Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Пять лет назад каждую четвертую валентинку, бесцеремонно влетавшую в кабинет Главного аврора, стоило ему зазеваться и не наложить Отталкивающие чары, венчала надпись «Уважаемые мистер и миссис Поттер» или «Дорогие Гарри и Джинни» – в зависимости от близости отправителя к звездной чете. Остальные три четверти открыток, все как одна анонимные, были адресованы исключительно «Гарри» и обещали ему «ни к чему не обязывающее свидание», «незабываемую ночь» или «лучший секс в жизни», если он только «не оттолкнет», «задержится сегодня на работе подольше», «оставит дверь кабинета открытой». Некоторые явно были надписаны мужской рукой.
После развода валентинок фривольного содержания заметно прибавилось и некоторые обзавелись подписью. «Марк из группы борьбы с упырями, мы виделись три раза в лифте» подтвердил худшие опасения Гарри и стал причиной отвратительной сцены в кабинете министра, за которую Поттеру стыдно до сих пор. Впрочем, Кингсли, кажется, не обиделся.
– Что ты хочешь, тебя все … м-м-м… любят, – добродушно пожал плечами он, когда раскрасневшийся Гарри, безостановочно сыпавший проклятиями добрую четверть часа, наконец выдохся и устало поправил съехавшие набок очки. – Этого я не в силах запретить.
– Тогда запрети этот балаган! Каждый год одно и то же, невозможно работать. Лучше бы лишний выходной дали.
– Э, нет. В выходной ты бы спрятался в своей холостяцкой берлоге – ты, кстати, на Гриммаулд-плейс перебрался? – и… А вот что бы ты делал, а?.. Да ладно, ладно, не смущайся так, разве я не понимаю: молодой, полный сил, разведенный… Но от коллектива отрываться нельзя, Гарри. Они, может, этого весь год ждут – чтобы с тобой – и так запросто, без чинов. Что тебе стоит один день потерпеть?
Малфой тогда неожиданно оказался с ним солидарен:
– С твоей биографией и репутацией ты ожидал чего-то другого? Проще смириться.
– И что же у меня за репутация такая? Человека, который готов перепихнуться в своем рабочем кабинете с первым, кто об этом попросит?
– Нет. Человека, которого положено хотеть, – припечатал Драко. И, как всегда, оказался прав. Действительно, проще было смириться.
Но смириться не значит полюбить – и Гарри до сих пор не любит Валентинов день принципиальной нелюбовью ребенка, которого насильно заставляют съесть полезное яблоко. И ничего хорошего от него не ждет. Во всяком случае, пока он на службе. А вечером…
Гарри мечтательно закрывает глаза.
Драко не выносит сантиментов. Да и сам он тоже не большой охотник до предписанных праздником церемоний. Вернуться домой, в неброский уют и тепло по-новому обставленной гостиной, привычно приобнять Драко и признаться: «Я соскучился», – вот, в общем-то, и все, чего он хочет сегодня. Они даже в шутку не поздравили друг друга с утра, хотя это и первый День святого Валентина, который они встречают вместе официально. Месяц назад Гарри дал краткое, но емкое интервью «Ежедневному пророку» («Зачем, Поттер?» – «Затем что ты не какая-нибудь постыдная тайна». – «Да тебе просто нравится украшать собой первые полосы. Но я, разумеется, польщен и все такое»).
Драко шутил, что если Гарри таким образом хотел отделаться от сонма своих воздыхателей, то прогадал. «Может, ты и отпугнул парочку впечатлительных старых дев, но сам же развязал руки всем министерским мужеложцам, которых, судя по всему, хватает», – со знанием дела рассуждал он накануне и глумливо предрекал как никогда яростную травлю валентинками. «Смотри, как бы твой влюбленный прыщавый мальчишка не кинулся тебе на шею в честь праздника», – огрызнулся Гарри и в ответ услышал беспечное «не волнуйся, не кинется».
«Ну да, сегодня среда, а не четверг», – рассуждает он теперь сам с собой, бездумно пялясь на календарь на стене напротив. На календаре изображен пирс Санта-Моники под безмятежным небом, оглашаемым криками чаек – бесконечный ряд свай, о которые с шорохом разбиваются пенные волны, крошечные фигурки людей, кучкующихся на деревянных мостках то тут то там, огромный круг колеса обозрения («Работает на солнечных батареях», – блеснул эрудицией Малфой) с веселыми разноцветными кабинками. Календарь был подарком Драко. «Визуализируй свою юношескую мечту», – сказал он. Гарри готов поклясться, что ни разу не рассказывал об этой мечте.
Теперь за фальшокном в его кабинете может неспешно падать крупными пушистыми хлопьями снег, как сейчас, или лить косой дождь, заставляя непроизвольно ежиться, а в самом кабинете всегда есть обещание лета, тепла и солнца.
За дверью то и дело раздаются беззаботные голоса и радостные восклицания, отвлекая от ненавистной, но необходимой бумажной работы. Такое впечатление, что весь Аврорат собрался у него в приемной и обменивается там валентинками, умиленными улыбками и кокетливыми взглядами. Гарри рад уже тому, что во всеобщей суете этого абсолютного нерабочего по атмосфере дня ему чудом удалось увернуться от всех желающих его поздравить. Лавируя между парящими в воздухе разноцветными нитями серпантина и задевая макушкой воздушные шары в форме сердец, он, демонстративно отгородившийся от мира двумя томами досье, чуть ли не бегом добрался до своего кабинета и забаррикадировался там. Тэсс, сорок минут назад отправленная в архив за третьим томом, все не возвращается. Гарри не удивился бы, узнав, что она и верховодит этими праздношатающимися. Вполне в ее стиле – втайне потешаться над остальными, в то время как они считают, что она потешается вместе с ними.
Аккуратная, собранная и независимая, Тэсс тем не менее производит впечатление не синего чулка, а черта из табакерки: на дне ее темных бархатных глаз таится лукавая усмешка, да и губы она умеет кривить не хуже Малфоя, беззастенчиво подтрунивая над каждым, кто дает к этому повод. Напористость, острый язык, злая улыбка – чем-то она неуловимо напоминает Паркинсон, какой та была до замужества и материнства, превратившего ее в вечно кудахчущую над своим выводком клушу, для которой не существует других внешних раздражителей, кроме детского плача. Малфою, во всяком случае, Тэсс нравится – он нет-нет да и поинтересуется как бы ненароком, «не связала ли еще себя эта незаурядная девушка беспощадными узами брака». Видимо, переживает, как бы ее не постигла участь его школьной подруги. Малфою вообще нравятся такие – независимые и спокойно обходящиеся без мужского внимания, хоть и привлекающие его одним своим неприступным видом и хитрым прищуром. Поэтому он и женился на безропотной и немногословной Астории – «чтобы, не дай Мерлин, не влюбиться в собственную жену, Поттер».
Гарри коротко смеется. Весь день мысли сворачивают на Малфоя, да и чувствует он себя в последнее время так, словно у них медовый месяц. Неловкое объяснение, случившееся в начале декабря, расставило все по своим местам – Гарри кажется, что они наконец-то повзрослели и научились понимать друг друга. Он, по крайней мере, старается оберегать покой Драко, не тревожа сомнениями, виной которым всего лишь подростковые комплексы. Да и Драко всячески дает понять то, о чем так редко говорит вслух. Например, этим своим циничным замечанием о бывшей супруге.
На секунду открывается дверь, впуская в кабинет взрывы хохота, запах свежесваренного кофе (Гарри ведет носом и глотает слюнки), две служебные записки, несколько особо шустрых валентинок и Тэсс, у которой ноги подгибаются под тяжестью огромной папки, какого-то объемного свертка из плотной серой бумаги и подноса с опасно балансирующим на нем кофейником.
– Просил же сбивать эту дрянь на подлете! – морщится Поттер, отмахиваясь от усыпанных блестками ярко-красных картонных сердец, закружившихся у него над головой.
– Руки заняты, – флегматично бросает Тэсс и даже умудряется пожать плечами.
Гарри вскакивает и помогает девушке водрузить ее неподъемную ношу на свой стол. На подносе вдобавок к кофе обнаруживаются сэндвич с тунцом и блюдце с бисквитным печеньем.
– А поколдовать? – Не удержавшись, Гарри надкусывает одно печенье и тут же снова морщится – от приторной сладости.
– Вовсе ни к чему хвататься за палочку каждый раз, когда нужно поднять что-то легче пяти килограммов, – бодро откликается Тэсс и тоже хватает с блюдца печенье.
– Угу, и аппарировать, когда можно полчаса пройтись пешком.
– Метро, Гарри. Величайшее изобретение магглов. Вчера я видела там парня, который играл на гитаре!
– Глядя на тебя, я все чаще думаю, что нет ничего более великого, чем женская эмансипация. – Тэсс делает небрежный жест рукой, означающий «ах, оставьте». – Мой бывший тесть тоже в восторге от магглов и их изобретений. – Гарри наконец призывает к себе надоедливо мельтешащую перед глазами служебную корреспонденцию. – Правда, его вряд ли заинтересовал бы музыкант. Впрочем, если бы это была электрогитара…
Одна записка оказывается из отдела магических происшествий и катастроф, а вторая – от Гермионы, которая по неизвестной причине тоже терпеть не может валентинки. «Поздравляю, пусть всегда будет как сейчас». Глава отдела магического правопорядка умеет формулировать четко и ясно, вычленяя главное и отсекая второстепенное. Растроганный, Гарри не замечает, как начинает улыбаться.
Но вот очередь доходит до открыток, и улыбка тускнеет, превращаясь в кривую ухмылку. Гарри и сам не знает, зачем просматривает их, вместо того чтобы сразу испепелить Инсендио. Четыре или пять грубовато-фамильярных посланий, общий смысл которых – «бросай Малфоя, ты достоин лучшего». Одно спотыкающееся признание в любви словно бы от вчерашней выпускницы Хогвартса. И – совершенно неожиданное благословение: «Будь счастлив, Гарри. М.» Хмыкнув наполовину озадаченно – наполовину заинтересованно, Поттер из чувства какой-то смутной благодарности впервые пытается вспомнить, что же это за Марк, с которым он три раза виделся в лифте. Уж не тот ли кареглазый паренек, что при виде Главного аврора замирал с оторопелым выражением лица и, кажется, не смел дышать? Симпатичный. И чего его понесло к упырям?
Неприятная сладость во рту вынуждает потянуться к кофейнику, но тут Тэсс швыряет ему под нос тот самый серый сверток:
– Пришло с утра на твое имя. На темные заклинания и отсроченные проклятия проверено, все чисто.
И, не дав Гарри опомниться, тянется к шпагату, которым перехвачена плотная, приятно зашуршавшая под пальцами бумага.
– Эй! – возмущается Поттер и притягивает сверток поближе к себе.
– Тогда сам открывай скорее. – Ни капельки не смущенная Тэсс требовательно нависает над столом шефа, уперев руки в бока. – Интересно же!
Поттер медлит. Не из-за присутствия секретарши – к ее бесцеремонному любопытству с глазу на глаз он привык, как и к ее умению соблюдать субординацию на людях, и знает, что, чему бы она ни стала свидетелем, дальше его кабинета это не пойдет. Но этот подозрительно большой конверт без обратного адреса ему не нравится.
Угадав его мысли, Тэсс презрительно фыркает, дожевывая второе печенье:
– Да ладно тебе, не будь параноиком. Сегодня праздник – а это наверняка подарок.
– Еще один мозгоправ на мою голову, – притворно возмущается Гарри. – Если подарок, то наверняка от недоброжелателя, потому что мои близкие в курсе, что я ненавижу День святого Валентина и все, что с ним связано.
– И не одни близкие. Вот только никто не знает, чем именно тебе не угодил святой Валентин?
– Да так. – Гарри все же достает палочку. – Со школы повелось. Диффиндо!
Аккуратный разрез обнажает содержимое свертка, оказавшееся для Главного аврора, готового к любой провокации, полной неожиданностью.
Серебристый отлив черного шелка, серебряная застежка у горловины – мантия. И без примерки ясно, что не его размера – и не может быть его: прилагающаяся остроконечная шляпа подтверждает, что это хогвартсовская форма, хотя Гарри не припомнит, чтобы кто-то из его сокурсников, да и ребят постарше эти шляпы когда-нибудь надевал, за исключением торжественных случаев.
– Джин заказала Джеймсу новую форму, а доставить велела сюда? – недоумевает Гарри. – Зачем? И почему нет адреса отправителя?
– Гарри, у тебя сколько детей? – скептически хмыкает Тэсс, потянув за рукав мантии и что-то прикинув в уме. – Такое впечатление, что ни одного: это же явно на старшекурсника. Никак не моложе пятнадцати лет.
– Тогда я ничего не понимаю.
Дальнейший осмотр ясности не вносит. Рубашка, брюки – теперь Гарри и сам видит, что Джеймсу все это велико. Хм, боксеры с зелеными драконами…
– Кстати, о детях. – Тэсс старательно делает вид, что последняя находка осталась ею незамеченной, но глаза ее насмешливо поблескивают из-под скромно опущенных ресниц. – Как там малютка Ал? Освоился?
– Даже чересчур. – Гарри пытается удержать мелькнувшую было мысль. – Первый по всем предметами и обзывает собственного брата гриффиндурком.
– Молодец какой! – В голосе Тэсс искреннее восхищение.
Драконы. Драконы… Неужели?..
– Босс, меня тут просили узнать… Как ты отнесешься к тому, если обеденный перерыв сегодня начнется чуть-чуть пораньше, а закончится чуть-чуть попозже?
А вот убедительно заискивать у нее никогда не получается – сразу слышно, как она самой себе неприятна в роли просительницы.
Гарри поднимает на секретаршу усталый взгляд:
– Что они там задумали? И где носит Симуса? Он еще вчера должен был положить рапорт мне на стол, а все туда же: «День святого Валентина был придуман не напра-а-асно»…* Тунеядцы.
– Жутко фальшивишь. Тебе бумажек мало? – кивнув на три тома досье, примирительно откликается Тэсс. – Принесет он тебе рапорт сразу после обеда, я прослежу.
– Так что намечается-то? – сдается Поттер и возвращается к свертку в поисках подтверждения своей догадки.
– У Найтингейла акция в «Соловьином раю»: парные печенья, естественно, в форме сердец, никакой фантазии. Своего рода свидание вслепую. Те, у кого совпадут номера, обедают вместе, а если хотят уйти не расплатившись, то еще и целуются. Самый искренний поцелуй будет определять лично Уолдо, старый вуайерист.
Гарри хмыкает. Напрасно Малфой время от времени для профилактики ревнует его к Тэсс: владелец модного кафе на Диагон-аллее всего лет на пять старше Поттера, а уже списан со счетов.
– И ты идешь?
Вот оно! На самом дне, рядом с галстуком. Клочок пергамента. «Надеюсь, ты не успел отправить это Малкин или еще куда, тупица. Наденешь, когда станет впору». И ни подписи, ни даже инициала. А зачем они, если летящий почерк Малфоя Гарри знает не хуже своего? Губы сами собой расходятся в предвкушающей ухмылке. Что этот ненормальный задумал?
– Иду, – произносит Тэсс с вызовом. – Все министерство идет, вообще-то. Это ж такой шанс. Если повезет, можно побыть рядом с тем, кто нравится, не признаваясь в этом.
– А что плохого в том, чтобы признаться? – спрашивает повеселевший Поттер.
– Мужикам вообще нельзя в этом признаваться, – убежденно говорит Тэсс, тряхнув головой. – Они после такого наглеют.
– Да уж, – согласно фыркает Гарри, вспомнив свой опыт. – Ну ладно, уводи всех куда хочешь, и пусть тебе повезет со второй половинкой печенья. – Тэсс возмущенно открывает рот, но Гарри, не дав ей возразить, веско добавляет: – У вас полтора часа. А с этим, – как можно равнодушнее кивает он на сверток, – я, кажется, разобрался.
Тэсс вышколенно молчит.
– Смотрите только не нарвитесь на Перси Уизли. Не собираюсь выгораживать вас перед этим поборником трудовой дисциплины.
– Уж ты выгородишь, – криво ухмыляется девушка и добавляет уже от двери: – Пей кофе, а то моих подогревающих чар обычно ненадолго хватает, а накладывать заклинание во второй раз – только вкус портить.
Ради глотка кофе Гарри и откладывает на время разгадку малфоевской головоломки.
Такого кофе, как варит Тэсс, он больше нигде не пробовал, хотя Малфой, услышав восторги любовника, не то из ревности, не то из вечного желания поспорить стал водить его по всем кофейням Соединенного Королевства. Наверное, все-таки из ревности – потому что, едва познакомившись с Тэсс и убедившись, что «такая самодостаточная девушка ни за что не заинтересовалась бы потрепанным жизнью седеющим идиотом», Драко прекратил свой кофейный марафон, способный довести до хронической бессонницы и не столь потрепанного жизнью человека, как Поттер.
Сегодня Тэсс добавила в кофе соль (она варит или с корицей, или с имбирем, или с солью – в зависимости от настроения и никогда не интересуясь пожеланиями Гарри, – а нос не улавливает характерных сладковато-пряных нот). Под постепенно стихающий шум в приемной Гарри поудобнее устраивается в кресле и наливает себе первую чашку дразнящего густым ароматом напитка. Вдумчиво, по глотку, изучает оттенки вкуса.
Из кофе ушла горечь, он стал более бархатным. И как можно портить этот божественный вкус, заедая его немыслимым количеством сладкого? Гарри неприязненно косится на уцелевшие после Тэсс печенья. У Малфоя, кстати, точно такая же непостижимая привычка, ну да он известный сладкоежка с детства.
А все-таки в этот раз Тэсс положила не только соль. Что-то незнакомо кислит на языке, у самого нёба. Пожалуй, даже неприятно.
Гарри распрямляется и отставляет пустую чашку. Оглядывается в поисках графина с водой – смыть эту тошнотворную кислинку из горла. Пробует подняться на ноги и чувствует их ватную слабость. Его вдруг начинает колотить, как при гриппе. Тело покрывается холодной испариной и ощущается как чужое.
– Что за?..
Зелье? Тэсс?! Рука тянется за палочкой, лежащей на развороченном свертке, но, не успев коснуться ее, Гарри замирает испуганно и неверяще.
Часто смаргивая набегающий пот, он не может оторвать взгляда от ладони, бледным пятном выделяющейся на темной столешнице. Это не его рука. Пальцы тоньше и как будто длиннее, косточка на запястье, показавшемся из рукава мантии, торчит острее, кожа на костяшках гладкая, не загрубевшая. Гарри переводит взгляд на другую руку: те же хрупкие подростковые пальцы и худое запястье, болтающееся в рукаве ставшей вдруг слишком просторной мантии. Ни с чем не спутать это ощущение – его словно снова обрядили в старые одежки Дадли. Вновь попытавшись встать, он понимает, что и форменные брюки ему велики и держатся на бедрах только благодаря ремню – совсем как в тот страшный год, когда они с Роном и Гермионой искали хоркруксы и таяли на глазах.
Постепенно озноб отпускает, и начинает лучше соображаться. В том, что это не Многосущное, Гарри уверен: слишком хорошо помнит мерзкий вкус. Да и не превратился он ни в кого. Взгляд в сторону шкафа с документами подтверждает догадку – в стеклянных дверцах угадывается смутное отражение… ну да, его самого в юности. Как там сказала Тэсс? Никак не моложе пятнадцати лет.
Знала или была слепым орудием в руках Малфоя? В том, что произошедшее с Гарри – его рук дело, сомнений нет, учитывая текст записки. Понять бы еще, зачем это хорьку.
Поттер снова бросает взгляд на шкаф. Вид тощей шеи, нелепо торчащей из свободного ворота, почти отбивает желание смотреться в настоящее зеркало. Выругавшись, Гарри выдвигает ящик стола и шарит там в поисках карманного зеркальца. Держит на случай визита Драко, для которого министерские туалеты слишком грязные, а выйти на люди с непременно разлохмаченной после поцелуев с Поттером прической смерти подобно.
Непонятное, ни с чем не сравнимое ощущение. Зеркальце подрагивает в потной руке.
Глаза ярче, чем были утром, и странно видеть другую форму оправы на этом лице, хотя ему идет. Гарри впервые задумывается, кто и почему выбрал для него именно круглые очки, и вспоминает, как Джинни уговаривала сменить их на что-то «менее узнаваемое», словно Гарри узнавали исключительно по очкам. Это было еще до возвращения Малфоя из Швейцарии, и, должно быть, он так привык видеть Гарри в новых очках, что не позаботился о том, чтобы заменить их.
К волосам вернулись цвет и былая непокорность, оказывается, основательно подзабытая. Гарри проводит пальцами по пружинящим прядям и тихонько смеется, наконец-то начиная привыкать к своему новому – то есть старому – телу. И решается.
Процесс переодевания затягивается, потому что он подолгу зависает на простых, казалось бы, давно уже доведенных до автоматизма действиях. Оказывается, пальцы ног у него немного загибаются вверх – и чтобы заметить это, понадобилось помолодеть лет на двадцать и заново начать узнавать себя. И, должно быть, все эти годы он носил неудобную обувь: на щиколотках видны следы от задников, на которые он обратил внимание только сейчас, когда они стали непривычно едва заметными на обновленной коже.
Вся одежда (даже трусы с дракончиками, которые Гарри натянул, почему-то покраснев) садится как влитая, разве что шляпу он не примеряет, и вот со стеклянных дверец шкафа на него смотрит Гарри Поттер образца девяносто шестого – девяносто седьмого года. Учебного года.
«Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс…» – крутится в голове и на языке у растерявшего всю свою дежурную суровость Главного аврора. В одежде по размеру он больше не кажется себе нелепым и нескладным, разве что радостно-предвкушающая улыбка делает его похожим на придурка. «Интересно, я и тогда так выглядел?» – думает вдруг Гарри.
И вздрагивает: кто-то скребется в дверь. Звук такой тихий и робкий, что наводит на мысль: пришелец, кто бы он ни был, будет только рад, если его не услышат. Так скребся Малфой, приходя на встречи в отель. Независимый, чуть скучающий вид, уверенность в каждом движении – после того как Гарри отпирал дверь. А до этого – отчаянный испуг, выдаваемый невразумительным стуком.
Впрочем, такое случалось лишь первые пару раз и было так давно, что, считай, и не было вовсе. Нынешний Малфой, если ему не открывают сразу, быстренько закругляется со своей показной предупредительностью и колотит в дверь громко и требовательно, бормоча себе под нос:
– Умер он там от шока, что ли?
– А вот не дождешься, – весело откликается Гарри, снимая с двери заклинание. То, что он видит за ней, заставляет его подавиться собственным смехом.
У него мелькнула было такая мысль – в порядке бреда, но он и представить не мог, что почувствует, когда увидит такого Драко.
Драко из его послевоенных снов – ведь только в грезах Драко-школьник улыбался ему не таясь. Драко из его воспоминаний – в такой же, как на нем, ученической мантии, с нежными, словно нецелованными губами и гладкими щеками без намека на щетину. Сухощавое лицо с резкими чертами, которые еще смягчит время, угловатые плечи подростка, делающие его таким беззащитным, и жадный взгляд, которым Драко всматривается в него, – всего этого оказывается слишком много, и Гарри потрясенно молчит.
– Это я, – перестав улыбаться, осторожно сообщает Драко. Вкупе с новой – старой – внешностью его голос тоже кажется мальчишеским. Или это воображение подбрасывает недостающие детали, довершая картину.
– Вижу. – И Гарри притягивает его к себе, чтобы еще и почувствовать.
Он помнит это тело.
Его хрупкую угловатость и обманчивую покорность, от которой не останется и следа, если, осмелев, обнять посильнее: тут же почувствуешь ответную хватку. Но Гарри не осмеливается.
Его жар, ощущаемый сквозь слои одежды.
Его едва уловимую дрожь, когда губы слегка касаются кожи на виске.
– Не бойся, целуй крепче – не растаю, – шепчет Малфой ему на ухо. По тону слышно, что доволен произведенным эффектом.
– Ты сумасшедший, ты знаешь? – с восхищением говорит Гарри, так и не решаясь заключить его в настоящие объятия, словно Драко – сон или дымка и исчезнет, как только попытаешься заявить на него права. – Как тебе такое пришло в голову? Как ты все это провернул? Что за зелье?
– Слишком много вопросов, Поттер, поэтому отвечаю только на последний: зелье с крайне ограниченным сроком действия. У нас осталось от силы минут сорок.
– На что?
– На то, чтобы наверстать упущенное, тупица. – Последнее слово Драко смакует на языке ласково и с удовольствием и, порывшись в складках мантии, протягивает ему очки в круглой металлической оправе. Явно гораздо дороже, чем были у Гарри когда-то, но вызвавшие мгновенное узнавание. Рука у него при этом слегка подрагивает. – И на вот, надень.
Гарри охотно повинуется, пряча польщенную улыбку. Сегодняшний поступок Драко говорит больше, чем любые многословные признания.
– А ты сними, – включается он в игру, нетерпеливо дернув Малфоя за воротник.
Драко тоже улыбается, но одними лишь губами. Глаза его, когда он тянется к застежке мантии и легко скидывает ее на пол, поведя плечами, смотрят серьезно и почти обреченно. Как в тот, самый первый раз. Перед зеркалом он тренировался, что ли?
– В чем у тебя только душа тогда держалась, не пойму, – сглотнув, хрипло говорит Гарри, наблюдая, как к ногам Малфоя падает галстук, а затем рубашка. – Ты же худой был, как уличный кот. Кожа да кости.
– Я не был, – возражает Драко, – пойми ты наконец: я сейчас худой, как уличный кот. Нет никакого «тогда», Гарри. Есть только сейчас.
Они смотрят друг другу в глаза. И одновременно срываются в поцелуй.
Эти губы, несмотря на то что на дворе другой год (и даже век) и другие обстоятельства, такие же несмелые, но покорные, как в девяносто седьмом. Их хочется пить долго и бережно. Эта гладкая кожа, прохладная на ощупь, так же заставляет кровь закипеть, а мозг – забурлить. От благодарности – что позволено, что Драко не вырывается, что он, такой нужный, рядом, близко-близко, и податлив, словно глина в руках ремесленника. И Гарри, осмелев, месит это несопротивляющееся тело, оставляя на нем следы от пальцев и зубов, вертит его так и эдак, как заготовку на гончарном круге, и лепит нового Малфоя, от головы до пят отмеченного его прикосновениями – собственническими и бесстыдными. В миг своего нового рождения Драко кричит, как и положено только что пришедшему в мир, и обмякает под Гарри с потерянно-счастливым выражением лица, бездумно размазывая по впалому животу тягучие белесые капли.
А когда дыхание его выравнивается, он шепчет те самые три слова, которые так и не научился произносить вслух. И Гарри, почувствовав, что его скручивает судорогой обратного превращения, все-таки успевает ответить из своих шестнадцати лет:
– Я тебя тоже.
– Видишь теперь, для чего нужен диван в кабинете? Вовсе не для того, чтобы навалить на него гору пыльных бумаг.
– А чтобы завалить на него Малфоя.
– Именно.
Шевелиться не хочется. Разговаривать – тоже. Если уж совсем честно, хочется хорошенько вздремнуть. С Малфоем под боком, разумеется.
Но у того, как всегда, собственные планы. «Пациенты ждут» – и можно без зазрения совести бросить партнера на неудобном казенном ложе и ходить по кабинету, собирая с пола одежду и дразня голой задницей.
– Почему ты не перенес сеансы? – морщится Гарри. – Я бы тоже пораньше закончил. – И добавляет мечтательно: – Продолжили бы в более… хм… интимной обстановке.
За дверью раздается стук каблуков, хорошо слышный в тишине приемной. Вскоре к нему присоединяется нарастающий гул голосов: сотрудники Аврората возвращаются с обеда, оживленно переговариваясь.
– Ну вот, я же говорю: домой бы сейчас и по новой…
– Не помню, чтобы ты запирал дверь, – настораживается Драко. – Коллопортус! – И, успокоенный, возвращается к прерванному занятию – удлиняет заклинанием рукава и брючины своего школьного костюма, разглаживает смятую ткань. – По новой? – скептически фыркает он. – А больше ты ничего не придумал? Ужин при свечах? Ночь любви на полу у камина? Ролевые игры – может, эпизод с Сектумсемпрой воспроизведем, с последующим примирительным трахом?
Обиженное молчание Гарри красноречивее любых слов.
– Не заикайся даже: у меня работы невпроворот. – Драко замолкает, чтобы надеть брюки и рубашку. Нарочно долго возится с пуговицами и смахивает несуществующие соринки. Наконец бросает небрежно: – В апреле выступаю с докладом на конференции в Чикаго. Три дня назад прислали приглашение.
– О, поздравляю. Ты заслужил.
– Спасибо. Так что никакой романтики, Поттер. Да и зелье это, чтоб ты знал, на вес золота. Экспериментальная разработка для косметической компании. Последняя надежда молодящихся светских львиц. Убавляет биологический возраст. Три капли – один год. Больше тридцати капель за раз принимать не рекомендуется. И чем больше выпьешь, тем короче срок действия. Мне досталось по большому блату и за круглую сумму, тратить которую на такую глупость во второй раз было бы расточительством. Хорошенького помаленьку.
– Не рекомендуется? – невольно заинтересовавшись, выныривает из полудремы Гарри. – Хочешь сказать, что мы скинули только по десять лет? Не смеши.
– И не думал, Поттер. Мы выпили гораздо больше, чем по тридцать капель. Зря я у тебя, что ли, вожу дружбу с зельеварами? Мне сварили и нужное количество зелья, и антидот по спецзаказу, а не то одним ознобом дело не ограничилось бы. Список побочных эффектов у этого пойла длиннее, чем моя родословная. Зато теперь понятно, почему лица у великосветских дам вечно такие, словно у них живот прихватило. Ты одеться не хочешь?
Вздохнув, Гарри нехотя садится и, справившись с хулиганским соблазном тоже вновь облачиться в школьную форму, призывает к себе привычную одежду, которую педант Малфой сложил аккуратной стопкой.
– А твоя нормальная одежда где? – спрашивает он запоздало, смерив Драко оценивающим взглядом. Без мантии и галстука тот выглядит странно: и не студентом уже, но еще и не состоявшимся колдопсихологом со множеством дипломов и собственной программой реабилитации волшебников, утративших магические способности в результате нервных потрясений. С растрепанными волосами и приятной усталостью на лице, которую не спрячешь за наследственной высокомерной усмешкой, он застрял где-то посредине – великовозрастный влюбленный дурак, стесняющийся своих же порывов.
– Где-где – в офисе. Было у меня время переодеваться в министерстве.
– Ты и зелье в офисе принял? Как тебя только не увидели тут такого красивого.
– Ты недооцениваешь своего секретаря.
– Сговорились... Так и знал. Да, Тэсс умница, жаль, придется ее уволить.
– Почему это? – вскидывается Малфой, за секунду до этого зачем-то уменьшивший и сунувший в карман брюк трусы. Те самые, с драконами.
– Мне будет не по себе работать с человеком, который в курсе, что мы пялим друг друга в моем кабинете.
– Друг друга? – вскидывает брови Драко. – Обещаешь?
Гарри смеется:
– Ты же сам только что сказал: никакой романтики.
– А при чем здесь романтика, Поттер? Ты что-то путаешь. Я не предлагаю тебе ничего, кроме отвязного секса.
– Ну да, ну да.
Драко все-таки не выдерживает – отбрасывает свой показной цинизм и улыбается светло.
– Мне правда пора.
Гарри подходит к нему и легко касается его губ своими:
– Счастливо. – И, схватив со стола остроконечную шляпу, нахлобучивает ее Малфою на голову. – А то несправедливо получается: никто ее так и не примерил. По сравнению с облюбованными тобой трусами она чувствует себя неудачницей, – ржет он, глядя на опешившего любовника.
Возмутившийся было Драко быстро берет себя в руки. Демонстративно поправляет шляпу, не удостоив Гарри ответом, отпирает дверь и как ни в чем не бывало выходит в приемную.
– Гарри, я рапорт… – раздается голос Финнигана, и Поттер чуть не прыскает от идиотизма ситуации. – Принес, – заканчивает обомлевший Симус. – Малфой? Ты перепутал День святого Валентина с Хеллоуином?
– Прошу прощения? – невозмутимо и чуть холодно откликается Драко.
– Ну, магглы на Хеллоуин наряжаются всякой нечистью. Вампирами, ходячими мертвецами, злыми колдунами в таких вот шляпах.
– Что-то мне подсказывает, – загадочно улыбается из-за своего стола Тэсс, – что мистер Малфой сегодня, напротив, добрый волшебник.
«Мистер Малфой» независимо пожимает плечами и, напоследок послав Гарри хитрый взгляд из-под ресниц, уходит, ни с кем не прощаясь.
Симус растерянно смотрит то на Тэсс, то на Поттера.
– Заходи уже, – зовет его Гарри. – В последний раз тебя прощаю. У меня сегодня хорошее настроение.
Конец
_________________________________________________
* Первая строчка из стихотворения Оксаны Черненко.
