Невыносимо пахло маргаритками. За время, проведённое в лаборатории, Тонкс возненавидела этот запах. Тонким цветочным ароматом пропиталось всё вокруг: реторты и колбы, перегоночные кубы и котлы, мебель и ингредиенты для зелий. Тонкс казалось, что запах въелся в кожу, и теперь от него было не избавиться.
Как и от тяжёлого, осуждающего взгляда профессора Снейпа.
— То есть как это не можете?
— Не получается.
Нимфадора нахмурилась, сосредоточилась, вспоминая внешность встреченного утром маггла, и... ничего. Ни знакомой щекотки, ни звона в ушах, ни ощущения раздвоенности, которое всегда возникало при смене внешности. Только пустота внутри и сквозняк в лаборатории, от которого постоянно мёрзли руки. И запах маргариток — он-то точно никуда не исчез.
— Ничего не понимаю. Зелье должно было усилить ваши способности, а не блокировать, — сказал Снейп.
Колба с зельем казалась до смешного крохотной в длинных белых пальцах профессора, который уже года два как не был её преподавателем, но привычка называть его так осталась. Снейпа это злило, как и вечная неуклюжесть Тонкс, которая в очередной раз нечаянно что-то разбила или разлила.
Это было в последний раз, профессор! Правда-правда.
Снейп делал вид, что верит, и, в сотый раз слыша звон бьющегося стекла, взмахивал волшебной палочкой, говоря: Репаро!
Жаль, что всё остальное нельзя было так же легко исправить. Тонкс с ужасом представила, что больше никогда в жизни не сможет отрастить утиный нос или превратиться в миссис Джонсон — вредную старушку, в доме которой она арендовала квартиру, — чтобы разыгрывать соседей.
И что ужаснее всего — о карьере аврора можно забыть. Тонкс была неплохим дуэлянтом и хорошим аналитиком, но оставалась ужасно неуклюжей и шумной, что было жирным минусом в её и так не впечатляющей характеристике. Способность метаморфа хорошо помогала сгладить эту проблему, а теперь, лишившись её, она рисковала остаться без работы или — что ещё хуже — стать обычным клерком в пропахшем пылью и чернилами кабинете.
— Вы говорили, что эксперимент совершенно безопасный! — воскликнула Тонкс.
— Профессор Дамблдор.
— Что — профессор Дамблдор?
— Об этом говорил профессор Дамблдор, — терпеливо повторил Снейп, а потом вздохнул и спросил: — Выпьете чаю?
— Чаю? З-зачем?
Тонкс невольно попятилась. Вдруг профессор относился к тому типу безумных учёных, которые привыкли избавляться от последствий неудачных экспериментов самым радикальным способом.
Ядом, например.
— Чтобы вы помолчали хотя бы полчаса, а я смог подумать, что нам со всем этим делать. Вы шумная, Тонкс.
Снейп поставил на стол большую чашку с чаем, пахнущую ромашкой, мятой и чем-то подозрительно похожим на полынь.
— Печенья нет, конфет тоже, — предупредил Снейп.
— Ничего, так тоже очень вкусно, — заверила Тонкс, поспешно делая глоток, и едва не выплюнула всё обратно.
Чай был крепким, горьким и противным на вкус. С трудом проглотив, Нимфадора натянуто улыбнулась и часто-часто заморгала — от горечи на глазах выступили слёзы.
Снейп сделал вид, что так и надо. Он редко — почти никогда, — принимал гостей. Откуда ему было знать, что полынь в чае не всем по вкусу.
* * *
Идея усовершенствовать Оборотное зелье приходила в голову каждому уважающему себя учёному, но далеко не каждый брался за неё всерьёз. За последнее столетие было написано много научных трудов, испорчено сотни фунтов шкур бумсланга и сушёных златоглазок, а так же отправлено в больницу Святого Мунго не один десяток волшебников, решивших на себе проверить плоды удачных и не очень экспериментов.
Снейп не был исключением, но все его теории так и остались бы теориями, если бы не помощь профессора Дамблдора. Именно он уговорил Тонкс помочь: сначала поделиться кровью для исследований, потом ассистировать профессору Снейпу и наконец-то стать первой, кто опробует на себе улучшенный состав зелья. Шутка ли? В одночасье обрести почти неограниченную способность к изменению внешности не только как человек, но и как зверь. Почти как анимаг, только без привязки к какой-либо одной форме.
Что-что, а убеждать профессор Дамблдор умел.
Тонкс вертела в руках чашку с горьким чаем, украдкой поглядывая на Снейпа. И молчала. Лучше молчать, а то снова чем-нибудь угостит — таким же невкусным и жутко полезным. Совсем как мама, когда Нимфадора болела, при этом повторяя, что хорошее лекарство сладким быть не может.
В Снейпе всего было слишком: слишком мрачная одежда, слишком бледная кожа, слишком длинный нос, слишком скверный характер. В Хогвартсе Тонкс побаивалась его — ей казалось, что у него была дополнительная пара глаз на затылке, иначе как объяснить, что он всегда ловил с поличным тех, кто списывал у него на уроках?
Вздохнув, Тонкс рискнула спросить:
— Получается?
— Смотря что. Идите сюда.
Нимфадора осторожно подошла к столу, держа в руках чашку с чаем. Пить его было невозможно, а вот греть руки — в самый раз.
— Видите формулу? — Он передал Тонкс исчирканный чернилами пергамент. — Сначала я думал, что ошибся в дозировке дополнительного ингредиента. Кровь метаморфа — уникальная и очень редкая субстанция, до конца не исследованная, а оттого крайне непредсказуемая.
— Почему её не исследовали? Слишком сложно?
— Не находилось добровольцев. Никому в наше время не хочется идти на жертвы во имя науки, — сказал Снейп совершенно серьёзно.
Тонкс неуверенно улыбнулась. Это было похоже на шутку. Или на попытку пошутить, неудачную и неловкую.
— Дозировка правильная?
Снейп кивнул и сказал:
— Более того, я почти уверен, что для другого человека оно совершенно безопасно.
— В чём же тогда проблема?
— В том, что кровь ваша. Вы метаморф — ваши способности к изменению формы и внешности сами по себе универсальны. Попытка временно усилить их привела к прямо противоположному эффекту. Так же временному.
— Насколько временному? — спросила Нимфадора.
— От двух до шести часов.
Услышав это, Тонкс рассмеялась, сначала тихонько, потом всё громче и громче, не в силах остановиться. Она ощущала, как страх остаться без способностей понемногу отпускал, смывался тёплой волной осознания, что эксперимент закончился. Правда, немного неудачно, но с кем не бывает. От избытка чувств Нимфадора сжала руку Снейпа и стала благодарить, говоря быстро, сбивчиво, то и дело проглатывая окончания слов.
Снейп хмуро смотрел на неё, но не делал попыток вырвать руку. Произнёс только:
— У вас истерика.
На что Тонкс покачала головой и сказала:
— Нет, нет, нет. Всё хорошо! Правда-правда. И будет ещё лучше, когда... ой!
Чашка выскользнула из руки и упала на стол, заливая чаем бумаги с формулами, расчётами и чертежами. Три месяца исследований утонули в горьком полынном чае меньше чем за минуту: чернила размылись, пергамент слипся и, при попытке разделить листы, стал разлезаться и рваться.
— Ой... — повторила Тонкс, отпуская руку Снейпа и втягивая голову в плечи, совсем как провинившаяся школьница.
«Убьёт. Точно убьёт», — мелькнула в голове Нимфадоры мысль.
Снейпу удалось удивить её: он не стал ни ругаться, ни прогонять из лаборатории, ни даже заколдовывать. Стоял и смотрел на беспорядок на своём столе, а потом взмахнул палочкой и произнёс очищающее заклинание.
— Может, это и к лучшему, — пробормотал он, а затем вдруг предложил: — Пойдёмте поужинаем. Мадам Розмерта по средам готовит свой фирменный тыквенный пирог, весьма и весьма недурно.
Тонкс недоверчиво посмотрела на него — шутит, что ли? — а затем улыбнулась и кивнула. Была не была! Если сразу не прибил на месте — значит, теперь точно не отравит. Профессор Снейп жуткий скряга и на кого попало яды тратить не станет. А ей, Тонкс, будет чем похвастаться перед детьми и внуками.
* * *
В пабе «Три метлы» вкусно пахло сливочным пивом и выпечкой. Под потолком летали наколдованные разноцветные огоньки — светлячки, — жутко настырные и прилипчивые сгустки магии, впрочем, совершенно безобидные.
Несмотря на будний день, в пабе было шумно — фирменный пирог мадам Розмерты стоил того, чтобы ради него покинуть уютную гостиную у себя дома и пойти отведать лакомство, жутко вкусное и жутко вредное. Для фигуры так точно.
Тонкс ела уже третий кусок, сладкий, так и тающий во рту, как сахарная пудра, и напоминающий о бабьем лете, душных предгрозовых ночах и нагретой на солнце террасе.
Снейп ел мало, смакуя лакомство и растягивая удовольствие. И говорил: об исследованиях, о свойствах шкуры бумсланга, о крови метаморфов, о соединении через умножение и о разложении путём путрефекации. Он говорил о многом непонятном для Тонкс, но очень важном для него.
Нимфадора молчала, ела тыквенный пирог и слушала. Ей нравился его голос, нравилась уют паба и вкус пирога. Было хорошо, почти как дома, почти как раньше.
— Тонкс, — позвал Снейп.
— Что? — Она сонно посмотрела на него, он кивком указал на её руки.
Совершенно обычные с разноцветным лаком на ногтях — сейчас они стали длинными и тонкими, словно вылепленными из белой глины; чужими и одновременно такими знакомыми.
Нимфадора зажмурилась, воскрешая в памяти одно лицо за другим. Не было ничего проще, чем представить кого-то, вдохнуть поглубже и изменить черты лица, цвет глаз и кожи, изгиб бровей и высоту скул, форму носа и длину волос.
И так раз за разом, до тошноты и головокружения. Обычному человеку, не метаморфу, не понять, как даже кратковременная потеря способностей может напугать. Это ведь почти то же самое, что лишится руки или зрения: жить можно, но не очень-то и хочется.
— Эй, хватит. — Снейп осторожно встряхнул её. — Не стоит так усердствовать, способности больше никуда не исчезнут.
— Знаю! — воскликнула Тонкс, счастливо улыбаясь. — Теперь можно будет продолжить исследования. Надо будет восстановить записи и быть аккуратнее с опытными образцами. Наверное, одних мышей для эксперимента недостаточно. Надо будет взять что-то побольше: хомяка и морскую свинку. Или кошку! Да, кошка идеально подойдёт и...
— Тонкс, не будет больше никаких экспериментов, — перебил её Снейп.
— Как — не будет?
— Слишком опасно.
— Для животных? Но ведь с ними всё хорошо. Ну и что, что шерсть у мышей позеленела — так даже красивее, не всё же им быть скучными и серыми.
— Не для мышей — для вас.
Снейп откинулся на спинку стула и устало прикрыл глаза. Ему нужно было многое рассказать ей и многое объяснить, но он совершенно не мог подобрать правильные слова.
— Я не понимаю, — сказала Тонкс.
Она ощущала себя ребёнком, которому пообещали купить коробку «Бобов Берти Боттс», а потом вдруг оказалось, что нельзя — у неё на них, оказывается, аллергия.
— Зелье работает на обычных волшебниках. Вчера я испытал его на себе и на протяжении четырёх часов мог изменять внешность так же легко, как и настоящий метаморф.
— Это ведь здорово?
— Нет, не здорово. Знаете, почему шкурка бумсланга столько дорого стоит и продаётся далеко не в каждой аптеке?
— Потому что бумсланги вымирающий вид.
— Верно. Вымирающим он стал после изобретения Оборотного зелья. Ваша же кровь — уникальный катализатор, способный не только усилить, но и полностью изменить сам принцип работы зелья. Беда в том, что метаморфы редко рождаются. Во всём мире их не больше дюжины.
— Мы — вымирающий вид? — неловко пошутила Тонкс.
Вот только шутить ей совсем не хотелось. Хотелось плакать от обиды и досады, что успех, который оказался совсем рядом — стоит руку протянуть, мог оказаться гибелью для таких как она.
— Ещё нет. Но станете, если о результатах исследований станет известно.
— Что же делать? Я могу...
— Нет, не можете. Сейчас вы аппарируете домой и больше не станете приходить в лабораторию. С профессором Дамблдором я сам объяснюсь. Он с самого начала не очень верил в успех, так что убедить его в провале эксперимента будет не сложно.
Нимфадоре бы радоваться, что больше не будет никаких иголок и противной слабости после забора крови; больше никакой лаборатории, дымящих котлов и запаха маргариток. И больше никакого Снейпа, всегда недовольного и мрачного. Ей бы радоваться, но отчего-то радостно совершенно не было.
Было горько.
До слёз.
* * *
Тонкс уткнулась носом в шарф, пряча лицо от холодного осеннего ветра. Неуверенно оглянулась по сторонам, будто бы боялась, что за ними следят, а потом спросила:
— Профессор? То есть мистер Снейп, то есть Северус — можно вас так называть? — мы ещё встретимся?
— Зачем?
— Чтобы отведать фирменный пирог мадам Розмерты. Он мне очень-очень понравился, но самой есть его совсем не вкусно. И скучно. И...
— Тонкс, вы такая шумная, — снова перебил её Снейп и, вздохнув, сказал: — Встретимся. В конце концов, я ещё должен вам отдать последний флакон с усовершенствованным Оборотным зельем.
— Оставьте себе.
— Но...
— Оставьте, — повторила Тонкс. — Зачем он мне — метаморфу? А вам пригодится — мало ли что. И в следующую среду обязательно приходите, я буду вас ждать.
Тонкс хотелось так много всего ему сказать, но нужных слов не находилось — она никогда не умела красиво и убедительно говорить. Снейпу же наоборот хотелось помолчать — молчать было правильно. По крайней мере, сейчас. Глядя на по-детски счастливую улыбку Нимфадоры, Северус и сам невольно улыбнулся. Скорее всего, он ещё сто раз пожалеет о своём обещании, но это будет не сегодня.
В конце концов, тыквенный пирог Розмерта готовит только раз в неделю, а болтовню Тонкс можно вытерпеть — порой она бывает вполне сносной.
