— Ты приходишь, наводишь тарарам и уходишь, — говорит Оливия, хмурясь. С её маленьким ростом она должна бы выглядеть смешно, когда сердится, но не выглядит, ни капельки. Маленькая и взъерошенная, она смотрит на Доктора, похожая на рассерженную бульдожку. Волосы все еще растрепаны после очередного безумного витка их приключений, на щеке пятно грязи, воротник куртки поднят, хотя здесь, в уютной Тардис, нет ветра.
— Они справятся. Большинство справляются. Надо больше верить в людей. Ты должна бы, это ведь твоя раса.
Оливия не то чтобы не верит, она просто очень хорошо людей знает (или думает, что знает, в её возрасте это одно и то же, потому что в девятнадцать лет ты еще не умеешь сомневаться в своих знаниях). Поэтому она хмурится еще сильнее.
— Ты ничего-то не понимаешь! — она пытается подобрать слова, чтобы выразить то, что её гложет, — появляешься, весь такой всемогущий со своей Тардис, ломаешь весь порядок вещей, а потом улетаешь, и думаешь, что обломки враз выстроятся в новый правильный порядок. А так не бывает!
— Конечно, не бывает, — Доктор широко улыбается. — Но знаешь, строить что-то новое, это так увлекательно, я же не могу отобрать у них это развлечение.
Возможно, он и шутит. Оливия не удивилась бы. Но лично она считает, что «развлечение» — не очень подходящее слово, когда речь идет о сотнях человеческих жизней, что некоторые вещи нельзя пускать на самотек, и что, черт возьми, даже в спасении мира должна же быть какая-то система! Иначе может получиться, что ты спасаешь мир только для того, чтобы он назавтра погиб еще более ужасной смертью. Легкость, с которой Доктор скользит по пространству и времени, небрежно меняя детали то тут, то там, порой просто злит её, выводит из себя. Это... это недопустимое легкомыслие, думает она. Но каждый раз не может отказаться от еще одного путешествия с ним.
***
— Это недопустимое легкомыслие, — отчитывает Оливия Тьяго Родригеза. Он кивает, но дураку понятно — до него так ничего и не дошло, в следующий раз он сделает так же, если не хуже, да еще и будет считать, что она непременно закроет на это глаза. Скрежетнуть зубами Оливии мешает только многолетняя привычка держать лицо, чтобы не случилось, а с ней много чего случалось за её жизнь: конец света, например, один из многих, не состоявшихся благодаря Доктору. После того как ты почти видел конец света, как-то само собой разумеется, что удивить тебя может мало что, но Оливия все равно не понимает, как, черт возьми, этот Родригез ухитряется быть одновременно таким талантливым и таким идиотом. Несочетаемое сочетание качеств человеческой натуры в её картине мира, но, возможно, Тьяго просто просочился к ним через трещину из другой вселенной, их много, как выяснилось. Но путешествия с Доктором тоже остались в другой вселенной, и Оливия больше не готова по десять раз на дню пускать в свой мир то, что рушит его правила. Хотя для одного конкретного агента приходится делать исключения.
***
— Вот всегда так с вами, — качает головой М, уже не Оливия, много лет как, — отправляетесь на задание, устраиваете бардак, а нам потом разгребать.
— Вы справитесь, — улыбается Бонд.
Конечно, она справится. Или постарается, во всяком случае. Ей давно уже не девятнадцать, она все еще не научилась сомневаться в своих знаниях, и почти забыла, что где-то, через трещину в стене, могут существовать другие миры. Этот аспект её биографии так и не попал в досье МИ-6, М лично постаралась, чтобы несколько фото, относящихся к 1916 году, навсегда исчезли, хотя у господ из Торчвуда могли остаться копии. К счастью, они там слишком заняты, чтобы лезть во внешнюю политику Великобритании.
Доктора она однажды видела. Он изменился, регенерировал, но М сразу узнала его по синей телефонной будке, а он узнал её.
— Оливия, — сказал он с непередаваемой интонацией, в которой было все — и трещины в другой мир, и не-концы света, пережитые вместе, и много-много приключений, и их последний разговор, когда они обиделись друг на друга. Теперь уже предпоследний.
Она не знала, что ответить. По работе её давно уже по имени не называли, слишком важная персона. У Доктора, наверное, тоже когда-то было имя, подумала М, прежде, чем он стал Доктором, интересно бы узнать, какое?
Накрапывал дождик, шофер начал подозрительно поглядывать в их сторону. Что бы такое сказать-то? Слов когда-то было много, они от этого за годы слились в неразборчивую массу, перемешались, потеряли изначальный смысл. Повторять их было глупо, они все относились к другим людям. К Оливии и тому, другому Доктору.
Так они и стояли. Молчали и пялились друг на друга, как идиоты. Потом дождь усилился. Доктор как-то застенчиво покосился на телефонную будку, но М только покачала головой. У неё работа, вообще-то, да и не девочка уже она, по мирам скакать.
Первой развернулась и пошла прочь она.
