Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Действительно ли он смеялся? Да…
Сириус из людей такого сорта,
которые постоянно балансируют на грани…
А еще он немного пустозвон… он был
слишком потрясен смертью Джеймса. – Дж. К. Р.
Сириус Блэк вечно смеялся в самый неподходящий момент.
Ему никогда не нравилась эти портьеры. Интересно, сколько они провисят, когда хозяином дома станет он.
День? Да нет, и дня не будет. За ними наверняка поселился бы призрак отца и доставал бы его, вот прямо как сейчас: тяжёлая отцовская рука лежит на плече Сириуса, а сам отец разглагольствует о том, что быть Блэком – это большая ответственность. Сириус смотрел на отца, и вдруг подумал, что вот так и проведёт остаток жизни, выслушивая нотации о том, что весь этот бред имеет какое-то значение (и какое он может иметь значение?). Это было так нелепо, что Сириус с трудом подавил смешок. Отец неодобрительно нахмурился, и Сириус закашлялся, пытаясь скрыть ещё один смешок, а потом нервно хихикнул, зажав рот ладонью. Лицо отца потемнело, и это не предвещало ничего хорошего. Но Сириус не мог ничего поделать и теперь смеялся открыто, хохотал громко и неудержимо, а лицо отца всё мрачнело, становясь отталкивающим…
Когда позже Сириус заявился в дом Поттеров с дорожным чемоданом, он беспокоился, как это будет выглядеть. Но Джеймс просто глянул на него и сказал:
- Надеюсь, ты дом мне не спалишь, Бродяга. Я, знаешь ли, люблю его.
Сириус краем глаза наблюдал, как Джеймс гарцует вокруг Эванс. Сириус видел это и понимал, что Джеймс никогда не будет принадлежать ему так, как принадлежит Эванс. Он перевёл виноватый взгляд на Ремуса, который наблюдал за ним так же внимательно, как сам Блэк следил за Джеймсом. Сириус неловко поёрзал на стуле, и Ремус прищурился. Он видел слишком много, читал его как открытую книгу, вычислял, делал выводы, приходил к заключениям, понимал всё, и Сириус почувствовал нарастающее раздражение. Он злился не на Лунатика, совсем не на него. Он злился на свою собственную глупость и желание, и блять, почему Ремус продолжает смотреть на него, как будто только у Сириуса есть страшные, мать их, тайны!
Джеймс свалил из класса с Эванс, даже не оглянувшись. Сириус украдкой бросил взгляд на Ремуса – о, Лунатик, идиот грёбаный, не смей смотреть так, будто жалеешь меня – попятился в опустевшую классную комнату и загородил Сопливусу дверь. Слова вырвались будто сами собой, против его воли: он тихо поинтересовался, по-прежнему ли Сопливус хочет знать, куда Ремус пропадает каждый месяц. Сириус усмехнулся - ведь Снейп и в самом деле потащится за Ремусом, ох, Лунатик, грёбаный идиот, зачем ты увидел, зачем ты узнал? Он увидел, как на лице Снейпа отразилась лихорадочная работа мысли, хлопнул его по тощему плечу и засмеялся.
Джеймс орал, его лицо покраснело, как гриффиндорский шарф, а бледный Лунатик вздрагивал во сне. Сириус не слышал, что именно кричал Джеймс, он мог только думать о том, что Джеймс сейчас похож на его, Сириуса, отца, и ненавидел Джеймса; ненавидел своего отца и ненавидел Джеймса – и ударил Джеймса так, как давно мечтал ударить своего отца.
Джеймсовы очки перекосились на лице, и он, открыв рот и вытаращив глаза, изумлённо уставился на Сириуса, будто пытался сообразить, не тронулся ли он, не тронулся ли ты на хер. А потом Джеймс, позабыв все, что хотел сказать, сжав кулаки, метнулся к Сириусу. Лицо его было искажено гневом, и Сириус пытался, пытался сопротивляться, но спустя мгновение прижался к другу и неловко, но отчаянно поцеловал его. Джеймс замер, когда до него дошло, а звенящая тишина была такой громкой, что запросто могла разбудить весь факультет. А потом Джеймс поднялся и вышел из спальни.
Сириус долбанул по кровати кулаком, потряс ноющей от боли рукой – неужели я всё разрушил?– и поднял взгляд. На него спокойно, с пониманием, смотрел Лунатик. Выдавший себя Сириус отвёл глаза и замер, как недавно Джеймс, а потом уронил голову и собственный смех прозвучал незнакомо для него самого - как вой раненой собаки.
Сириус несколько минут непонимающе пялился на него. Это был собачий, блять, ошейник. Сириус фыркнул, отгоняя непристойные мысли, посмотрел на Джеймса и решительно отогнал непристойные мысли. Он засмеялся - коробка на коленях - и застегнул ошейник на своей шее. Потом гавкнул по-собачьи и снова засмеялся, потому что Джеймс ждал от него именно этого. Бешеные глаза Джеймса, не отрываясь ни на секунду, смотрели на него. И прежде чем Сириус смог разгадать новое выражение на лице своего лучшего друга - эти потемневшие глаза и решительное лицо, - Джеймс неуверенно улыбнулся и тоже засмеялся. Сириус удивился, как неестественно звучит его смех. А глаза Джеймса, по-прежнему тёмные, неотрывно смотрели на Сириуса.
Потом засмеялся Червехвост, а за ним и Лунатик, и Сириус вспоминал, как странное выражение на лице Джеймса уступило место безудержному веселью. Его тёмные глаза светились, словно в предвкушении очередной шалости.
Ему было наплевать. Нет, не наплевать – он хотел надраться. Огневиски обжигало. Сириус хотел, чтобы оно выжгло в нём всё.
Червехвост подошёл к нему и что-то неразборчиво пробормотал. Вместо ответа Сириус оттолкнул его руку и опрокинул стакан. Огневиски пылающим шаром прокатился по горлу и провалился в желудок. И это было хорошо.
Появилась Лили и невнятно пробормотала что-то Червехвосту. Потом она истерически засмеялась, и Сириус вспомнил, как Лили, тогда ещё шестикурсница, покатывалась со смеху, глядя, как Алиса отплясывает джигу в ванной для старост. Ремус тоже был где-то там, на заднем плане, не участвуя в пьянке. Но воспоминание исчезло так же быстро, как появилось, а Лили потянула Сириуса за руку, то ли для того, чтобы не упасть, то ли это была какая-то шутка, которую он, Сириус, пропустил – он так и не понял.
Но был ещё и Джеймс, он усмехнулся и поправил очки, и Сириус улыбнулся сквозь то, что сжигало его, и отбросил мысли как пришло, так и ушло. Джеймс пошутил – «я скучал», и Сириус тоже засмеялся в ответ. А мгновением позже фотограф увековечил этот миг – и на фотографии казалось, что Сириус Блэк просто смеётся рядом с Джеймсом Поттером, невеста которого светится от счастья.
У Сириуса не было времени подумать или отреагировать – внезапно раздался страшный грохот и улица взлетела на воздух. Магглы были на земле, магглы истекали кровью, магглы умирали. На их лицах застыло удивление, они как бы спрашивали, отчего они умерли. И не только мёртвые магглы были разорваны в клочья – Мерлин, в клочья! – Сириус безумно и неверяще оглядывался вокруг, высматривая Питера, но Питера не было. Питер исчез. И тогда он догадался, он понял, что маленький никчёмный Питер, перехитрил их всех, даже такого умника, как Сириус. Такого умника, как Сириус.
Раздались крики.
Кольцо Авроров сжималось вокруг него, с палочками наизготовку и бешеными лицами, и Сириус понял, он понял.
Тощий тринадцатилетний подросток, напавший на Блэка, дрожал от ярости. Его удары были далеко не так сильны, как ему бы хотелось. Вообще-то они были довольно чувствительны, - можете поверить, - но сильнее всего Сириуса ранило осознание того, что Гарри хочет ударить как можно больнее. А Блэк смотрел на него и боролся с чувствами такими сильными, ещё более сильными от этой близости и неизбежной мысли, что мальчик так похож на Джеймса, так похож на Джеймса. Но глаза Лили на перемазанном лице заставляли его страдать и возвращали к реальности. О да, это Лили, Лили стояла между ним и Джеймсом…
Нет – это Гарри. Это же Гарри, чьих родителей Сириус…
- Ты убил моих маму и папу! – палочка смотрит ему в грудь.
- Что, собираешься убить меня, Гарри? Так убей… - сказал Сириус и засмеялся.
Сириус не знал, что делать с глазами Лили на лице Джеймса. Он любил Гарри безумно, но не мог бы объяснить, что же это за любовь.
Поэтому Сириус относился к Гарри так, как относился к Джеймсу, то жалуясь, то шутя. Издевался над немытыми патлами Снейпа (некоторые вещи остаются неизменными, но от этого всё равно не легче) и немного злился, когда Ремус удивлялся вслух, почему собаки так хотят угодить, что всех достают. Но когда Сириус слышал, как Гарри приглушённо смеётся над тем, как он распевает «Боже, храни весёлого Гиппогрифа», то и сам усмехался и затягивал песню громче, чтобы скрыть свой собственный смех. Потому что, наверное, он всё-таки знал, как он любит Гарри.
Он был бы в ярости, если бы не чувствовал себя таким живым.
Они искали Гарри. За это он убьёт их всех, и спасёт мальчика. Сириус не сомневался в этом, его вели инстинкты, он был прав, и он смеялся, когда малышка Белла пыталась достать его. Он мог бы дразнить её Азкабаном, потому что, в конце концов, можно и не убивать её, а просто убедиться, что она отправится туда, где хуже, гораздо хуже, чем быстрая смерть вроде смерти Джеймса… Джеймс, о, Джеймс… а сейчас Гарри… Ремус что-то крикнул – Ремус, он тоже помнит то время, когда жизнь была прекрасна. Наверное, он хотел что-то сказать, но Сириус подумает об этом позже. А прямо сейчас он проучит Беллатрикс. Она бросила заклинание, он уклонился. Он бросил заклинание, она отступила, оставляя его на поле боя. Внезапно появился Гарри, и Сириусу нужно было защитить его. Он почти наслаждался этим, и так приятно снова быть живым, и полезным, и находчивым. И это было так хорошо, что он засмеялся, и Белла бросила ещё одно заклинание, и…
