Приходит Кребб к мистеру Олливандеру, говорит, так и так, волшебная палочка не работает. Олливандер, разыскивая что-то на полках, советует:
- Попробуйте взять волшебную палочку за рукоять...
- Я не могу взяться за рукоять, потому что тут нет никакой рукояти.
- Ну как же... У всех есть рукояти. Посмотрите, пожалуйста, внимательно...
- Нету, - разводит руками Кребб.
Олливандер поворачивается к нему, и понимает, в чем дело.
- Попробуйте повернуть волшебную палочку на 180 градусов по часовой стрелке.
- О! Так, конечно, гораздо удобнее! Какой же я тупой!
Когда-то, на большом зелёном лугу, куда никогда не приходила Смерть, - и травы пользовались этим, чтобы расти и цвести вечно – жил да был маленький Единорожек. Он очень не любил плакать. Он любил смеяться и носиться по лугу. Но порой ему приходилось плакать – когда ему хотелось есть, и он щипал траву. Он знал, что траве было больно. Травы цвели, такие яркие, красивые, беззащитные, а Единорожек делал им больно и заставлял остатки трав истекать их «кровью», пахучим травяным соком. И тогда Единорожек забивался в угол луга, к самому краю, где начинался Большой и Страшный Тёмный Лес, и плакал.
А ещё он любил своих родителей, Больших Единорогов. Они были величественными и прекрасными, и Единорожек даже немного благоговел перед ними. Они никогда не плакали и снисходительно улыбались Единорожку. И он всегда старался не плакать при них, потому что не хотел, чтобы кто-нибудь знал об этом, кроме трав, которым и предназначались эти слёзы. Задачу Единорожка облегчало то, что его родители часто уходили в Большой и Страшный Тёмный Лес, и не брали его с собой. У них были там какие-то непонятные сложные взрослые дела, которые совсем не интересовали Единорожка.
Но однажды, пока он плакал – а единороги плачут чистой утренней росой, заживляющей мелкие царапины и мгновенно утоляющей даже самую страшную жажду – его родители вернулись из Леса. Он не ждал их в это время, и они увидели его слёзы.
«Почему ты плачешь, сын?» - спросил Папа Единорог.
Маленький Единорожек молчал. Он знал, что родители ничем не смогут ему помочь, потому что они тоже делали траве больно – хотя, кажется, не обращали на это внимания.
«Скажи нам, почему ты плачешь, маленький Единорожек, - сказала Мама Единорог. – И мы постараемся тебе помочь».
И маленький Единорожек рассказал им, почему плачет. Пока он говорил, он перестал плакать. И он спросил: «Как мне избавиться от этого? Как мне перестать причинять другим боль? Как мне успокоиться?». «Мы не знаем, сын, - сказала Мама Единорог. – Но знает Смерть, потому что она знает всё!». «И ты должен спросить у неё», - добавил Папа Единорог.
«Но ведь Смерть не живёт на нашем лугу. Её никогда не бывает здесь. Как же я спрошу?» - удивился Единорожек. «Правильно, сын. Поэтому ты должен пойти в Большой и Страшный Тёмный Лес, найти там Смерть и спросить у неё обо всём, что ты хочешь знать».
«Но ведь Лес – такой Большой, такой Страшный и Тёмный! Как же я пойду туда один?». «Те, кто хочет узнать что-то у Смерти, должны говорить с ней наедине. Вопросы твоего сердца не могут принадлежать кому-то ещё».
Маленький Единорожек понял, что Большие Единороги были правы, и он должен был совершить Поступок, чтобы узнать Самое Главное. И он ушёл с большого зелёного луга в Большой и Страшный Тёмный лес, чтобы найти там Смерть и задать ей вопросы своей души.
В Большом и Страшном Тёмном Лесу оказалось страшней, чем думал Единорожек. На лугу всегда было пение птиц и свист игривого ветра, а в Лесу кто-то кричал. Кто-то рычал, выл, шуршал ветками, трещал сухими листьями. И везде была Смерть. Она была в червяке, которого проглотил дятел, сидевший на ближайшем дереве. Она была в мухе, влипшей в мёд. Она была в груде костей около дыры, откуда тянуло медведем и кровью. Она была в сухой траве. Она была в глазах зайца, в панике метнувшегося с тропы из-под копыт не заметившего его Единорожка. Она была везде и нигде, и Единорожек не мог понять, как он должен говорить с ней, раз она везде и нигде, и не хочет показывать своё лицо.
Маленький Единорожек шёл много дней и ночей, пока у него не начали подламываться ноги. Ему было уже не страшно, но очень обидно, что он так и не поговорил всё ещё со Смертью. Он вышел к берегу ручья, самого чистого, кристального ручья, который Единорожек когда-либо видел. В ручье, правда, отчего-то никто не жил. Ни малька, ни самой завалящей водоросли, ни пиявки. Это была просто вода.
Уставший Единорожек лёг на землю рядом с ручьём и прикрыл глаза. Он лежал так долго, потому что хотел отдохнуть, и он услышал, как кто-то подходит к нему, неслышно и легко, не сминая травы своими шагами. И Единорожек понял, что это Смерть, потому что только Смерть может так бережно относиться к Жизни. А Жизнь, которой был переполнен Лес, убивала, не думая и не заботясь ни о чём.
«Как мне перестать причинять боль другим? Я шёл за этим знанием много дней. Ответь мне, пожалуйста», - попросил Маленький Единорожек.
«Ты не можешь не причинять боль другим. Только если тебя не станет, ты прекратишь так делать, потому что кому-то должно быть больно, чтобы Жизнь продолжалась», - сказала Смерть.
«Так неправильно, - сказал маленький Единорожек. – Так быть не должно. Никому не должно быть больно – ни травам, ни мне – оттого, что я причиняю им боль».
«Ты можешь вернуться на луг и продолжать плакать, - сказала Смерть. – А ещё ты можешь выпить воды из ручья забвения, и тебе больше не будет больно. Но кто-то должен страдать, так было, есть и будет».
«Так неправильно», - повторил маленький Единорожек.
«Ничем не могу помочь», - сказала Смерть, и в её голосе Единорожку послышалось сожаление.
Когда Смерть ушла, Единорожек ещё долго лежал, закрыв глаза. Потом он встал и отпил воды из ручья. Это была самая вкусная вода, которую он когда-либо пробовал. Она катилась по горлу, охлаждая и расслабляя. Он напился вдоволь и пошёл через Не Такой Уж Большой и Страшный Лес обратно, на свой луг, к Большим Единорогам, которые наверняка ждали его.
Он вернулся на сияющий зелёный луг, где никогда не бывала Смерть, и родители встретили его одобрительными улыбками. Втроём они начали щипать траву, думая обо всём, чём угодно, кроме боли. Кому-то больно, так что ж? Кому-то ведь должно быть.
Мама Единорог ласково поцеловала сына в лоб, прямо под рогом – она никогда не делала так раньше.
«Наконец-то ты вырос, сын», - сказал Папа Единорог. Все трое знали, что теперь Большие Единороги гордятся своим возмужавшим сыном.
