Волдеморт ругает сына:- Кошмар! Оказывается, у тебя по Истории Магии двойка!!! Когда я учился, у меня по этому предмету всегда были только хорошие оценки!!!- Конечно, — говорит сын. — До тебя История была в два раза короче!!!
Исполняя просьбу верного слуги, Темный Лорд сохраняет жизнь Лили Эванс, судьба которой, как и судьба многих других людей, ничуть его не волнует. Одно лишнее движение палочки - и самоотверженная мать не может пожертвовать собой ради маленького сына, и беззащитный ребенок погибает от руки убийцы, и нет Мальчика-Который-Выжил... При чем здесь Северус Снейп, измученный неразделенной любовью? Или его гложет чувство вины?
Ночь выдалась холодной и сырой. В Канун Дня всех святых деревня преобразилась: витрины магазинов на главной площади были украшены бумажными пауками, разноцветными масками и гирляндами; из окон домов на улицу смотрели, оскалившись, озлобленные физиономии тыкв, а по улицам сновали туда-сюда группы хохочущих детей, одетых в странные костюмы. Они бегали от дома к дому и выпрашивали у жителей сладости, и всюду был смех, шум, веселье, мерцали огоньки свечей... А на самом краю деревни между тем было безлюдно и темно, лишь в окнах безмолвных домов горели огни. Двухэтажный особняк ни у кого не вызывал интереса, скрытый от глаз обычных людей древним заклятием. Подгоняемые порывистым ветром, мертвые темно-бурые листья скользили по узкой дорожке от неприметной калитки до невидимой входной двери. В окнах первого этажа горел свет, которого никто не замечал.
В маленькой гостиной сидели на диване мужчина и мальчик, и хотя первому было двадцать лет, а второму - чуть больше года, сходства между ними не заметил бы лишь слепой. Джеймс, высокий, черноволосый, махнул рукой, и из его волшебной палочки вырвался розоватый дым. Сидящий рядом с ним мальчик в синей пижаме рассмеялся, глядя на отца пронзительно-зелеными глазами, и потянулся к волшебному дыму.
-Нравится, Гарри? А если вот так?- задорно спросил Джеймс, выпуская из палочки серо-голубой дым. Гарри радостно взвизгнул, пытаясь поймать разноцветные струи, но дым ускользал из его маленьких пальцев.
Лили из соседней комнаты наблюдала за тем, как Джеймс и Гарри весело хохочут, вылавливая из воздуха струи разноцветного дыма. На ее губах сама собой возникла счастливая улыбка. Ей было так приятно видеть своих родных, любимых сына и мужа такими радостными и беззаботными! Казалось, ужасы войны отступили куда-то назад, скрылись за надежными каменными стенами и исчезли навсегда... Ей не раз представлялось, как они будут жить в этом большом доме на самом краю деревни, в безопасности, еще долго-долго; война когда-нибудь непременно кончится, Гарри вырастет, пойдет в Хогвартс и станет настоящим волшебником, первым в выпуске, лучшим игроком в квиддич, как его отец, а она будет от всей души им гордиться... Может быть, у них с Джеймсом будут и другие дети. Чуть позже. Куда им торопиться?
Впереди вся жизнь.
Лили постояла в дверях еще несколько мгновений, глядя, как дым, витавший в воздухе над Гарри, меняет цвет с синего на зеленый. Гарри следил за движениями палочки отца с восхищением, чуть приоткрыв рот. Видя озорной блеск в глазах маленького сына, женщина счастливо улыбнулась, но низко опустила голову, чтобы скрыть улыбку за длинными темно-рыжими волосами, и вошла в комнату.
-Джеймс, Гарри давно пора спать,- она хотела сказать это строго, но не вышло. Мальчик увидел мать и улыбнулся во весь рот.
-Что? - Дым моментально растворился в воздухе. Джеймс посмотрел в окно, за которым давно сгустилась непроглядно-черная ночь. - Ах, да. Пожалуй, ты права.
Он нагнулся над малышом, поднял его на руки - Гарри при этом усиленно болтал ногами - и передал его Лили. Мальчик тут же вцепился хрупкими ручонками в ее плечи, и мать обняла его в ответ. Прижимая сына к груди, она взглянула на Джеймса: тот широким движением отбросил палочку и откинулся на спинку дивана, сладко потягиваясь.
-Нам тоже не мешает отдохнуть,- мягко, уже не пытаясь скрыть улыбку, произнесла Лили. Джеймс тут же широко зевнул, Лили рассмеялась...
А потом сзади раздался грохот.
Лили сразу узнала этот звук: его издавала входная дверь, если ее резко распахивали...
Время остановилось; Лили и Джеймс замерли, прислушиваясь, и в тишине до них донесся шорох...
Кто-то стоял в дверях дома.
Лили стояла прямо, не двигаясь; Гарри недовольно ерзал у нее на руках, но женщина прижала его к себе еще сильнее. Мимо стремительным вихрем пронесся в коридор Джеймс - она не успела остановить его ни словом, ни даже жестом. Не прошло и доли секунды, как взгляд Лили упал на волшебную палочку, оставленную Джеймсом на диване... Она даже не успела понять, что это может значить.
-Лили, хватай Гарри и беги! Это он! Быстрее! Беги! Я задержу его!
Даже не до конца сознавая, что произошло, Лили выбежала из комнаты, прижимая сына к груди, и бросилась к лестнице. Она боялась повернуть голову и увидеть высокую темную фигуру в прихожей, прямо напротив Джеймса; ей казалось, что если она увидит Вольдеморта, то Вольдеморт тоже увидит ее...
Блестящие перила лестницы прямо перед ее глазами... скользкие ступени под ногами, тоже натертые до блеска, - хоть бы не упасть! Дверь детской маячила впереди, как долгожданное спасение, будто за нее не могли проникнуть никакие даже самые могущественные враги. Гарри весело рассмеялся - ему нравился этот быстрый подъем, но Лили не расслышала его задорного детского смеха, потому что сзади, внизу, в прихожей, раздался другой смех - пронзительный холодный смех на высокой ноте. В нем совсем не было веселья, даже злобного, никакой радости, только насмешка, от которой стыла кровь в жилах, только... торжество. Лили распахнула дверь на втором этаже, и в тот момент, как она вбежала в детскую, внизу высокий голос, холодный, как глыба льда, громыхнул:
-Авада Кедавра! - и глухой стук, будто упало что-то тяжелое.
Лили знала, что это значит, и не смогла сдержать крика, рвущегося из груди, не смогла сдержать слез, остановить которые казалось бессмысленным и невозможным... Все ее мысли были о Джеймсе, и вспоминать о нем было невыносимо больно; он просто не мог остаться в прошлом, он навсегда будет с ней... Она зажмурилась на миг, замерев на месте и чуть покачиваясь, пытаясь восстановить дыхание. В нескольких дюймах от ее сердца неспокойно билось сердце Гарри - его наверняка напугал ее крик...
Опасность была совсем близко. Кто-то двигался по коридору на первом этаже, и боль, душившая Лили, как ядовитый газ, отступила немного. Она должна спасти Гарри... Он же пришел за Гарри... Лили бросилась к двери и повернула ключ в замочной скважине. Шаги раздавались уже на лестнице.
Замок его не остановит.
Лили быстро осмотрелась - в комнате было много мебели; если попробовать забаррикадироваться, то это может задержать его... Женщина схватила одной рукой стул и придвинула его к двери, другой рукой прижимая к себе сына. Если бы она уложила его в колыбель или хотя бы на пол усадила, двигать вещи в комнате было бы легче, но Лили не могла оставить Гарри даже на мгновение, даже на долю секунды. Казалось, если она не услышит биения его сердца у себя на груди, то потеряет сына навсегда...
Шаги за дверью были неспешными и негромкими; он, конечно, слышал, как она пыталась заблокировать дверной проем. Она тащила к двери все, до чего могла дотянуться: стулья, коробки - откуда они только здесь взялись? Если попробовать передвинуть колыбель... но времени нет!
«На помощь, кто-нибудь!»
Шаги замерли прямо за порогом, и Лили тоже застыла, глядя на дверь, будто если бы она увидела врага первой, то это дало бы ей какое-то преимущество... Палочка была забыта где-то внизу - да что о ней вспоминать? Они с Гарри были беззащитны...
Снова шум, еще громче, еще ближе, совсем близко... Хрупкая конструкция из коробок и стульев, наваленных перед дверью, пошатнулась. Лили никогда в жизни не слышала звука громче, чем грохот, с которым падал ее наскоро построенный барьер. Мгновение - и дверь распахнулась у нее на глазах, и женщина прижала сына к себе еще сильнее, потому что увидела в дверях высокую темную фигуру...
Он улыбался. Ей это, должно быть, показалось, но в первое мгновение Лили заметила, что уголки его безгубого рта приподняты лениво и самоуверенно, а в его глазах было еще что-то, кроме устрашающего блеска. Потом это ощущение исчезло, выражение лица Вольдеморта перестало интересовать Лили, страх вернулся; она повернулась спиной к врагу лишь на мгновение, чтобы опустить Гарри в колыбель, и встала между Темным Лордом и сыном - все что угодно, чтобы спасти его!
Она инстинктивно раскинула руки в стороны, пытаясь показать медлившему врагу, что ему не добраться до своей жертвы. Ею завладел цепенящий страх за жизнь сына, смелость гасла под ледяным взглядом убийцы. Лили знала, что должна сделать все, что может и чего не может ради своего маленького Гарри...
-Только не Гарри, пожалуйста, не Гарри!
Она не могла сказать ничего другого. Раньше Лили не знала, что ее голос может звучать так жалобно, так умоляюще. Если была хоть крошечная надежда, что Гарри останется жить, то мать была готова молить Темного Лорда о пощаде.
-Отойди прочь, глупая девчонка... отойди сейчас же!
Лили даже не удивило то, что он не убил ее на месте. В его жесткой реплике она не услышала ничего, кроме отказа. Но борьбу продолжать нельзя.
-Только не Гарри, пожалуйста, нет, убейте меня вместо него...
-Я в последний раз предупреждаю...
Его голос был как сталь. Даже раздражение, которое он стремился ей продемонстрировать, было каким-то ленивым: Темный Лорд никуда не торопился. Он угрожающе приблизился к ней, но Лили было некуда отступать - колыбель стояла прямо за ее спиной. Она вцепилась влажными ладонями в края колыбели и не переставала шептать:
-Только не Гарри! Пожалуйста, пожалейте...
Вольдеморт медленно поднимал палочку, а Лили с нарастающим ужасом следила за его рукой...
-Не Гарри! Только не Гарри! Пожалуйста, я сделаю все, что угодно...
-Отойди в сторону. В сторону, девочка!
Теперь в его голосе отчетливо слышалось раздражение - зачем этот чересчур затянувшийся бессмысленный спор? Ведь сам Темный Лорд уже давным-давно все решил. Он всегда так поступал - принимал решения быстро, ни с кем не советуясь и ни с кем не считаясь. Эта глупая женщина, стоящая перед ним, - зачем ей жить? Вольдеморт убивал людей без сожаления, и, если бы мысли Лили не были заняты целиком и полностью судьбой ее сына, ее бы наверняка удивило, что она до сих пор жива. В тот решающий момент все могло пойти иначе, но ни устрашающий Темный Лорд, ни трепещущая женщина перед ним не могли этого представить. Они думали, что исполняли предначертанное судьбой...
-Убейте меня, меня... - молила Лили, не сводя глаз с кончика палочки. Во взгляде Вольдеморта сквозило презрение, но женщина его не чувствовала, не замечала. Палочка резко поднялась, потом так же резко опустилась, Темный Лорд даже не шевельнул губами... Разве Лили внезапно лишилась слуха? Но то единственное, что она успела запомнить в этот миг, и оказалось самым главным - вспышка, которая озарила маленькую детскую, не была зеленой, не должна была нести смерть... Лили не успела удивиться, хотела крикнуть что-то, но не издала ни звука; красный луч лишь слегка коснулся ее, и она упала на пол так же, как и Джеймс, подобно безжизненный деревянной кукле. Еще ничего не понимая, с глухим стуком опускаясь на пол, Лили знала – ее жизнь кончена. Она будет навеки сломана в следующий миг, когда другой смертоносный луч настигнет ее маленького мальчика. Все потеряло смысл...
II.
Жизнь сломалась в один миг, а ты этого даже не заметил. Прямо сейчас, в этот самый момент тебе стало ясно, что у тебя нет ничего, абсолютно ничего из того, чем ты жил вчера. Хотя, может быть, это как серьезная болезнь – человек живет спокойно, ничего не замечает, каждый день испытывает свое здоровье на прочность, а потом узнает о недуге, когда изменить уже ничего нельзя. Да, скорее всего, так. Когда же ты неизлечимо заболел?
Может быть, этот недуг в тебе с рождения? Ну да, бывает же у людей врожденный порок сердца. У тебя тоже порок сердца (или души? Это не одно и то же?), только вот беда – умереть от него можешь не ты, а те, кто рядом с тобой. Ты заразный. Это все твоя семья виновата: нечего неизлечимо больного ребенка рожать! Он, то есть ты, им и не очень-то нужен был, вон как воспитывали! Крики день и ночь стояли. Впрочем, ты здесь не причем, придется это признать. Твоему отцу в жизни было ненавистно абсолютно все, и не будь тебя, твоей матери, может быть, еще хуже пришлось бы. Ладно, допустим, ты с рождения не страдал никакими неизлечимыми заболеваниями, был сильным и здоровым ребенком... Эх, и кто в это поверит?..
А потом ты... ну, скажем, сильно порезался. Ну, бывает же такое у детей, которые любят совать свой нос туда, куда не просят. Ты тоже был таким, прямо как гриффиндорцы, которых ты презираешь. Ты жаждал компании великолепных, умных, интеллигентных друзей – ты ее получил. Ты гордился тем, что у вас была идея, разве ты был в этом виноват? Ты еще был ребенком. Многие дети твоего возраста ввязываются во всякие маленькие глупости: залезают в заброшенные полуразрушенные здания, устраивают с ненавистными однокурсниками маленькие дуэли «не на жизнь, а на смерть», усложняют жизнь жалкому школьному завхозу, а потом вынуждены полдня слушать его сердитое брюзжание и по его приказу оттирать вонючие пятна в мужском туалете. Это все безобидные шалости; потом дети осознают свои ошибки, взрослые про них забывают, а все ссадины, ушибы и прочие раны, нанесенные юному телу и самолюбию во время таких эскапад, залечиваются заботливыми матерями и школьной медсестрой. У тебя все было иначе. Ты изо всех сил старался не казаться глупым и не привлекал к себе внимания дурацкими выходками; твоя шалость была посерьезнее, но ее никто не заметил! И рана твоя тоже оказалась тяжелее, чем все эти ссадины беззаботных маменькиных сынков, тяжелее, чем ты мог представить. Наверное, в нее попала инфекция.
Но ты все еще ничего не замечал.
Когда же ты узнал о своей болезни? О, тут никаких сомнений нет – о ней тебе сообщила твоя зеленоглазая ведьма. Она всегда была такой наблюдательной! Ты не был для нее пустым местом – она первой заметила, что с тобой что-то не так, и захотела помочь. Да, теперь ты знаешь, она протянула тебе руку помощи, но тогда-то ты не знал! Ты все еще был ребенком. Или уже не был? Естественно, ты уже считал себя взрослым, как же иначе? В любом случае, ошибку ты совершил вполне взрослую – сделал неправильный выбор. «Неправильный выбор» - как часто твои первые друзья кричали эти слова на тех редких судах, что соизволило организовать над ними Министерство! Ты знаешь, что слова «выбор», «молодость», «ошибка» и «плохая компания» редко произносятся в оправдательном приговоре, когда страна находится в состоянии войны и когда кресло начальника Отдела Магического Правопорядка занимает Барти Крауч. Но ты ведь не ищешь оправданий, правда? Ты сам во всем виноват. Ты подумал, что замечательная остроумная компания, которую ты все еще не решался называть «своей», может дать тебе намного больше, чем решительная девчонка с обостренным чувством справедливости. Она хотела тебе помочь, а ты оттолкнул ее. Ну что ж... Колдомедик поставил диагноз и предложил тебе ампутировать ногу, чтобы заражение крови не распространилось по всему организму, и ты, конечно, испугался. Ты боялся лишиться ноги. Она тебе внезапно стала чем-то особенно дорога, и ты сбежал от хирурга: будь что будет.
Лучше не стало. Вот и вся история болезни.
Ты можешь сколько угодно задавать себе вопросы: зачем? почему? за какие грехи? Ты всегда был склонен к самобичеванию; тебе уже известно, что оно ни к чему не приводит. Бессмысленно спрашивать себя, почему ты предпочел свою одинокую свободу верности мифическому хозяину. Бессмысленно оправдывать себя тем, что ты не знал, на кого указывает пророчество самовлюбленной чудачки Сивиллы Трелони. Бессмысленно убеждать себя в том, что ты не желал смерти Джеймсу Поттеру. А потому – бессмысленно жалеть себя!..
Какая разница, что привело тебя к крушению сегодняшнего дня? Твое прошлое, твое настоящее и твое будущее, которого нет, - все до сих пор принадлежит тебе, и ты почувствовал это только что, прячась за кустами у дома Поттеров, как робкий неумелый вор. Заклятие Фиделиус, которое обещал наложить Дамблдор, все еще действует: ты не смог разглядеть особняк между стенами соседних домов, как ни старался. Но ты видел, как по улице проходил Блэк и держал под руку ее. Ту, которую ты, как предполагается, спас своим нелепым заступничеством, своей униженной мольбой... Ты до сих пор помнишь, как был разочарован Темный Лорд, когда ты попросил сохранить ей жизнь. Его лицо тогда настолько исказилось, что ты испугался... ты чувствовал себя ужасно: даже он имел право испытывать к тебе отвращение... что уж говорить о ней. Но ты готов был вытерпеть все, все, что угодно, чтобы спасти ее! Ты забыл обо всем... Вспомнил лишь на мгновение, когда увидел презрение во взгляде Альбуса Дамблдора: «Значит, тебе все равно, что будет с ее мужем и ребенком?». Дамблдор был проницателен. Тебе действительно было все равно. Ты думал только о ней, что в этом плохого? Признайся: ты ликовал в душе, когда узнал, что она выжила. Это была твоя заслуга.
Проклятый директор Дамблдор с этой его бесконечной проницательностью! Он знал, что твой план удастся, потому и презирал тебя, не так ли? Это он во всем виноват! Он знал, что эта история разрушит твою жизнь в любом случае. Ты же должен радоваться тому, что спас ей жизнь! Но ты не будешь. Потому что ты видел ее лицо.
Ты упал там, где стоял, под проклятыми колючими ветками кустарника, которые на самом деле почти тебе не скрывали. Ты добрых полчаса мерз на холодной земле, нимало не заботясь о своем бесполезном здоровье. Ты потерял счет времени, уставясь на бледнеющий кусок горизонта, виднеющийся между домов. Ты был потрясен мыслью, которая раньше не проходила тебе в голову, ты просто не мог думать о подобном! Разве можно было хотя бы предположить, что своей неумелой, отчаянной защитой ты причиняешь ей самое большое зло, какое не причинял раньше никому на свете? Да, да, ты любил ее, самому себе ты можешь признаться! Почему же ты, так искренне, так глубоко, так долго любящий, причинил ей такую страшную боль? Да, ты жесток, ты умеешь быть грубым, бессердечным, расчетливым, но только не с ней! Почему же самое страшное свое преступление ты совершил над той единственной, с кем ты мог быть настоящим, не добрым и не злым, а просто Северусом? Ты знал, что она любила Поттера и сына Поттера... своего ребенка! Черт побери, твоя мать тоже тебя любила! А ты вторгся в это своими грязными ручонками, надругался над ней, раздавил все, что она любила, бросил на землю и плюнул напоследок!.. Ты не убийца, ты мерзкий мелкий доносчик, предатель...
Вспышка. Дамблдор зачем-то пришел за тобой. Что ему нужно – убедиться, что его тайному агенту Северусу Снейпу до конца удалось его предательство? У него феникс на плече. Зачем он тащит тебя куда-то? Ты не успеваешь вырвать свою руку из его ладони. Снова вспышка, вокруг тебя искры... Все внутри сжимается, но боль какая-то тупая – ты почти ее не чувствуешь. Кабинет директора в Хогвартсе. Зачем? Видимо, с тобой хотят поговорить. Дамблдору приходится буквально волочить тебя по полу к креслу, он почти с силой тебя усаживает. И что теперь?
-Ну что ж, Северус, - начинает директор после недолгой паузы, - Вольдеморт сдержал свое обещание.
Ты не слушаешь. Ты видишь холодное, почти отстраненное выражение лица Дамблдора и почти рад этому. Он презирает тебя, и это правильно. Как бы ты смог сидеть здесь, рядом с ним, если бы он смотрел на тебя ласково и успокаивающе, как он часто смотрит на членов Ордена Феникса? Ты бы не выдержал этого взгляда. Это что, совесть? Нет, совести у тебя нет. Это просто жалость к самому себе. Как же ты ее ненавидишь.
-... Теперь тебе, я думаю, не имеет смысла скрываться. После исчезновения Вольдеморта Министерство, конечно, начнет преследования бывших Пожирателей Смерти, но ты можешь этого не опасаться...
-Он исчез?- хрипишь ты. Обрывок фразы все-таки достиг твоих ушей. Дамблдор тоже вдруг обращает на тебя внимание.
-Ты меня слушаешь? Сегодня ночью Вольдеморт навестил не только Поттеров, но и Лонгботтомов. Фрэнк и Алиса мертвы, а юный Невилл остался в живых. Вольдеморт исчез бесследно, Северус, это означает, что пророчество сбылось. Война теперь окончена.
Сенсационное заявление! Только ты вообще ничего не чувствуешь. Даже странно.
-Поздравляю вас,- бормочешь себе под нос. Неважно, услышит тебя Дамблдор или нет. Ну конечно, у него же абсолютный слух!
-Не понимаю тебя, Северус.
Все такой же холодный тон. Но эта фраза... возмутительна! Дамблдор всегда хочет разбираться в ситуации, даже если она его нисколько не касается, да? Чего он хочет? Никто не смеет копаться в твоей душе! Но имеешь ли ты право на гордость после того, что натворил...
-Лили...- начинаешь ты и кашляешь. Ты даже не знаешь толком, что собирался сказать. Нужна ли тебе исповедь? Ну, нет, Северус, задай себе вопрос по-другому: имеешь ли ты право на исповедь? Ответ отрицательный.
-Она все еще жива,- Дамблдор продолжает казаться невозмутимым, но глаза метают молнии. Тебя это не пугает, но настораживает: может быть, директору тоже жаль?.. Или он даже не понимает?
-Жива?- эхом отвечаешь ты.- Вы думаете, она жива. Да вы... да вы вообще ее видели?!
Ты решаешься взглянуть Дамблдору в глаза, потому что начинаешь кипеть от гнева. Дамблдор совершенно ничего не понимает! Если бы он понимал, он накричал бы на тебя. Он бы возненавидел тебя. Назвал бы тебя ничтожным убийцей и предателем. А он смотрит так спокойно и свысока, будто сам не причастен к твоему преступлению!
-Вы обещали, что защитите их! Почему вы не спасли их?- обвиняешь ты, будто сам ни в чем не виноват.- Она их любила, а они... А я...
Дамблдор склонил голову, пронзая тебя своим испытующим взглядом. В стеклах его очков бьются отсветы камина, и тебе отчего-то становится страшно. Ты паникуешь Мерлин знает отчего.
-Что ты, Северус?- помолчав, мягко переспрашивает Дамблдор. Он тебя изучает. Что интересного он может в тебе заметить? Почему ты пытаешься открыть ему свою душу? У тебя же ее нет. У тебя совсем ничего нет. Была жизнь – и та сломалась, ты же сам так решил полчаса назад. Ты не имеешь права ни на заступничество, ни на дружеский совет, так зачем же директор расспрашивает тебя? Ты конченый человек. Или тебе просто стыдно, Северус?
Но на стыд ты тоже не имеешь права.
-Я... – начинаешь ты. Говори то, что думаешь! – Я все равно что убил их. Я не знал...
Чего ты еще не знал? Что ты хотел сказать – неважно. Ты роняешь голову на руки и прячешь глаза в ладонях. Плечи почему-то сами собой трясутся. Но ты не плачешь. Сердце колотится, как сумасшедшее, а вокруг тебя – тишина...
-Лучше бы я сам умер,- бормочешь. Да, ты сказал это! Ты уже давно об этом думаешь. Ты – прокаженный, кому ты нужен? Ты всем несешь смерть. И осознание того, что случилось, снова захлестывает тебя. Ты забываешь о том, где находишься, забываешь о директоре, не ощущаешь собственного тела... Весь мир теперь переменился.
-Твоя смерть ничего бы не изменила,- раздается печальный голос откуда-то сверху. Ты не слушаешь. Ты думаешь о ней. Тебе кажется, что ты знаешь, что она сейчас чувствует. Хотел бы ты сейчас быть рядом с ней, утешить ее? Может быть, ты ревновал ее к Блэку, когда увидел их вместе? Нет. Тебе просто было плохо оттого, что ты сделал больно ей. Что за глупое чувство – твоя любовь? Оно никому не приносит пользы - тебе больно и от этого тоже. Ты теперь ее больше никогда не увидишь.
-...Рассказав Вольдеморту о пророчестве, ты поступил недостойно, но Лили жива только благодаря тебе... – продолжает спокойно и печально говорить Дамблдор. Ты не понимаешь, что он тебя утешает, потому что не слушаешь. Ты слушаешь только свои мысли да кровь, пульсирующую где-то в ушах.
Почему ты подумал, что больше никогда не увидишь ее? Она ведь осталась жива! Но ты... Впрочем, неважно. Ты никогда больше не приблизишься к ней. Ты мог бы произнести торжественную клятву, но кто, как не ты, знает, что эти клятвы ничего не стоят? Самая страшная из них – Непреложный Обет – грозит всего-навсего смертью. Что это за наказание для таких, как ты? Для таких смерть – освобождение. Смерть долгожданна.
Стало быть, вы с ней больше никогда не встретитесь. Ты перестанешь превращать ее жизнь в ад своим безмолвным присутствием. Ты всегда пытался быть к ней ближе? Теперь этого не будет. Ты поднимаешься с кресла. Нечего тут засиживаться.
-Я сделал ее несчастной, - как у тебя получилось сказать это так просто, почти без дрожи в голосе? Наверное, мысль о самонаказании сделала тебя решительнее. – То, что произошло, - все моя вина.
Директор продолжает изучать выражение твоего лица, блестит глазами и хмурится. Он явно заметил в тебе что-то, о чем раньше не подозревал. Он никогда на тебя так не смотрел: ни в школе, когда ты был одним из тысячи студентов, ни позже, когда ты присягнул на верность Ордену. Ему что-то не нравится? Ну и пусть. Не имеет значения. Он так же невозмутим, как раньше.
-Ты же понимаешь, Лили теперь нужна поддержка друзей. Ей будет крайне трудно пережить случившееся... – Дамблдор не договаривает, потому что ты резко отшатываешься от него и чуть не попадаешь ногой в камин. Сердце все еще колотится.
-Я... я больше никогда не подойду к ней! Я не могу... – опять заикаешься ты.
Ты пытаешься вообразить себе вашу встречу. Она, бледная, заплаканная, с руками, повисшими, как две плети, с померкшими глазами, и ты... Себя ты почему-то представить не можешь. Каким стал ты? Да какая разница! Ты ведь заражен неведомой и страшной болезнью, это она тебя обезобразила! Теперь ты как отвратительный бродяга со струпьями на лице, провонявший мочой и потом, грязный, оборванный... Ты осквернишь ее одним своим присутствием. Да и как ты посмотришь ей в глаза? Эти волшебные, чарующие умные глаза, которые теперь будут меркнуть день ото дня!
Поистине ты не достоин в этой жизни абсолютно ничего.
-Я ... не могу... – зачем-то повторяешь ты. Надеешься, что директор тебя поймет. Он, кажется, понял: он же умный. Но ему очень не понравилось то, о чем он подумал. Может, он понял что-то свое? Дамблдор не сводит с тебя глаз.
-Северус,- очень мягко произносит он, шагая навстречу. Как бы тебе выбраться из кабинета? – Северус, ты... Ты не прав.
Ну, конечно, он ничего не понял. Если бы он понял, он бы с тобой не спорил. Он бы согласился. Но как же ты объяснишь ему то, что сам только что понял? Это чересчур... слишком личное.
-Простите, директор, но мне кажется, что я прав. Это вы ошибаетесь, - откуда в тебе это самообладание? Ты стал почти таким же невозмутимым, как Дамблдор! А он почему-то занервничал...
Теперь ты все решил, все знаешь. Теперь тебе легче. Только сердце бьется так сильно, что становится больно. Будто кто-то всадил тебе прямо в грудь огромную иглу.
-Мне пора идти, директор. Простите.
За что ты извинился? За то, что оборвал разговор? За то злодеяние, что ты совершил? Нет, ты, кажется, перед ним уже извинялся, каялся... Может быть, тебе нужно было хоть какое-то одобрение перед тем, что ты собираешься сделать? Ты глупец. Альбус Дамблдор никогда не одобрит это.
***
Альбус Дамблдор очень волновался, глядя, как закрывается дверь. Он не знал, чего именно боялся. Интуиция, выработанная долгими годами общения с людьми, подсказывала ему, что происходит что-то непоправимое. Он стоял посреди кабинета, застыв, ожидая... Чего? Альбус внимательно слушал, как его гость переминается с ноги на ногу у порога, делает шаг, другой... Директору это почему-то казалось важным, будто он подслушивал чей-то секретный разговор... Человек за дверью замер, Альбус тоже замер... Он уловил едва различимый шепот и вздрогнул всем телом, хотя не расслышал ни слова. Щель под дверью осветилась ярким зеленым светом; он казался таким чужим и ненужным в полумраке!.. Потом за дверью что-то глухо повалилось на пол. На щель под дверью упала большая тень.