- Папа, а почему меня зовут Джеймс Сириус?
- Это мой любимый пейринг, сынок.
- Пап, а почему брата - Альбус Северус?
- Это мамин любимый пейринг, сынок.
- Пааап, а почему Дамблдора звали Альбус Брайан Вульфрик Персиваль?
Не исчезай... Исчезнув из меня,
развоплотясь, ты из себя исчезнешь,
себе самой навеки изменя,
и это будет низшая нечестность.
Не исчезай... Исчезнуть — так легко.
Воскреснуть друг для друга невозможно.
Смерть втягивает слишком глубоко.
Стать мертвым хоть на миг — неосторожно.
Евгений Евтушенко
Знакомая с детства комната. Вот этому зайцу я доверяла все свои горести лет с пяти. Заяц никогда не бывал занят, никогда не перебивал и всегда дослушивал до конца. Он никогда не говорил, что я задаю не те вопросы или что я пытаюсь найти слишком кардинальные решения. Заяц молча кивал набитой опилками головой и иногда закрывал бусины-глаза длинными ушами. А потом мне захотелось другой жизни. Своей. Личной. Самостоятельной. Папин брат, все еще живший в Японии, согласился присматривать за моими первыми самостоятельными шагами. Я так хорошо помню все это - свой приезд к нему, как мы искали и нашли мне квартиру. Помню до мелочей. А вот следующие без малого пять лет начисто стерлись из памяти. Почти четверть жизни. Еще вчера я, семнадцатилетняя девчонка, входила в первую в своей жизни личную квартиру, а сегодня я сижу на своей детской кровати и не узнаю себя. Я всегда была спортивным ребенком, но у меня не было ни одной травмы. А сейчас у меня два шрама на спине, один на шее и небольшой ожог на левой скуле. Если зеркало и мои познания в медицине меня не обманывают, шрамы на спине - от пуль. Причем старые. А вот шрам на шее и ожог относительно свежие. И я не хочу даже думать откуда он у меня. Благо, я и этого не помню. Надо бы поговорить с Алем, можно ли как-то убрать эти шрамы. Аль, братишка, как хорошо, что ты почти не изменился за эти годы. И все так же радуешься, что я называю тебя братом, хотя ты мне вовсе не брат, ты младший брат мамы. Как же неудачно я обожглась... на этом месте была родинка, делавшая меня похожей на нее.
Дед говорит о пропавших годах, что я просто искала себя и нашла. А то, что я забыла, - это ненужное. Черновики к решению. Дед никогда никого не обманывал. Только почему эти черновики оказались в мусорной корзине памяти? Вопрос в пустоту.
Два года я живу как ни в чем не бывало. Словно мне не 22, а все те же 17 с хвостиком. Отращиваю волосы. Аль шутит, что я зализываю раны. И он, как всегда, прав. Шрамов больше нет. Зато есть пара лишних килограммов, полное нежелание заниматься спортом и взрослеть. 17 лет это ведь так здорово. Пусть даже это иллюзия.
А потом я понимаю, что дальше я так жить не могу. Мне тесно тут. Я скучаю по Японии, которую едва помню. Я хочу туда. Даже зная, что на меня в любой момент может напасть бандит с пистолетом или маньяк с удавкой. Тут мне слишком спокойно. И теперь мне совершенно ясно, кем я хочу быть. Медиком, как родители, как бабушка с дедом, как Аль. Хорошее заявление для подростка 22 лет от роду. Просто замечательное... Но им все довольны. И я в том числе. Аль повторяет слова деда, что я все-таки нашла себя и это главное. Он предлагает мне для начала получить официальное образование. Например, медсестры. Под присмотром его знакомого профессора медицины. Соглашаюсь, и тут же решаю, что на этот раз я возьму именно твою фамилию, братишка. Ито Аска - это звучит. Ты смеешься и просишь никогда и никому не говорить о провале в памяти. Что бы там ни было и какие бы близкие отношения у меня не завязались. Ты редко что-то просишь, Аль, поэтому я обещаю. Я не скажу. А если уж будет совсем невтерпеж, сначала поговорю с тобой. Обещаю.
* * *
После получения диплома я остаюсь работать все у того же знакомого Аля, доктора Ямомото. Мне всегда нравилось под его началом, да и Алю спокойнее, что я под присмотром. Двадцатипятилетний ребенок...
Я очень обрадовалась, когда мне поручили пациента, потерявшего память. Теперь я могу задавать все интересующие меня вопросы, не нарушая обещания, данного Алю. Доктору Ямомото мое рвение - бальзам на душу, ведь большинство медсестер просто делают свою работу и ничем не интересуются. Доктор Ямомото предложил мне подумать, не хочу ли я учиться дальше - на врача. Я подумаю.
Рё, так назвал этого пациента доктор Ямомото, мне очень симпатичен. Мне думается, у нас много общего. Я не только проблемы с памятью имею в виду. Хотя и это тоже. Смотрю на него и вспоминаю себя четыре года назад. Но я хоть помнила, кто и что я, помнила хотя бы первые свои 17 лет. А Рё не помнит совсем ничего. Абсолютно. Зато рисует он здорово. Почти как Аль. Нет, вру. Лучше... Жаль, что я не могу ему сказать о своих проблемах - он бы точно понял меня как никто другой.
Мы стали жить вместе. Соседки судачат и явно завидуют мне. И есть чему. Рё был бы идеальным мужем. В смысле, будет. Почему Аль говорил, что идеал - штука абстрактная и в жизни недостижимая? Рё ведь реальный, живой...
У меня все чаще ощущение, что знаем мы друг друга давным-давно. Когда я сказала это Рё, он ответил, что у него то же самое ощущение. И добавил, что ему от этого не по себе.
Мне думается, Аль был все-таки прав насчет идеала. Хорошо, что я не рассказала Рё все о себе. У меня такое чувство, что он что-то недоговаривает. Я чувствую фальшь, но не могу понять, в чем она. Соседки продолжают судачить и завидовать мне. А я вижу перемены. Рё улыбается, Рё смеется. Но глаза выдают его все чаще. Делаю вид, что я ничего не замечаю. Я думаю, он что-то вспомнил, что-то нехорошее. Вспомнил и не хочет говорить мне. За последние две недели у него было 5 кошмаров, когда он просыпался, крича мое имя. Мне страшно. Он говорит, что не помнит, что ему снилось. Делаю вид, что верю.
Рё решил, что будет ночевать в своем кабинете. Мне теперь очень одиноко ночами и я не понимаю, зачем ему спать в одиночестве. Рё объясняет, что это чтобы не будить меня. Но я ведь все равно просыпаюсь... я же чувствую, что с ним творится что-то неладное.
Рё стал курить. Много.
Рё достал катану из шкафа и заказал для нее подставку. Все чаще рисует портреты. Говорит, что вымышленных персонажей. У меня они вызывают дежа-вю. Мне страшно, хотя лица-то вполне нормальные. Я бы даже сказала, милые. Почти как Рё. Сказала ему, что эти портреты меня пугают. Он долго курил в окно на кухне. Обещал постараться, чтобы эти рисунки мне на глаза не попадались.
Уже несколько дней после того разговора Рё ходит мрачнее тучи и подолгу засиживается на работе. Не знаю, на что он обиделся. Я ведь не рисунки ругала, я вообще ничего не ругала. Я на свои страхи жаловалась. Не знаю, что и делать. Советоваться с Алем почему-то не хочется. Грустно.
Не понимаю, почему мы с Рё отдаляемся друг от друга. У меня ощущение, что он меня избегает. Он все больше курит и все чаще запирается в кабинете. Говорит, что рисует, но рисунки не показывает.
* * *
Вчера ему снова снился кошмар. Это так страшно, просыпаться от того, что любимый человек кричит твое имя, но просыпаться в другой комнате. И делать вид, что ничего не произошло. Я не выдержала и пришла к нему. Кажется, он испугался моего прихода. А я испугалась, увидев _что_ за рисунок у него на мольберте. Женщина, похожая на меня. Только выражение лица более жесткое. И дурацкие огромные очки. И фигура... у меня такая уже вряд ли будет. Наверное, я смогла бы стать такой, не брось я спорт неизвестно сколько лет назад. Наверное, Рё хотел бы любить более яркую женщину, более эффектную, чем я. Или любил. Или все еще любит. А я так... замена идеалу. В общем, увидев рисунок, я чуть не расплакалась. Вернее, расплакалась, но уже когда заперлась в ванной.
Я ему не нужна. Вернее, нужна, но не в качестве себя самой, а только как замена той, другой, стильной и яркой Аске, которая снится ему по ночам. Временная замена. Пустышка... А я-то думала, что нашла свою половинку.
Рё зовет меня через дверь. Или не меня, а _ту_ Аску. Обещает выломать дверь. Глупо. Самому же ставить назад придется. Выхожу. Вид у него расстроенный. Наверное, действительно надеялся, что из ванной _другая_ Аска выйдет. Мне очень жаль. Говорю ему это. Говорю и понимаю, что не продолжить я просто не могу. Выплескиваю все, что накопилось за это время. Что я не верю, что к нему не вернулась память. Что я это я и никто другой. Я то, чем я стала за 25 лет своей жизни. Что наконец я ощущаю себя самой собой. И заменой идеальным образам я быть не могу и не хочу. Что если ему нужен кто-то другой, нам лучше расстаться. Кажется, я почти кричу на него. Он молча слушает, а потом предлагает посмотреть кое что из прошлого.
Мы едем на машине в какое-то захолустье. Рё глушит мотор в какой-то глухой улочке. Выхожу, ежась и кутаясь в пальто.
Хотя ежусь я скорее от того, что мне очень не по себе. В таком месте только фильмы ужасов снимать. Рё протягивает мне мои перчатки и советует надеть их. Надеваю. Становится чуть теплее. Рё достает пистолет и поясняет, что купил его на днях. Нелегально. Что пистолет нигде не зарегистрирован. Говорит и вкладывает его мне в руку. Пытаюсь разглядеть на его лице хоть намек на шутку, но Рё серьезен. Он просит меня не тянуть и пристрелить его. Мол, нам обоим станет от этого легче. Что он жалеет, что выжил семь лет назад и что не проиграл тот злосчастный бой. Что жить в ожидании выстрела невыносимо. Что он просто устал от всего этого и не видит выхода.
Мне страшно так, что зубы стучат. А Рё все тем же спокойным голосом спрашивает, было бы мне легче стрелять, повернись он спиной. Плачу и уговариваю его замолчать, прекратить этот кошмар наяву. Я хочу домой. А Рё надо показаться доктору.
Минут пять стоим молча. Потом я кладу пистолет на капот машины и сажусь на пассажирское сиденье. Рё курит снаружи. Садясь в машину он говорит только одну фразу: "Как скажешь". Домой едем молча.
* * *
После той ночи кошмары у Рё прекратились. Через пару дней он снова перебрался спать ко мне. И перестал рисовать странные портреты. Наверное, было в его прошлом что-то такое, что породило этот дикий кошмар. А смоделировав ситуацию из его страшных снов наяву, он избавился от этой фобии. Думаю, лучше не задавaть никаких вопросов о его прошлом. Мне думается, Рё тоже наконец нашел самого себя. А черновики... мне они не интересны. Мне интересен _мой_ Рё, а не его прошлое.
А потом приехал Он. Один из тех, что были на портретах. Представился как Кен и сказал, что он друг Рё. Очень расстроился, когда Рё сделал вид, что не узнал. Но поверил. Хорошо еще, что все портреты уже давно были убраны в шкаф. Во время разговора этот Кен все время крутил в руке массивные электронные часы. Рё лишь безразлично скользнул по ним взглядом, а мне стало очень страшно, как только я их увидела. Страшней, чем было тогда ночью, на глухой улочке. Я тут же ушла на кухню, подальше от этого человека. А там...
Меня накрывает всеми воспоминаниями выпавших пяти лет моей жизни.
Я умираю. Два раза подряд. Первый раз - надеясь, что контрольного выстрела в голову не последует, что кулон-маячок с меня не снимут, что Аль успеет меня найти до того, как я умру по-настоящему и навсегда. Надеясь, что все это не зря и до Ёдзи эти уроды не доберутся. А во второй раз я уже ни на что не надеюсь. Мне просто очень больно. Меня трясет, я теряю ориентацию в пространстве. Мне кажется, что сейчас я умру в третий раз - окончательно. Калейдоскоп кадров из прошлого мелькает перед глазами. Где-то там, в реальной жизни, Ёдзи прощается со странным гостем и закрывает за ним дверь. А перед глазами - Рё, защищающийся от меня. Рё, нападающий и побеждающий. И оставляющий мне на память тонкий шрам от лески на шее. Шрам, который мне с таким трудом удалось свести. Калейдоскоп картинок прекращается, но сил встать просто нет.
Хочется уснуть и проснуться в своей детской кровати, где у изголовья лежит заяц с глазами-пуговками.
Рё заходит на кухню и тут же бросается ко мне, спрашивая, что случилось. Инстинктивно поднимаю руку, защищая горло. Увидев этот жест, он сразу отодвигается назад, поднимая руки ладонями вперед. Часов на нем нет. И руки тоже пустые. Рё пытается говорить тихо и спокойно, но быстро сбивается почти на скороговорку:
- Аска, не бойся, Аска... Все хорошо. Кен ушел и вряд ли вернется. Он не причинит тебе вреда, Аска... Аска, клянусь, пока я с тобой, я никому не дам тебя тронуть.
- Ты ведь предавал меня уже, Ёдзи, - отвечаю я почти машинально и понимаю, что именно так оно и было. Воспоминания устаканиваются, все встает на свои места. Вот только складывающийся паззл мне совсем не нравится. И не только из-за действий моего бывшего напарника. А Кудо пытается оправдаться, тут же переходя в наступление:
- Это не так, Аска! Ради тебя я был готов бросить всех друзей, я был готов поверить любому твоему объяснению. Я верил всем твоим словам, а это была просто ловушка. Зачем ты сделала это, Аска? Почему не вернулась ко мне тогда, если была жива?
- Я вернулась, - усмехаюсь я и понимаю, что просто не могу не рассказать про тот проклятый день - мне просто необходимо увидеть реакцию Кудо. - Я вернулась, как только смогла уехать от родных. Но наш офис был уже сдан какой-то чужой конторе. Дома тебя тоже не было. Я стала ждать на улице. Ты появился поздно вечером. С какой-то девкой. И это был уже далеко не флирт, Ёдзи! О каком доверии может идти речь? Я еще могла прощать тебе, что ты волочишься за каждой юбкой, но водить девиц, тем более таких... Это ведь предательство, Ёдзи. Впрочем, ты никогда и не говорил, что будешь мне верен, случись со мной что-нибудь. Только обратное. Тебе ведь была нужна просто удобная партнерша, а не близкий человек.
Ёдзи молча садится на пол в паре метров от меня, а я продолжаю, пристально глядя на него:
- После того, что я увидела, я пошла в бар. Там я разговорилась с одной девочкой, Шён. Думаю, в бокале было что-то, кроме коктейля - когда я пришла в себя, я была у нее дома и ничего не помнила из своего прошлого. Шён рассказала мне, что меня предал мой напарник - просто подставил под пули, а сам сбежал. Доктор Масафуми выходил меня и дал новую жизнь. И новое имя. Ной. Новая. Шён была очень добрая. Ее тоже предали. И ей тоже помог доктор Масафуми... - заканчиваю я и перевожу дух. Похоже, Кудо ожидал услышать что-то в этом роде. За исключением того, что его самого поймали на паленом. Перевожу взгляд на стену. Мы ее красили вместе с полгода назад. Рё умудрился перемазаться с ног до головы, у меня были грязными только пальцы. Смотрю на стену и вспоминаю тех девчонок: Тот, Хель и Шён. Наверняка прошлое Шён действительно было как мое - напиток с „добавкой“, обещание помощи, новое имя и новая жизнь. Жаль, что там я что-либо изменить бессильна. Пожалуй, это была моя единственная подруга. Даже если она знала, что было в коктейле.
Говорят, близкие люди это те, с кем есть о чем помолчать. У нас с Ёдзи тем для молчания очень много. Сидим. Молчим. Мигают цифры на электронных часах. Через какое-то время Ёдзи не выдерживает:
- Аска, ты доверяла мне все это время, и я не понимаю, что изменилось теперь. Я не собираюсь возвращаться к прежней жизни и не вернусь к ней. Я в ту ночь тогда решил, что все кануло в Лету, что ты простила меня, а я простил... Ной. Я решил, что это еще один шанс для нас двоих. Шанс начать все с начала.
Говорит он это все на одном дыхании, словно старается не дать мне взможности перебить себя, и запинается только на имени, что дал мне Масафуми. А ты повзрослел за эти годы, Кудо. Но некоторые мои реакции можешь предсказать и сейчас, не рискуешь говорить, что простил _меня_. Простил Ной. Которую и убил, кстати говоря. Сначала убил, а потом простил? Ну-ну, Кудо... Молча хмурюсь. Себе лгать труднее всего. Я ведь прекрасно понимаю, что злюсь я сейчас не столько на поступки нерадивого напарника, сколько на поступки - мысленно хмыкаю - Ной. Оправдать в своих глазах можно всех - и Кудо, и Шён, и Ной. Но если выкинуть черновик, картина никогда не будет полной.
- С начала уже не получится, Ёдзи, - наконец говорю я. - Думаю, твой приятель хотел разбудить твою память, а разбудил мою. Наверное, эти воспоминания - с момента встречи с тобой и до того боя - действительно лишние. Но они теперь снова часть меня. Я не могу воспринимать тебя как нового человека в моей жизни, как Рё Ито. Я слишком хорошо тебя знаю и слишком хорошо понимаю, что стоит за каждым твоим поступком.
Ёдзи достает пачку сигарет, вытягивает одну и тут же ломает. Мы договаривались, что он не будет курить в квартире. Вернее, об этом договаривались Рё и Аска Ито. Снова молчим о прошлом.
- И что это значит, Аска?..
- Это значит, что нам придется начинать не с начала, а с конца.
Ёдзи заметно расслабился, а я усмехаюсь своим мыслям - кажется, у меня уложился последний кусочек пазла и картина стала действительно полной:
- У меня к тебе одна просьба, Ёдзи... выброси тот пистолет, совсем выброси. И холостые патроны к нему тоже.
- Как скажешь, Аска, как скажешь.
fin
Не исчезай... Забудь про третью тень.
В любви есть только двое. Третьих нету.
Чисты мы будем оба в Судный день,
когда нас трубы призовут к ответу.
Не исчезай... Мы искупили грех.
Мы оба неподсудны, невозбранны.
Достойны мы с тобой прощенья тех,
кому невольно причинили раны.
Не исчезай. Дай мне свою ладонь.
На ней написан я — я в это верю.
Тем и страшна последняя любовь,
что это не любовь, а страх потери.
