Однажды профессор Северус Снейп захотел сменить имидж. Для начала попытался вскинуть в своей коронной манере не правую, а левую бровь. Эффект был неожиданным - он споткнулся и чуть было не упал.
На очередном послевоенном приёме в честь победы подвыпивший Поттер вышел вслед за таким же нетрезвым Малфоем подышать воздухом на министерский балкон и без долгих предисловий задал ему прямой вопрос:
— Слушай, Малфой, есть в этой жизни то, чем ты гордишься?
Прежде чем произнести хоть слово, Малфой долго молчал, перебирая в уме возможные варианты ответа. Честью семьи он более не гордился, да и не было у их семьи больше чести; в себе самом никаких особых достоинств, дающих основания для настоящей гордости, не находил. Сторону в минувшей войне он, как показала жизнь, выбрал верную, но факт оставался фактом — для того, чтобы открыто встать под знамёна Поттера, ему пришлось предать отца, и выбор этот был для Малфоя поистине мучительным. Если же копнуть еще глубже, то в прошлом находилось поводов презирать себя куда больше, чем собой гордиться.
Но говорить об этом Поттеру было необязательно.
— А ты почему спрашиваешь? — осторожно поинтересовался Малфой.
— Вечно ты... вопросом на вопрос, — вздохнул Поттер. — Спрашиваю, значит, хочу знать. Что, секрет, что ли?
— Не секрет, — пожал плечами Малфой. — Просто сразу не соображу.
— Ну давай, — кивнул Поттер, — соображай.
Тут в мозгах у Малфоя прояснилось, и он в самом деле сообразил, что хоть и провёл всю войну от первого до последнего дня на передовой, рук своих убийством не замарал по той простой причине, что в бой его не пускали. Вначале — от недоверия, а позже — потому что глупо. В своё время Шеклболт так ему это и объяснил, мол, боевых магов у него хоть отбавляй, пополнение приходит постоянно, и все с палочками наперевес рвутся под огонь, а толкового целителя после того как Святого Мунго разгромили, хрен найдёшь. Малфой услышал про «толкового» и «хрен найдёшь», и успокоился, хотя в глубине души всю войну считал себя самозванцем — ему ведь пришлось всему учиться буквально на ходу, на практике, безо всяких целительских курсов. Сертификат колдомедика ему выдавали в полевых условиях, вечером того дня, когда он ассистировал на пяти операциях подряд, а шестую провёл сам, потому что хирург Равик свалился с переутомлением прямо возле операционного стола, и времени на приведение его в чувство не было совершенно.
Малфой тогда нервничал и трясся, глядя на лежащего перед ним Теренса Бута — у него не было ни единой целой косточки во всем теле, — а медиведьма Лавгуд закончила возиться с Анестезирующими чарами и сказала ему спокойно и строго: «Давай, Малфой, ты справишься. Я прогоню мозгошмыгов, они не будут тебе мешать», и от этого её идиотского утешения он успокоился и взялся за палочку.
Малфой вспомнил об этом, и о том, что Теренс выжил и даже почти не хромает, и о том, сколько всего народу он вытащил с того света, и наконец сформулировал свой ответ Поттеру.
— Не то чтобы я мог чем-то гордиться, честно. Я просто старался как-то... исправить, что ли. Искупить, если ты понимаешь, о чем я. В общем, просто делал свою работу.
Закончил и криво улыбнулся, злясь на себя — за все три года, что воевали по одну сторону фронта, так и не научился разговаривать с Поттером ровно. Всё время что-то обрывалось внутри, ладони потели, вечно нес какую-то чушь, то зло задирался, то отвечал невпопад, чувствуя себя влюбленной истеричкой, а не военным целителем, честное слово. Со всеми остальными выходило нормально — без ненужных откровений, без лишних эмоций, с кем-то суше, с кем-то теплее, с Лавгуд так вообще стали лучшими друзьями, и с Уизелом получалось разговаривать по-человечески, даже портрету Альбуса Дамблдора научился в конце концов смотреть в глаза, — а с Поттером не мог, как заклинило.
С Поттером выходило странно, он или хмурился, глядя на Малфоя, словно ударить хотел, или приходил в полевой госпиталь с бутылкой, чтобы распить ее на двоих. За три года был несколько раз ранен и доверял себя только Малфою — Равик и мадам Помфри уже и шутить на эту тему устали, смирились.
Малфой всегда страшно дергался, когда приносили Поттера. Но на результатах лечения это не сказывалось. А о том, как он потом падал без сил, намертво зажав палочку в пальцах, знала только Лавгуд.
Обычно после очередного выздоровления Поттер и приходил с бутылкой огневиски — считал, наверное, что это лучший способ выразить свою благодарность. Малфой так окончательно и не разобрался, как Поттер к нему относится. Разговоры им точно не удавались, в этом сомнений у него не было.
Вот и сейчас Поттер не вернул улыбку, стоял и смотрел хмуро, а потом приблизился вплотную, опустил голову, так, чтобы соприкоснуться с Малфоем лбами, и выдохнул ему прямо в лицо:
— Ты, Малфой, сам не знаешь, кто ты. Ты счастливчик, просто охренительный счастливчик! Ты всю войну исцелял людей, ты и сейчас это делаешь, а что делал я? Я убивал людей, и теперь они снятся мне по ночам. И я не знаю, как с этим жить. И вообще не знаю — как жить...
Поттер пах вином, и лоб имел влажный от испарины. Впрочем, Малфой тоже был нетрезв, его еще и от близости Поттера повело. Наверное, потому он и сказал то, что сказал. Не думая.
— Откуда, блядь, Поттер, ты знаешь, что мне по ночам снится? Мне, может, ампутации снятся — думаешь, приятное зрелище? Если среди нас двоих и есть счастливчик, это точно не я. От тебя же Авады как горох отскакивают. Ты в рубашке родился и с серебряной ложкой во рту. Ты не ради собственного развлечения убивал, Поттер, а боролся с врагами — потому что ты воин и герой, это твоя миссия и жизненное предназначение. Выполнил её — отдохни немного и прикинь, чем будешь в мирной жизни заниматься. Только в панику не впадай, хорошо?
— Хорошо, — чуть отодвинулся от него Поттер. — Не буду. Ладно. Я — герой. А ты тогда кто? Орден Мерлина не носишь. Почему?
— Ты тоже не носишь, — парировал Малфой.
— Я не ношу потому что не люблю побрякушек. А ты вроде как всегда любил такое... — Поттер неопределенно покрутил рукой в воздухе и при этом слегка качнулся вперёд. — Знаки отличия там, значки всякие, медали...
Малфой вспыхнул, дёрнулся, потом приказал себе успокоиться. Орден Мерлина он не носил, потому что не видел в этом смысла. Героем он себя точно не считал, а считал трусом, слабаком и подлецом — но об этом окружающему миру было знать необязательно, поэтому для всего окружающего мира он просто старался выглядеть человеком, хорошо знающим свое дело — и всё.
— Ну, — напомнил о себе Поттер. — Чего молчишь? Я — герой, а ты кто? Скажи мне, Малфой, вот возьми и скажи.
— Я... — начал Малфой и запнулся. — Ну, я просто...
Поттер стоял близко-близко — горячий, пьяный, странный — и ужасно Малфоя нервировал.
— Что ты — просто? — спросил он вдруг хрипло, и Малфоя бросило в жар.
— Дурацкий разговор, Поттер, давай завяжем с этим на сегодня, — сказал он и сделал шаг вперёд, но Поттер не дал уйти, надвинулся властно, заставил отступить к балконным перилам, так, что спина коснулась каменной балюстрады.
— Где же тут просто, когда ни хрена ни просто, — жарко выдохнул Поттер. — Я, блядь, хожу вокруг тебя столько лет, как низзл вокруг сметаны, а ты вечно куда-то ускользаешь.
— Давай завяжем с этим на сегодня, — очень похоже передразнил он малфоевский неуверенный тон, и тут же заговорил своим собственным голосом, командирским, который выработал за годы войны. — С чем мы можем завязать, Малфой, если мы еще ни хрена не развязали? Ты никуда от меня не уйдешь сейчас, понял?
Малфою хотелось себя ущипнуть, чтобы проверить, не сон ли всё это. Во рту пересохло, ладони, разумеется, предательски вспотели, и в животе словно скрутили тугой узел. Поттер нависал уже совершенно недвусмысленно, приперев Малфоя к перилам и расставив руки по обе стороны от его бёдер.
Малфой сглотнул и сделал последнюю попытку спастись:
— Слушай, Поттер, ты уверен? Потому что если это то, о чём я думаю...
— Ну, хватит болтать, — почти сердито перебил Поттер и накинулся с поцелуем. Целовался он, честно говоря, охренительно. И стояк у него тоже был охренительный — Поттер без лишних церемоний схватил руку Малфоя и прижал к своему паху. Выпуклость ощущалась как внушительная даже сквозь брюки и мантию.
— Видишь, что ты со мной делаешь? — измученно простонал-прошептал Поттер, прекратив на пару секунд вылизывать рот Малфоя. — Я схожу от тебя с ума хрен знает с какого курса, я всю войну на тебя дрочил, я рехнусь, если тебя не трахну, пожалуйста, пожалуйста...
И он снова стал целовать Малфоя, одной рукой расстёгивая на нём мантию, другой вцепившись в бедро. Малфой ошалел от неожиданности, от бешеного поттеровского напора, от его бесстыдного, откровенного желания — и от того, что всё это и вправду казалось сном. Его собственным сном, внезапно ставшим явью — но явью, не до конца реальной. Он по-прежнему боялся вздохнуть, но тело уже всё решило за него — руки сами собой шарили по телу Поттера, члену стало тесно в штанах, и кровь стучала в висках всё быстрее и быстрее.
— Я так тебя хочу, Драко, — бормотал Поттер то в шею, то в ухо, между поцелуями, — до одури хочу. Развернуть к себе спиной, перегнуть через эти перила и трахнуть так, чтобы ты просил остановиться. Но знаешь что? Я не остановлюсь, нет, даже не проси.
Малфоя словно холодной водой окатили, он окаменел. В висках по-прежнему стучало, но теперь уже совсем по другой причине. Воспоминания нахлынули внезапно, хотя и вполне предсказуемо, и вместе с ними к горлу подкатила тошнота.
В недолгой и бесславно закончившейся малфоевской карьере Пожирателя был один эпизод, из-за которого он, собственно, и принял решение сменить сторону. Общеизвестная версия была такая, что он раскаялся после неудачного покушения на Дамблдора, не смог простить Волдеморту смерть родителей — и только один человек в мире, кроме самого Малфоя, знал, что на самом деле это не так.
На самом деле он сломался, когда родители были еще живы, а Лорд дал «юному Малфою» второй шанс. После первой же омерзительной оргии с участием полудюжины мужчин-Пожирателей и одной-единственной женщины-магглы Малфой решил бежать, невзирая на последствия.
Одним из них стало очень странное отношение Малфоя к сексу. С одной стороны, он вроде бы ничего против физической любви не имел, с другой стороны, зайти дальше поцелуев ему никогда не удавалось — рано или поздно перед глазами вставала растерзанная маггла, умоляющая окровавленным ртом: «Не надо, пожалуйста, остановитесь!», и всякое желание у Малфоя проходило напрочь.
Так случилось и сейчас, проклятой малфоевской памяти, а вернее, совести, было все равно, давно желанный Поттер ли сейчас лезет к нему в штаны или кто-то другой — в нужный момент сознание подкинуло картинку, и возбуждение немедленно схлынуло.
Поттер ничего не заметил, увлечённый расстёгиванием пряжки на брючном ремне. Справившись с нею, он издал ещё один нетерпеливый стон, но Малфой отстранил его. Это удалось не с первой попытки.
— Не надо, — сказал Малфой, и его голос был тихим и страшным. Таким страшным, что Поттер остановился.
— Чего не надо? Почему не надо? — спросил он, тяжело дыша. — Ты не хочешь? Почему?
— Смотрите, крошка больше не хочет! — гогочет МакНейр, неторопливо расстегивая ширинку. — Да она просто еще не вошла во вкус!
Девушка, прикрывая руками растерзанную промежность, пытается отползти подальше от МакНейра, но тот ловит магглу за волосы и буквально насаживает ее рот на свой толстый хер.
Тошнота сделалась невыносимой, от неминуемой истерики Малфоя отделяло буквально несколько мгновений, и он постарался истратить их с толком — вывернулся из-под руки Поттера, отошел на пару шагов, выставляя вперёд ладони, словно защищаясь, и аппарировал молча. Поттер остался стоять на министерском балконе, с распухшими губами, встрёпанный и растерянный.
Дома Малфой повалился на колени прямо в прихожей — и его немедленно вырвало на натёртый паркет. Прибежал домовик, всплеснул тонкими ручками, засуетился, помогая хозяину добраться до ванной, кликнул свою домовуху, которая примчалась с охапкой флаконов — Малфою было, в принципе, наплевать на то, что с ним делают. Его трясло и выворачивало, а ярость на самого себя только усугубляла состояние.
Пока он отмокал в ванне, куда обеспокоенные домовики вылили добрую пинту масла лаванды и настоя ромашки, через камин пришла Лавгуд. Малфой не удивился — знал, что так и будет, на прием они явились вместе, конечно, Луна кинулась искать его, когда он не вернулся с балкона, а малфоевский камин был для нее всегда открыт.
Но обнаружить Луну на краю собственной кровати Малфой не ожидал.
— Извини, я не одет, — буркнул он, плотнее запахивая шелковый халат. — И вообще, ты не могла бы зайти завтра?
Лавгуд покачала головой. Она не выпила ни капли спиртного за вечер, и теперь была совершенно трезвой и собранной, словно перед операцией. Малфоя иногда до чертиков раздражали ее отсутствующий взгляд и вечная ересь про мозгошмыгов, но никто лучше нее не мог справиться с его истериками и приступами презрения к себе.
— Можешь сидеть, сколько хочешь, но я собираюсь лечь в постель.
Малфой подошел к кровати, намереваясь упасть на нее и заснуть, несмотря ни на что, а утром проснуться и отправиться в не до конца еще восстановленный Мунго — к простым и понятным вещам вроде хирургических операций, издевательств над юными стажерами и споров с министерскими крысами, которые отказывались увеличить финансирование проекта по соединению магических и маггловских медицинских технологий. И чтобы никакого Поттера. И никакого отвратительного прошлого. И никакого секса.
— А у тебя уже был секс, юный Малфой? — противно склабится Кэрроу, накладывая Очищающие на свой испачканный член — он только что имел магглу в задний проход. — Или ты у нас девственник? Тогда вот тебе отличный тренажер!
Малфоя опять затошнило, и он в замешательстве остановился, так и не дойдя до спасительной постели. Лавгуд тут же поднялась и подошла к нему.
— Зачем ты себя так мучаешь, Драко? — печально спросила она. — Гарри пытался тебя поцеловать, а ты сбежал, да? Я видела, но никто больше не знает, не волнуйся.
Воспоминания исчезли, и тошнота тут же отступила, сменившись звонкой яростью.
— Поцеловать? — выкрикнул Малфой. — Да он трахнуть меня пытался прямо там, на балконе, без лишних разговоров! Просто перегнуть через перила и выебать!
Лицо Лавгуд дрогнуло, но Малфой уже не мог остановиться. Теперь он уже орал.
— Что шокирует тебя больше, Лавгуд? Слово «выебать» или то, что Поттер собирался сделать это со мной?
Лавгуд размахнулась и врезала ему от души — не пощечину дала, а приложилась своим маленьким, но крепким кулачком в скулу. Малфой отшатнулся и успокоился. Истерика схлынула, толком не начавшись.
— Спасибо, ты настоящий друг, — хмуро сказал он, потирая след от удара. — Ты, как обычно, мне очень помогла. А теперь, пожалуйста, можно я выпью снотворное, лягу и усну, мне завтра в госпиталь к восьми.
— Мне тоже, — кивнула Лавгуд. — И сейчас я помогу тебе еще больше, Малфой.
Спустя несколько секунд и пару заклинаний, сопровождаемых быстрыми взмахами палочки Луны Лавгуд, Малфой оказался обездвиженным, обнаженным и лежащим на кровати с раскинутыми руками и ногами. Луна тоже избавилась от одежды и устроилась на постели рядом с ним, положив палочку на прикроватный столик.
— Что ты задумала? — тихим и звенящим от напряжения голосом спросил Малфой. — Не делай ничего, о чем бы ты не пожалела потом...
— Я жалею, что давно уже этого не сделала, — отозвалась Луна, нависая над Малфоем. — Так долго смотрела на твои мучения, смотрела, как ты терзаешь себя, так долго вела с тобой разговоры.
— Лавгуд! — вскинулся Драко. — Освободи меня немедленно!
Луна отрицательно качнула головой. Она улыбалась, и Малфоя пробрала дрожь от ее улыбки.
— Луна, пожалуйста, — попросил он. — Мы ведь с тобой друзья, зачем ты...
— Пожалуйста, пожалуйста, отпустите меня! — орет маггла, пока Фенрир размашисто трахает ее, возя голой спиной по полу. Крики девушки надоедают оборотню, и он отпускает ей размашистую пощечину — так, что она надолго замолкает, а из угла ее рта начинает струиться кровь.
— Именно потому что мы друзья, — прошептала Лавгуд прямо в губы Мафою, вырывая его из кошмарных воспоминаний. — Прошлое ушло навсегда. Навсегда, слышишь?
Она легко коснулась ручками его груди, провела пальцами — ее прикосновения были приятны, но Малфой попытался отстраниться, отползти. Конечно, ему это не удалось, мало кому это удается под Петрификусом.
— Луна... — прошептал он, и голос сорвался.
— Ты так редко называешь меня по имени, Драко, — пожаловалась Лавгуд, наклонилась, провела языком по груди Малфоя, облизала сосок, подтянулась — так, чтобы ее лицо оказалось на одном уровне с его. — А ведь у нас столько всего было за эти три года. Зачем ты все время держишь дистанцию? Зачем до сих пор винишь себя за то, что когда-то сделал?
В голове у Малфоя не осталось никаких мыслей, а в сердце — эмоций. Лавгуд — единственная, кому он доверил свою самую страшную тайну, и единственная, от кого он не ждал предательства. То, что она делала сейчас с ним, однозначно тянуло на предательство.
Вот только Луна, кажется, думала совсем иначе.
Она целовала его грудь и лицо, гладила нежными пальцами все тело, скользила по нему, прижавшись вплотную, ложилась на него, вытянувшись — легкая, теплая, пахнущая чем-то цветочным, — и наконец оседлала его бедра, устроившись так, чтобы не оставить Малфою ни единого шанса.
Его собственный член к тому моменту уже был целиком и полностью на стороне Лавгуд, и это было по-настоящему мучительно.
— Не вини себя больше, Драко, — горячо прошептала Луна. — Не держи дистанцию.
И потерлась пахом о его член.
Малфой застонал.
— Ты сидишь на моем члене, Лавгуд, и между нами нет ни клочка ткани, какие на хрен дистанции? Но, ради Мерлина, объясни, зачем?
— Затем! — горячо прошептала она ему в губы. — Затем, что кто-то должен сказать тебе, Драко Малфой, что ты искупил свою вину. Искупил и оплатил сполна. Теперь имеешь право разрешить себе нормальную жизнь, и пусть в ней, в этой жизни, будут и поцелуи...
Луна поцеловала Малфоя — и он не ответил на ее поцелуй.
— … и ласки...
Она поцеловала его еще раз, и он опять остался безучастен.
— … и секс...
На третий поцелуй он ответил помимо своей воли, ощущая, что в нем не остается больше ничего, кроме жаркой волны желания.
— … и любовь, Малфой. Потому что ты все это заслужил...
Лавгуд замерла над ним — зрачки расширенные как у кошки, дыхание прерывистое, вся в нетерпеливом ожидании.
«Это безумие, — подумал Малфой. — Она сошла с ума».
А вслух он сказал:
— Если ты освободишь хотя бы руки, я смогу трогать тебя. Иначе это нечестно.
— Мне не привыкать, что меня считают сумасшедшей, — улыбнулась Лавгуд, и сняла наконец заклинание.
Обнимая Лавгуд — всю сливочно-белую, мягкую, с нежной кожей, состоящую из уютных округлостей и правильных впадинок — Малфой не мог не думать о Поттере, о его смуглом лице, вечно взлохмаченных волосах, о твердости его мускулов и величине его члена — которого он впервые коснулся пару часов назад, да и то через несколько слоев ткани. Он не мог не думать о Поттере, но Поттера не было с ним в постели, а была Лавгуд, доверчивая и неутомимая одновременно.
Он не мог не думать и о той безымянной маггле, которую на его глазах один за другим трахали пятеро Пожирателей, и он ничего не сделал, чтобы остановить их, ничего, хотя она каждый раз искала глазами именно его взгляд, именно к нему обращала свои «Пожалуйста!» и «Не надо!», и когда очередь дошла до него самого, Малфой просто не смог себя заставить прикоснуться к ней — ему казалось, что у нее между ногами зияет кровавая рана, а его собственный член давно опал — и тогда Эйвери просто обозвал его трусливым слабаком и импотентом, и прикончил магглу одним движением палочки.
Малфой целовал одну девушку и плакал от давней жалости к другой, плакал от стыда за собственную трусость, которую так до сих пор и не смог себе простить. Он жадно обнимал Луну, сотрясаясь от рыданий, и прятал свое лицо в изгибах ее бедер, и она гладила его волосы, и прижимала к себе, и каждым своим движением, каждой лаской говорила ему: «Ты прощен, Малфой. Отныне ты прощен».
Ни с кем другим это было бы невозможно — только с чокнутой Луной, лучшей медиведьмой на все хирургическое отделение госпиталя святого Мунго.
Она останавливала любые сомнения, она просто брала его руку и клала себе на грудь, наслаждалась каждым прикосновением, открывалась и выгибалась, принимала его слезы как должное, — и Малфоя вдруг покинули страх и стыд, и он был с Лавгуд нежен так, как она этого заслуживала, и ему не требовались усилия для этого.
Когда он вошел в нее — влажную, сочащуюся нетерпеливым ожиданием, — Лавгуд вскрикнула, и он остановился на секунду, но она тут же улыбнулась, прошептала расслабленно:
— Ну что? Двигайся, Драко. Все хорошо.
Малфой сделал то, о чем его просили — он двигался, и ему было охренительно хорошо, в какой-то момент он даже перестал контролировать хоть что-то — все уже контролировал, кажется, его член, и Лавгуд против этого нисколько не возражала.
В момент оргазма Малфой поднял голову — и его настигло странное видение, будто бы Поттер сидит в кресле в углу комнаты и смотрит на него с открытым ртом. Он не успел даже осознать толком, что это — Луна потянулась за поцелуем, и он ответил на него со всей страстностью, на которую только был способен.
Он заснул почти сразу.
— Все хорошо, Драко, — прошептала Луна ему на ухо, заботливо поправляя одеяло. — Теперь у тебя все будет хорошо.
— Теперь я обязан на тебе жениться, — пробормотал сквозь подступающий сон Малфой, и Лавгуд рассмеялась в ответ своим серебряным смехом.
— Ни за что! Поттер меня проклянет. А сейчас спи.
Малфой пообещал себе разузнать про Поттера завтра и вырубился.
Утром Малфой не обнаружил Лавгуд в своей спальне, но нашел на подушке записку.
Не вздумай скатиться в угрызения совести и впасть в панику по поводу наших с тобой отношений. Все остается по-прежнему, но я буду рада узнать о результатах моей терапии. Ты ничего мне не должен, запомни это, Драко Малфой!
P.S. Хотя от дюжины белых роз я, пожалуй, не откажусь. Именно белые розы очень нравятся многим нарглам, и я надеюсь понаблюдать за ними в полете.
P.P.S. Для особо одаренных — просто терапия!
Из дому Малфой вышел с новым для него ощущением умиротворения. Вдохнул влажный после ночного дождя воздух и с удовольствием зашагал по дорожкам Кенсингтонских садов — принципиально не вернувшись в родительский дом, он жил в Кенсингтоне, в квартале, где маггловские дома соседствовали с жилищами волшебников.
Поттер возник внезапно, отделился от соснового ствола, к которому прислонялся, и протянул Малфою картонный стаканчик из «Неро».
— Дважды накладывал согревающие чары, пока тебя дожидался, — буркнул он вместо приветствия.
— А если бы я решил аппарировать? — ответил Малфой вопросом на вопрос, принимая кофе из поттеровских рук. Сегодня утром он ощущал в себе силы не мямлить при виде героя, а вести с ним вполне нормальный разговор.
Они зашагали рядом по тропинке, потягивая каждый из своего стакана.
— Я хочу извиниться за вчерашнее, — сообщил Поттер после второго глотка. — Я вел себя как скотина, прости, Малфой.
Малфой глубоко вздохнул и остановился, глядя Поттеру прямо в глаза — то, чего он никогда не позволял себе раньше.
— У меня проблемы с отношениями, Поттер, — сказал Малфой прямо. — С отношениями, с сексом, с чувством вины, в общем, со всем, кроме хирургии, так что если вчера это была просто пьяная похоть, то считай, что я принял твои извинения, и мы оба забыли об инциденте, а если нет...
— Нет! — поспешно воскликнул Поттер и сделал шаг навстречу. — Это не пьяная похоть, я... Я давно хотел тебе сказать, что тебя хочу и... И ты мне нравишься во всех смыслах... Черт, у меня тоже проблемы с отношениями и с тем, как о них говорить. А что у тебя не так с сексом?
Малфой отпил глоток кофе и неопределенно пожал плечами. Поттер смотрел на него, не отрываясь, и выглядел смущенным и встревоженным. Малфою захотелось погладить его по щеке. Он сделал еще один глоток, а потом протянул руку и коснулся поттеровской скулы.
Тот зажмурился на секунду от удовольствия как котенок. У Малфоя в горле встал ком.
— Только подумай, как мы выглядим со стороны, — негромко произнес он. — Ты видел своих врагов мертвыми, я не раз видел тебя в крови и без сознания, но мы не умеем нормально разговаривать друг с другом, и, боюсь, нам не стоит спешить.
— С чем? — шепотом спросил Поттер.
— Ни с чем, — ответил Малфой. — Хотя мне точно нужно поспешить в госпиталь. И я хотел бы зайти в цветочную лавку перед работой — задолжал Лавгуд дюжину белых роз.
Поттер совсем не удивился сообщению о Луне и розах, и сразу же подстроился под быстрый темп ходьбы Малфоя.
— Ты не против, если я пойду с тобой? — спросил он спустя пару минут. — У меня совершенно свободный день, могу тебе помочь выбрать розы для Луны.
— Да, конечно, — согласился Малфой сразу же, и совсем не удивился, когда Поттер в один шаг сократил расстояние между ними и решительно, но без нажима взял Малфоя за руку.
— Я не слишком спешу? — с невинным видом поинтересовался он через время, и Малфой подумал, что он, пожалуй, задолжал Лавгуд две дюжины белых роз...
