Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
— Под брюки? — переспросил Хибари, надорвав упаковку. Пропустил сквозь пальцы черный шелк, тонкий, скользкий даже на взгляд. — Повтори еще раз, Ямамото Такеши, ты хочешь, чтобы я отправился бить Момокёкай, надев под брюки, — он запнулся, подбирая слово: все же Хибари Кёя был исключительно хорошо воспитан и не позволял себе вульгарно ругаться, — вот это?
Взгляд его спрашивал другое: «Тебе жить надоело?»
Это заводило.
Когда Ямамото выбирал эти чулки, изводя милых улыбчивых продавщиц просьбами развернуть и дать пощупать, читая в их глазах откровенную зависть к его предполагаемой девушке; и потом, ночью, пока он представлял тонкий черный шелк на ногах Хибари, кожу, просвечивающую сквозь почти невесомую ткань, — это тоже заводило. По правде сказать, таких горячих фантазий у Ямамото давно не бывало. Но теперь, когда он увидел этот взгляд, температура явно поднялась до миллиона градусов.
— Почему бы и нет? — Ямамото улыбнулся как только мог легкомысленно. — Ты будешь бить якудзу, а я смотреть на тебя и представлять, что ты чувствуешь, когда по коже скользит шелк, как ты ощущаешь каждое свое движение, буду гадать, заводят ли они тебя так же, как меня…
— Тем временем тебя убьют.
— О, конечно же, — Ямамото рассмеялся. — И я умру с мыслью о твоих ногах в черном шелке, — он уклонился от нацеленного в челюсть удара, — а ты потом сможешь сказать над моим остывающим телом: «Он был невнимателен, он был настолько невнимателен, что дал себя убить каким-то жалким никчемным якудза…» — следующий удар снова не достиг цели, и Кёя проворчал:
— Ладно, внимательный. Внимательное трепло. Значит, ты хочешь такую игру?
— Очень хочу.
Хибари сжал кулак на нежном шелке:
— Ладно. Будет тебе игра.
— Эй, и я хочу видеть, как ты их надеваешь!
— Да? — деланно удивился Хибари. — Я думал, ты собираешься представлять. Как по коже скользит шелк, как я веду по нему руками… и как проламываю тебе череп за то, что подглядываешь.
Ямамото рассмеялся, шагнул к Хибари, накрыл ладонью его сжатый на чулках кулак:
— Не знаю, чего я хочу больше. Всего. Тебя.
— Якудзу.
— Якудза — это на самом деле даже скучно. Если бы не ты.
— Не это, — Хибари разжал кулак, черный шелк скользнул по пальцам и невесомо упал на пол.
Ямамото потянулся к ширинке Хибари.
— Времени мало, — почти равнодушно сказал тот.
— Хватит, — Ямамото облизнулся, расстегнул пуговицу на поясе. — Я не буду злоупотреблять. — Пальцы на ощупь находили пуговицу за пуговицей, а Ямамото глядел в глаза Хибари. Там было любопытство. — Я просто подумал, что нельзя доверять тебе такое тонкое дело. Порвешь еще, — Ямамото потянул брюки вниз, опускаясь на колени. Заставил Хибари переступить через штанины.
— Я сам надену их тебе.
Шелк ласкал пальцы. Ямамото обхватил лодыжку Хибари, погладил — снизу вверх. Хибари положил ладонь ему на макушку, пальцы зарылись в волосы. Из такого положения он запросто мог сломать шею. Конечно, Ямамото это не грозило, но сама возможность возбуждала. Все равно что попробовать поцеловать тигра.
— Подними ножку, принцесса.
Ответный смешок обещал месть: еще немного перца в их игру.
Шелк скользил вверх по ноге легко, дразняще. Под черной вуалью смуглая кожа казалась почти белой, словно источая внутренний свет. От одного этого вида ныли яйца, а член наливался каменной твердостью. Что могло стать проблемой — они, в конце концов, не на прогулку собрались, а выносить из Намимори зарвавшихся конкурентов. Ямамото словно ненароком провел ладонью выше, над чулком, по натянувшемуся хлопку трусов, и ухмыльнулся: эту проблему он в полной мере разделял с Хибари.
Не выдержав, он потерся щекой об обтянутую шелком ногу. Потянул трусы вниз, поймал ртом кончик напрягшегося члена, всосал головку, обвел языком. На ощупь нашел на полу второй чулок. Расправил шелк, подхватил голую ногу Хибари под ступню; сердце бешено колотилось, в паху тянуло тяжестью, и, натягивая чулок на ступню и лодыжку, расправляя складки, Ямамото невольно заработал языком, начал сосать сильнее. Пальцы Хибари сжались, больно прихватив волосы, и Ямамото торопливо потянулся к собственной ширинке. Едва успел расстегнуть, как Хибари кончил, судорожно дернувшись, вжавшись пахом ему в лицо; Ямамото, поспешно глотая, сжал пальцы на члене и спустил почти сразу же. Застонал, обняв обтянутые шелком ноги, стиснув в пальцах край чулка.
— Время, — напомнил Хибари. Его голос лишь стал слегка ниже, не зная, и не поймешь. Но Ямамото знал все его интонации, все оттенки. Хибари чувствовал себя победителем.
***
Штаб-квартира Момокёкай охранялась просто смехотворно. Клан, державший Намимори многие десятилетия, за несколько коротких лет не привык к мысли, что теперь всем здесь заправляет Вонгола. Они до сих пор считали себя сильными, непобедимыми, устрашающими и какими там еще должны быть те, от кого зависят жизнь и смерть других людей.
Вонголу перестало устраивать то, что чьи-то жизни зависят от банды отморозков. Пора было навести порядок. Цуна по своей привычке решать дела миром попытался сначала договориться по-хорошему. Попытка обошлась ему в три сломанных ребра, а его оппонентам в серьезные ожоги и штраф муниципалитету за несоблюдение противопожарной безопасности. «Умные поняли бы, — сказал Гокудера, когда до Вонголы дошли слухи о том, что Момокёкай готовит реванш. — Этих запишем в безнадежные. Кто пойдет?»
Хибари ответил тяжелым взглядом хищника, у которого собрались отнять загнанную дичь. Непонятливых не нашлось. Ямамото напросился за компанию, пообещав не отбирать добычу и не мешать развлекаться.
Он честно собирался сдержать слово. Даже не вынул рук из карманов, когда Хибари расправился с охраной у дверей и вихрем помчался по комнатам, вынося всех без разбору. Шигуре Кинтоки висел за плечом, и Ямамото надеялся, что не придется обнажать его ради таких ничтожных противников. Здесь и одному Хибари вспотеть не хватит. Так что подождать его у дверей, заодно подстраховав от несвоевременного визита полиции, будет самым разумным.
А еще разумным было бы не гадать, насколько мешают Хибари чулки — то есть, разумеется, мешать они не могут, но отвлекать? Возвращать его мысли от врагов к Ямамото? Ведь в драке обтянувший ноги шелк не может не ощущаться, верно?
Да, умнее было бы обо всем этом не думать, но Ямамото никогда не хватало на два разумных поступка одновременно. К тому же он, казалось, все еще ощущал во рту вкус чужой спермы, чужого члена. В паху ныло от желания, острого и тяжелого, сплавленного со злым нетерпением. Он знал, что Хибари испытывает такое же нетерпение, и это знание делало желание вдвое сильней. Сегодня они оторвутся на полную катушку.
А вынуть руки из карманов все же пришлось, когда с улицы ввалилось то ли вызванное кем-то подкрепление, то ли просто уходившие из душного офиса развеяться мордовороты. Меч марать Ямамото не захотел и избил врагов ножнами — когда на тебя пытаются лезть скопом, только мешая друг другу, и этого, строго говоря, много. Легкая схватка, никакой чести. Разве что пар немного спустить.
Хибари появился через четырнадцать минут. Оглядел бесчувственные тела, которые Ямамото отпихнул в глубину коридора. Убрал тонфы, тряхнул головой, поправляя челку. Сказал недовольно:
— В них жарко.
— Это не в них, — вкрадчиво ответил Ямамото, — это в брюках. Ничего, сейчас мы куда-нибудь отсюда денемся, и ты сможешь их снять. То есть, брюки снять.
Ответный взгляд Хибари был нехорошо задумчивый, не то оценивающий, не то предвкушающий. Ясно, усмехнулся про себя Ямамото, слишком легкий бой, сплошное разочарование. Значит, вечер ожидается горячий.
Ямамото нравилась зависимость секса с Хибари от дневных дел. Она добавляла остроты.
***
О том, что нравилось Хибари, никто не знал лучше Ямамото.
Усаживаясь за спину Хибари на нагретое солнцем сиденье его «Сузуки Катана», ощущая под ладонями дорогую ткань его пиджака, упираясь коленями в его бедра (на мгновение показалось, что он чувствует шелк чулок сквозь два слоя плотной брючной ткани), Ямамото думал о том, что было бы здорово после звонка Цуне отключить телефоны. Взревел мотор, в лицо ударил горячий ветер — миллион градусов, снова подумал Ямамото. Каждый раз, когда они ехали вот так, он мечтал о том, что когда-нибудь трахнет Хибари прямо на сиденье, нагнув к рулю. Но для такого приключения нужен был особый момент, и этот момент еще не пришел. У Ямамото Такеши было отличное чутье на правильное время. Поймать нужное мгновение — секрет победы в любой игре.
В игре с Хибари, правда, был еще один секрет — чутье на то, когда нужно отдать выигрышный момент сопернику. Ничего сложного на самом деле. В конце концов, для Хибари важна победа, а Ямамото больше увлекает сама игра. Отличный расклад для пары.
Он позвонил Цуне, когда Хибари выключил мотор и на остатках скорости тихо вкатился в гараж. Короткий доклад: все хорошо, оба целы, не звони, будем отдыхать. Хибари усмехнулся на это «отдыхать», оскалился. Проследил голодным взглядом, как Ямамото прячет телефон, и скользнул руками под его пиджак. Провел по спине снизу вверх, с нажимом, так что Ямамото невольно качнулся вперед.
В гараже пахло горячим металлом от мотоцикла и от нагретых солнцем раздвижных ворот. От волос Хибари пахло летней пылью и совсем немного — травяным шампунем. Когда Ямамото взял Хибари за плечи и наклонился, чтобы поцеловать, он вдохнул запах одеколона — сандал и что-то цитрусовое, горькое и свежее.
А губы Хибари едва заметно пахли кровью.
Ямамото целовал его глубоко и жадно, раздвигая губы, врываясь языком в рот, не давая подняться — Хибари как перекинул ногу через сиденье, собираясь встать, так и замер, сидя неловко, боком, развернувшись к Ямамото всем корпусом. Дернул его рубашку вверх, забрался под нее ладонями — Ямамото едва не зарычал, когда вдоль его спины с нажимом прошлись ногти. Невольно задышал чаще, спросил:
— Помочь тебе снять брюки?
Взгляд Хибари на мгновение расфокусировался, поплыл. На лице возникло откровенное жадное нетерпение, и Хибари ответил резко, с хрипотцой:
— Я сам.
Но первым делом он занялся не собой, а Ямамото. Расстегнул пояс, ширинку, погладил член сквозь трусы. Ямамото прикусил губу — стояло и так каменно, он засадил бы сейчас без всяких прелюдий. Хибари быстро облизнулся, соскользнул с сиденья и глядел теперь сверху вниз, жадно и голодно.
Ямамото встал и коротко рассмеялся, удивившись хриплости собственного голоса:
— Кажется, это последнее место в твоем доме, где мы еще не пробовали.
Хибари снимал брюки, его ноги словно светились сквозь черный шелк; контраст со строгим пиджаком, застегнутой под горло рубашкой и черным галстуком завел бы, наверное, и мертвого. Ямамото не мог отвести взгляд; он едва не запутался в собственных штанинах, едва не выронил презерватив, а Хибари швырнул трусы на пол вслед за брюками, провел ладонью по своему стоящему колом члену и взглянул с насмешкой и вызовом.
Все миллионы градусов, которые были до этого момента, теперь казались не горячее льда в холодильнике. Ямамото мягко шагнул вперед. Хибари не шевельнулся, только ухмыльнулся торжествующе. Ему нравилось, когда хищник в Ямамото вырывался на поверхность. Нравилось дразнить, провоцировать, доводить до края.
Ямамото развернул его и слегка толкнул вперед, к мотоциклу. Хибари понял. Наклонился, оперся ладонями о сиденье.
— Ниже, — почти прорычал Ямамото. Нажал на шею, придержав другой рукой за обтянутое шелком бедро; Хибари прогнулся, сложив руки на сиденье, как школьник на парте, и шире расставил ноги. Дождался, пока Ямамото проведет головкой между ягодиц и надавит на анус, и качнулся навстречу.
Первый толчок вышел медленным, тягучим; Ямамото бросило в жар, когда член вошел целиком, и он сразу же начал двигаться, вынимая полностью и вставляя до упора, до глухого шлепка, уже не придерживая бедра, а дергая на себя. Шелк чулок скользил под пальцами, лип к ногам. Жар шел от Хибари, от не остывшего еще мотоцикла, вскипал в паху и бежал по телу вместо крови. Ямамото провел ладонями вверх; шелк сменился неожиданно прохладной кожей. Когда он сжал член, Хибари громко, протяжно вскрикнул, запрокинув голову и прогнувшись. Это оказалось последней каплей. Ямамото кончил, почти упав на Хибари, одной рукой так и сжимая его член, а другой вцепившись в край сиденья рядом с его пальцами.
И замер. Дышал Хибари в шею, чувствуя, как жесткие волосы щекочут нос, а Хибари мелко двигался под ним, вбиваясь членом в кулак. А потом снова вскрикнул и затих, уткнувшись лбом в руку Ямамото.
Расслабление накатывало медленными волнами, ленивое и сонное. Хибари поднял голову:
— Ты ведь не думаешь, что на сегодня все, Ямамото Такеши?
Ямамото встал, потянулся, рассмеялся коротко:
— Я думаю, мы еще и не начали.
Хибари оттолкнулся от сиденья, выпрямился. Вид у него был помятый и довольный. И абсолютно потрясающий: расстегнутый пиджак, смятая рубашка, сбившийся набок галстук, из-под полы рубашки торчит слегка опавший член, а ниже — немного голого тела и черный шелк чулок. Ямамото ощутил вдруг такой азарт и такое острое желание, будто они и в самом деле еще не начинали. Нет, все-таки нужно дойти до комнат, гараж — не самое удобное место…
— Чаю хочу, — с внезапной задумчивостью сообщил Хибари.
Ямамото огляделся и быстрым движением сгреб его брюки вместе со своими.
— Чай это отлично. Сначала чай, потом постель. Только иди вперед. Хочу насмотреться. Черт, ты даже не представляешь, как шикарно смотришься сейчас!
Хибари нехорошо прищурился:
— Не представляю. Но это поправимо. Всегда можно поглядеть на тебе.
Ямамото открыл было рот возразить и тут же закрыл. Протянул руку, провел по гладкому шелку ладонью. Прикосновение получилось таким интимно-ласкающим, а взгляд Хибари обещал так много…
— Почему бы и нет, — широко улыбнулся Ямамото. — Для тебя — все что угодно.
***
Хибари Кёя был единственным, кто не доверял Ямамото Такеши заваривать чай.
— У меня получилось бы лучше, — в сотый раз поддел Ямамото.
— В моем доме чай завариваю только я, — в сто первый раз сообщил Хибари. Он неторопливо достал расписную коробку с «Текуро», тщательно и вдумчиво отмерил чайного листа в два небольших фарфоровых чайника, нагрел воду. Ямамото смотрел.
Смотреть на Хибари казалось ему эстетическим наслаждением, подобным любованию сакурой, разве что более острым, непредсказуемым. Сакура не может броситься на тебя разъяренным тигром. Но Ямамото Такеши считал тигров более подходящими для восхищения объектами, чем усыпанные цветами деревья.
Хибари был красив и опасен; красивей и опасней любого тигра.
Сейчас он накинул домашнюю темно-синюю юкату, но чулки снимать не стал. Это можно было перевести как «Я помню о тебе», или «Будешь должен, Ямамото Такеши», или «Ты же не думаешь, что мы уже закончили?» — а может быть, все это сразу плюс обещание: «Сейчас только наше время».
Времени было много: остаток дня, вечер, вся ночь и часть утра — они оба просыпались рано, а спешить завтра некуда. Возможно, даже вероятно, завтрашний день тоже оставался в их полном распоряжении, но загадывать так далеко Ямамото давно отвык. Их жизнь, как любая опасная игра, требовала свободы маневра. Ямамото считал, что острота и яркость каждого мига вполне окупает эту непредсказуемость.
Что же касается Хибари, он просто делал то, что хотел — всегда. Называй одиноко плывущим облаком или асоциальным мудаком, суть не изменится.
Однажды Ямамото Такеши понял, что ему нравятся асоциальные мудаки. Однажды Хибари Кёя почуял в Ямамото Такеши равного. Тогда все и началось.
«Текуро», на вкус Ямамото, слишком сладок. Дома они с отцом пьют «Конача», вкус его резче, а аромат свежей. Или «Сенча» первого урожая, чай весны, обязательно из стеклянных чашек, ведь такого живого цвета нет больше ни у одного чая.
Но «Текуро», любимый сорт Хибари, называют лучшим и непревзойденным. Чай для ценителей.
Ямамото Такеши предпочитал ценить не сам чай, а те скупые, точные движения, которыми Хибари готовит его, разливает по чашкам, подносит к губам. Чайная церемония наедине с тигром, миллион градусов: пятьдесят для воды, остальное — сразу в кровь.
Хибари прекрасно чувствовал все эти градусы и подбавлял — мастерски. Возможно, даже скорей всего, для него тигром был Ямамото.
Вот он отхлебнул, довольно прижмурившись, вдохнул терпкий парок, шевельнулся — едва заметно, почти неуловимо, но юката разошлась, разрешив увидеть светлую полоску кожи, а рукава съехали, обнажив руки до локтей. Еще глоток и еще движение — синий шелк соскользнул с обтянутого черным колена. Ямамото смотрел, держа чашку обеими руками, ее ровное тепло грело ладони. Сделал глоток, поймал взгляд Хибари — жадный, откровенный. Аромат «Текуро» давно и прочно связался в сознании Ямамото с такими взглядами. Доходило до смешного — однажды этим чаем поили на переговорах, и все невыносимо долгие полтора часа Ямамото с трудом сохранял хоть какой-то самоконтроль. Как только тягомотная встреча закончилась, он позвонил Хибари. Тот подхватил его у ресторана и привез по старой памяти в школу — туда было ближе всего. Они заперлись в кабинете Дисциплинарного Комитета (попробовал бы кто отобрать его у Хибари Кёи!) и трахались долго и со вкусом, так, что диван скрипел и шатался, грозя развалиться.
Вспомнив тот случай, Ямамото сделал следующий глоток с особенным удовольствием.
Чай они всегда пили молча. Взгляды, движения — этого хватало. Медитативная тишина казалась глубже от наполнявшего ее предвкушения, непревзойденный аромат «Текуро» обещал скорый секс, такой же сладко-терпкий, вяжущий и горячий. Хотел бы Ямамото знать, что чувствует Хибари, когда пьет чай без него, в одиночку или с кем-то другим. Вон хоть со своим Кусакабе. Или для Кусакабе у него припасен другой сорт?
Последний глоток они сделали одновременно. Синхронно поставили чашки, встали. Ямамото хотелось так, будто не было короткого перепиха в гараже, будто они вообще не трахались неделю, месяц, год. Хибари это видел, и ему это нравилось. В его глазах было едва усмиренное нетерпение.
***
За окном зажглись фонари, разбавляя едва начавшие сгущаться сумерки. Хибари выглядел на фоне окна черным силуэтом, и Ямамото подумал вдруг, что в этом он весь. Сколько бы лет они ни встречались и в каких бы позах ни трахались, в нем всегда останется какая-то недосказанность. Облако, далекое и недостижимое.
Это Ямамото тоже нравилось. Может быть, как раз это нравилось ему в Хибари больше всего.
Когда они шагнули друг к другу — снова одновременно, одинаково, будто отражаясь один в другом — у Хибари зазвонил телефон. Похоже, ночь накрывалась — в это время никто не стал бы звонить без веской причины. Хибари слушал, а Ямамото смотрел, как горячее ожидание на его лице сменяется холодным, ледяным, арктическим спокойствием.
— Момокёкай, — сказал Хибари, опустив руку с телефоном. — Они успели лечь под Инагаву.
Это было хреново. Все равно, что пойти войной против половины Альянса в Италии.
— Надо спешить, — сказал Хибари. — Пока есть шанс сыграть на опережение.
Юката полетела на пол, черный шелк чулок плавно опустился следом. Ямамото смотрел Хибари в лицо. Так смотрел, будто сейчас был последний шанс запомнить его.
Хибари поймал его взгляд, усмехнулся. Зарылся ладонью в волосы Ямамото, притянул к себе. Поцеловал медленно и глубоко. И сказал, отстранившись:
