше, чем его внешность – в его голосе перемешивались его чувства. Он был похож на гремящий водопад и солнечный закат одновременно. Как это может быть? Ну, понимаете, сэр, в его голосе как бы отсутствует середина – в нем были глубокие бархатные ноты и острые как перец высокие. Но не было середины. И когда он говорил, было все равно, что он говорит – только бы слушать этот голос.
Правда, он не был разговорчив со мной.
Тогда он опять запретил мне наказывать себя, правда, я заранее прищемила себе пальцы дверью. А он увидел и опять лечил меня.
Постепенно я многому научилась у профессора – эльфы запоминают все. Я выучила все названия зелий, и место их на полках, я узнала систему расстановки книг в его библиотеке. И профессор стал мне доверять. Когда Тот-кого-нельзя-называть возродился, профессору часто требовалась моя помощь – я давала ему восстанавливающее зелье после заклятия круциатус, и перевязывала его раны. В бреду он звал какую-то женщину, Лили. Он бы хотел, чтобы не я, а она лечила его. Но она плохая женщина. Как почему? Профессор любил ее, а она не любила его. Если бы я была человеком, магом – я бы пришла к нему, и сама перевязывала бы его раны. Она была мертва? Что ж, простите меня, сэр.
Однажды, где-то за год до… того, как он совсем ушел, сэр, профессор попросил меня принести ему огневиски, я удивилась – он почти не употреблял алкоголя – это притупляет чувства, а он любил все держать под контролем.
Он выпил сразу полный бокал огневиски – и я поняла, что ему очень плохо – поморщился и спросил, где я взяла эту гадость. Я ответила, что из запасов профессора Трелони, а он рассмеялся.
И выпил еще. И потом еще. Я разожгла камин и укрыла его пледом. Я думала, что он уснул. Но он открыл глаза и очень внимательно посмотрел на меня. Он сказал: «Он принес меня в жертву, Логги». И еще: «Моя жизнь ничего не стоит, Логги». Он так сказал это, что я расплакалась. И стала говорить всякую ерунду о том, что его все любят, уважают… Но он только грустно рассмеялся и спросил меня – люблю ли я его. И я ответила, что я с радостью умру за него, и, когда у него будут дети, я стану родовым эльфом Снейпов. Он велел мне налить ему еще виски и сесть на маленькую скамеечку у его ног. И он рассказал мне свою жизнь. Поверьте, сэр, что он был очень хорошим человеком, и если и совершал плохие поступки, то расплачивался за них десятикратно. Нет, это не он сказал мне. Он так не считал.
На следующий день он ушел из Хогвардса с молодым мистером Малфоем.
Но потом он вернулся, и я была очень рада – видно было, что он очень устал и нуждался в отдыхе, хорошем питании, а его назначили директором – это не давало ему покоя.
Он иногда приходил в свои комнаты, когда никто не знал и после того, как его «выгнали».
В тот день сэр, он знал, что не вернется – он проверил свои записи, тщательно сложил все бумаги, убрал волшебную палочку в футляр, и… попрощался со мной. Да, сэр! Я рыдала как сумасшедшая, а он погладил меня по щеке. Мне кажется, что я до сих пор чувствую его руку на своем лице. Вы знаете, какие у него были руки – тонкие изящные кисти рук, белые тонкие пальцы, он творил настоящие чудеса с зельями своими руками. Когда он резал корень асфоделя для зелий, они играли фокстрот, а когда крошил крылья златоглазок – наигрывали быстрый твист. А когда он помешивал зелье в котле – его правая рука играла вальс, а левая – он не любил свою левую руку – но в тот момент, пальцы его левой руки тихонько подрагивали в такт танцу – раз, два, три…
Его руки пахли летом, травостоем…
Нет, я не могу пустить Вас в его комнаты, сэр. Он запретил мне это. Он сказал, что никого нельзя пускать туда, кроме него.
Там все, как было при нем. Все чисто. И в котле варится свежее восстанавливающее зелье. Как это зачем? А если он вернется раненым? Нет, не говорите мне этого, сэр. Мне все равно, что Вы кого-то там похоронили, сэр. Эльфы не меняют хозяев. Я буду ждать.
