Взрыв, что-то падает, кто-то кричит… Гермиона сильно вздрагивает всем телом и это движение будит ее. Уже утреннее освещение. Она прикрывает глаза, надеясь не разогнать сон, досмотреть, что произошло дальше, но ночь пропала безвозвратно, и мягкая, теплая, а вовсе не обожженная и не измученная, она выныривает в реальность.
Тело полностью просыпается только в душе. В палате красивая кабина, из волнисто-волокнистого стекла, внутри много отверстий, сильные струи воды плещут под разными углами, стекло внутри запотевает, она видит изнутри привычный бледно-розовый туман (интересно, кто придумал, чтобы у девочек кабинки, раковины и унитазы были розовые, а у мальчиков голубые; смешно; при этом все палаты белые, но три стены разрешается украшать как угодно), купается долго, у нее особый ритуал, нужно почувствовать, что кожа достигла той особенной, ее любимой, степени чистоты и свежести. И что смылись остатки тревожного сна – с его потом, каменной крошкой и пылью, запахом гари.
В конце омовения она спохватывается, что не смыла гель, крепящий электроды, с волос, и еще раз прополаскивает свою копну, старается прочесать пальцами, но за это короткое время струи воды уже надоели, ей хочется поскорее быть сухой и одетой. Некстати вспоминается неприятный сон, и она выходит из кабинки с чувством раздражения.
На стене – единственный плакат, черно-серо-белый. Русский скрипач склонил голову к своему инструменту, разметаны длинные черные волосы, опущены полукружия ресниц, худое некрасивое лицо, нос как клюв хищной птицы… У Гермионы есть несколько дисков с его концертами. Эта музыка… Она подчиняет волю, околдовывает чувства…Сегодня ночью она видела его, он тоже как-то участвовал в ее сне…
В шкафу висят несколько комплектов легких курток и брюк разных пастельных оттенков, она закрывает шкаф, оденется позже, слоняется по палате в трусах и майке, сушит волосы феном, смотрит в зеркало, забирается с ногами в кресло, включает телевизор, берет книгу со столика… Позвонить и заказать завтрак в палату? Не хочется… Лучше пройтись.
Она выбирает форму бледно-салатового оттенка, еще раз смотрит в зеркало, решается, берет с туалетного столика темно-красную помаду и красит губы. Так хорошо? Непривычно, но красиво. Тому понравится?
Кто придумал такой замок? Девочка прикладывает к сенсору кончик своего хорошенького носика, и дверь отъезжает.
Длинный коридор, пол выложен мозаикой, имитирующей древнеримскую, она видела такую в одной из своих книг – по искусству. У Директора затейливый вкус, только кроме пола и плинтуса, в этом коридоре ему негде проявиться. Под потолком – переплетение труб, гладких и гофрированных, стены из специального стекла. Стены палат только изнутри непрозрачные, а снаружи Гермиона и еще тридцать девять девочек как рыбки в аквариумах. Но за пять лет она привыкла, и все привыкли, и не смущаются. Как привыкли и не видят ничего особенного в своей жизни – Центр, все знают, расположен глубоко под землей, и «утреннее», «дневное» и «вечернее» освещение – на самом деле искусственное, в саду растут малотребовательные к солнечному свету растения, ветерки создаются только кондиционерами, и самый грязный предмет во всей этой стерильности – человеческое тело к вечеру. Или к утру.
Она проходит коридор, спускается на один лестничный пролет (лестница кованая и черная, на стенах желтоватые гравюры в темных рамах, сами стены обшиты светлым деревом) и попадает в крыло мальчиков. Там, почти в самом конце, палата Тома.
Она идет по коридору, а из другого конца, навстречу ей, направляется Директор, который издалека улыбается ей, при этом заканчивает разговор с кем-то из сотрудниц, кажется, в форме медика. Том еще не проснулся. Она знает правила Центра – никто, никогда, ни при каких обстоятельствах, не будит Участников. Директор приветствует ее, затем они вместе какое-то время смотрят на Тома (бледный профиль, густые темные волосы, проводки от приклеенных ко лбу и за ушами электродов тянутся к панели), а после Директор предлагает ей вместе пройти в столовую, на завтрак.
Гермиона уже голодна, а стол в Центре отменный, и она рада, что может задать Директору несколько вопросов.
Но во время завтрака Директор предпочитает не отвечать ей, после они выходят в сад и прогуливаются по дорожкам из настоящего песка между блестящих свежеопрысканных растений.
Директор не молод, его загорелое лицо сильно прочерчено морщинами, белый ежик, белая шкиперская бородка, ярко-голубые глаза. Гермиона может представить его за штурвалом китобойного судна, на нем светло-серая форма Центра, прямая спина, развернутые плечи, (Гермиона не думает о нем как о «человеке с военной выправкой», для нее это просто «спортивная фигура»).
- Что ты читаешь сейчас, дорогая? - глаза, тон – очень добрые. Дед Мороз с китобойца.
-
- Мелвилла.
-
- Очень хорошо. Питает разум и воображение.
-
Очень важно, чтобы воображение этих детей работало как можно интенсивнее.
- Скажите, Директор, какие книги мне еще нужно выбрать? Чтобы подготовиться.
-
Ну, когда я уеду из Центра… Мне нужно будет найти работу, как-то устроиться.
Библиотека в Центре достаточно большая, а все Участники, по счастью, любители чтения. Девочка с девяти лет живет в мире своих книг. Она всерьез думает, что сможет по книгам подготовиться к жизни за пределами Центра. Если у нее будет жизнь за пределами Центра.
- Для всех вас работает программа социализации. Уже сейчас тринадцать Участников, покинувших Центр, учатся в университете, двое поступили в военную академию, а шестеро устроились рабочими или продавцами. Насколько мне известно, все довольны жизнью.
-
- Я бы хотела учиться…
-
- Я знаю. Ты умная девочка, начитанная, я думаю, ты без проблем поступишь в любое учебное заведение и сможешь впоследствии получить высокооплачиваемую работу. Но сейчас ты очень нужна и важна в Центре. Как и все Участники. Ты знаешь, сколько мировых проблем мы смогли разрешить благодаря вам. Благодаря вашему умению видеть сны. Болезни, которые ранее считались неизлечимыми… Опаснейшие вирусы… Проблема недостатка пищи в бедных районах планеты… То, что не могли сделать ни с помощью электричества, ни с помощью ядерной энергии, разрешается, благодаря вам… благодаря вашим снам.
-
Это не совсем правда. Быть может, с помощью энергии, которую выделяют биополя детей - Участников Проекта во время переживаемых-во-сне-приключений, и можно лечить болезни… увеличивать выпуск сельскохозяйственной продукции… но всем здравомыслящим взрослым давно известен закон:
ЧТО УЧЕНЫЕ НЕ ДЕЛАЮТ – ВСЕ БОМБА ВЫХОДИТ.
Девочка наклоняется, чтобы рассмотреть серебристый пушок на листьях одного из растений. Такая приятная поверхность, она не может сдержаться, чтобы не потрогать.
- Только что вспомнила, Директор. Сегодня я видела во сне глаза Тома. Так странно… Он смотрел на меня из какой-то чаши… или блюда… такие яркие, темные, красивые глаза…а потом я разбила это блюдо каким-то странным оружием…
-
- Это же только сон, девочка. Содержание его не имеет значения.
-
Директор видит ее юное лицо, глаза ярко-карие, щечки персикового оттенка, помада вульгарная, съелась с губ, это придает оттенок пошлости… как у маленьких шлюх из Сайгона.
Запретить в Центре косметику? Да нет, не стоит.
Гермиона почти спокойна, но какая-то часть утреннего раздражения еще остается в ней, и она рада тому, что на обратном пути уже не застает Тома в его палате. Она решает поискать его позже, когда раздражение покинет ее полностью, и возвращается к себе, к своему чтению.
А Директор, выдав девочке очередную, такую заученную и привычную порцию лжи, возвращается в свой кабинет. Его уже ждет София – та самая сотрудница медицинской службы, которой он запретил входить в комнату Тома, когда увидел приближающуюся Гермиону.
Глаза Софии заплаканы, нос распух, она не сдерживает рыданий.
- Том… обширный инфаркт… вы… не дали мне подойти… кончено…
-
Директор заставляет ее выпить воды.
София сидит некоторое время, понурившись.
Директор – за столом. Теперь он меньше всего похож на Деда Мороза с китобойного судна. Он – Руководитель Проекта в звании генерала.
София поднимает голову.
- Я не хочу больше здесь работать. Я увольняюсь.
-
- Хорошо, - отвечает Директор, - увольняйтесь. Запомните только, что вы подписали контракт, в котором указано, что вы осознаете, что разглашение сведений о работе Центра является государственным преступлением. И я думаю, вам трудно будет устроиться на новую работу. С испорченным послужным списком.
-
- Мой послужной список не испорчен!
-
- Вы только что изъявили желание перестать оказывать помощь участникам Проекта, и думаете, я выдам вам положительные рекомендации! Вы для того стали врачом, для того работали здесь с самого начала, чтобы искать место санитарки… в какой-нибудь частной стоматологии?
-
- Послушайте, София, я прекрасно понимаю ваши чувства. Неужели Вы думаете, что мне не жаль мистера Риддла? Не жаль всех остальных, покинувших Проект? Но сегодня, в данной ситуации, вы уже ничем не успели бы помочь. И неужели вы позволили бы мисс Грейнджер наблюдать, как ее друга не могут спасти? Поверьте, мое решение было единственно правильным в данной ситуации. Мальчик сегодня выдал огромнейшее количество ментальной энергии, он попросту сжег свой мозг. И вместо того, чтобы почтить память одного из наших солдат – да, София, солдат – вы устраиваете здесь дамскую истерику «мне все надоело, я ухожу». Я хорошо понимаю, как вы устали. Я могу дать вам отпуск – но не больше десяти дней. Я могу дать вам премию. Поезжайте в Гонолулу, полюбуйтесь прибоем Вахине и Канака. Или поезжайте в Массачусетс, покатайтесь на лыжах. Сделайте фотографии. Отдохните, успокойтесь и возвращайтесь. Вы знаете, как важна наша работа. Мы с вами здесь для того, чтобы защищать нашу любимую страну. Защищать нашу свободу от коммунистов.
-
Проходят часы. Наступает вечер. Реальный вечер, в Центре включается «вечернее» освещение, но директор этого не видит, он, поднявшись на несколько десятков метров, пройдя несколько уровней защиты, покидает обозначенное цифрой «21» строение, выходит на стоянку, садится в машину, выезжает через проходную.
Несколько свободных часов частной жизни.
Долгие годы он не мог сознаться себе. Ушла жена, он почти не запомнил ее, мелькали какие-то женщины, изредка сослуживицы на военных базах, проститутки в Таиланде, когда им дозволялся отдых после очередных подвигов, какие-то еще, ни одна из них не легла печатью на сердце… Пока не пришел он.
Золотой Ангел – так мысленно назвал его Директор. С первой встречи. Когда оскорбился, не поверил, был очарован, завоеван, согласен… Когда пропал в его любви.
Это было то, чего всегда не хватало. То, к чему он вечно стремился и не находил в жене и любовницах. То, за что он был готов нести кару, как греховный житель сожженного библейского города.
Встреча, улыбка, красота, кудри, пушок на шее, губы…
Но сегодня отвратительный, жестокий, неудачный день. Несчастливый, неверный, один из ужасных дней в жизни Директора.
После ссоры Золотой Ангел отворачивается и уходит. Уходит, чтобы вернуться. Он знает, что теперь Объект приложит все усилия, чтобы вернуть его. И тогда можно будет переходить к следующему этапу операции.
Золотой Ангел едет в своем красном кабриолете, что-то напевая про себя. Эту песенку он никогда не запоет вслух. Здесь.
Сотрудники Центра научились пользоваться биополями чрезмерно фантазирующих детей и подростков для получения принципиально нового вида энергии. Но пока не могут читать мысли. Эта область закрыта, здесь действуют совершенно иные закономерности.
Иначе, подключив к своему капризному любовнику миниатюрный прибор, Директор прочел бы следующий текст песни:
А есаул-то он догадлив был,
Он сумел сон мой разгадать,
Пропадет, он говорил мне
Твоя буйна голова!
