Однажды Алан Рикман начитался фанфиков про Снейпа. Испытал культурный шок. Утром приходит на съёмки ГП-7, а там Йейтс с актёрами разговаривает:
- ... этот сценарий...
Рикман, нервно озираясь:
- Кто сказал "снарри"?!!
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Понимание накатывало медленно, скреблось на периферии сознания в течение многих недель, но Андерс не хотел этого принимать.
Было нечто успокаивающее в давно известном факте: Андерс Любит Хоука.
В их узком кругу все это знали. Создатель, да сам Хоук это знал! Три года Андерс ни о чём другом думать не мог: Хоук постоянно был в его мыслях, пока сам Андерс жил своей жизнью. Все просто принимали это за данность: как то, что Варрик низкорослый, Мерриль сладкоежка — а Андерс влюблён в Хоука.
Это был настолько закоренелый факт, что Андерс сам не заметил, когда начал влюбляться в Фенриса.
Эльф вечно присутствовал рядом, слонялся вокруг, даже охранял лечебницу, и Андерс всегда считал, что причина тому — просьба Хоука. Либо Фенрис решил приглядывать за «Одержимым», чтобы тот не натворил дел.
Как следствие, они начали беседовать. Точнее, Андерс разговаривал с Фенрисом, а тот периодически отвечал что-нибудь помимо оскорблений.
Всё происходило так постепенно, что Андерс сам не замечал этого за собой. Он всё меньше смотрел на Хоука во время миссий; ему было уже не так обидно, когда тот флиртовал с Изабелой: Андерс даже осознал, что смеётся над их ужимками без привычной сердечной боли. Он больше не подсаживался ближе к Хоуку во время посиделок в «Висельнике» и не поджидал его на крыльце дома. Это уже казалось не настолько важным: в конце концов, они и так увидятся вновь, так зачем утруждаться?
Но, подмечая все вещи, которые он больше не делал, Андерс упускал те, которые делать стал. Когда он не смотрел на Хоука, его глаза сами собой искали Фенриса, и Андерс спрашивал, что тот думает по поводу пьяного болвана, который прошлым вечером забрёл в клинику, перепутав её с борделем (Фенрис тогда выпроводил его за дверь, пока Андерс катался по полу от смеха).
Половина Хоуковой и Изабеллиной белиберды проносилась мимо ушей, пока Андерс с Фенрисом, увлечённые беседой, плелись за ними следом; Варрик подгонял их поторапливаться, а Андерс отвечал грубыми жестами. Ему больше не приходилось сражаться за место за столом во время «порочной добродетели»: Фенрис приберегал для него стул рядом с собой, а когда игра заканчивалась, они уходили вместе. На все вопросы Фенрис просто отвечал: «Клоака по ночам — слишком опасное место для глупого мага», — и они покидали таверну, не замечая понимающих взглядов друзей.
Осознание нахлынуло на Андерса внезапно, когда одним утром он ждал Фенриса у входа в Верхний Город. Эльф непривычно опаздывал, что было на него не похоже, и беспокойство Андерса росло; он уже подумывал, не прогуляться ли ему до поместья.
Фенрис вывернул из-за угла, целый и невредимый, и волна облегчения, обрушившаяся на Андерса, затопила его с головой — и тогда-то до него дошло.
Он больше не влюблён в Хоука.
Весь остаток дня он был необычайно тих, вызывая тревогу спутников и, главным образом, Фенриса. Тот без конца косился на него, старался вовлечь в разговор, что, учитывая болтливую натуру мага, обычно удавалось с лёгкостью.
Андерс бесцеремонно отмахнулся от попыток друзей растормошить его, по возвращении в Киркволл с улыбкой помахал им на прощание, чтобы унять их беспокойство, и направился в Клоаку, обратно в свою постель и к своим мыслям, не чувствуя пристального взгляда Фенриса в спину.
Той ночью Андерс лежал в постели, крепко прижав ладони к глазам, и голова его раскалывалась от новообретённого знания. Ведь это было фактом: Хоук уже три года являлся его лучшим другом, возможно, лучшим из всех, что у Андерса были, и Андерс был влюблён в него.
Вот только не был. Андерс любил Хоука. Но он больше не был влюблён в Хоука.
Он был влюблён в Фенриса.
Сон долго не шёл к нему, а когда Андерс наконец задремал, глаза, которые снились ему каждую ночь, на этот раз были не карими, а зелёными.
