Уже поздно, все спят. И тебе пора спать. Не надо читать фаник...
Мой милый Селвин - сайд-стори к фанфику "Долг и Честь". Рассказ был написан после публикации одиннадцатой главы.
Отчёт он отправил и вышел в YouTube послушать музычку. На пять минут, перезагрузить мозг — и готовить документы в Калифорнию.
Думая о предстоящей поездке, в поиске он набрал слово «дорога». Из выпавшего списка, хмыкнув, выбрал «Дорогу» Щербакова.
...Ему четырнадцать, он сидит на нечистом паркете, поджав под себя ноги в носках. Рядом устроились Петруччо и Веник. У Грини не было трёшки, Гриня с ними не пошёл. Тесно; вся комната занята разувшимися людьми. Пованивает ногами и женскими дезодорантами, а на застеленной пледом тахте сидит круглолицый парень с гитарой — Щербаков. Это «квартирник» - частный концерт у кого-то на дому; это его Москва. Сто лет прошло...
Клип ему понравился.
Дома он снова просмотрел «Дорогу».
Рядом с именем создателя клипа стояла цифра 6 - ещё шесть работ того же автора. Он щёлкнул линк. Тупил в экран, ленясь подняться. Душ — спать — аэропорт...
Судя по клипам, делала их женщина. Два первых клипа были в тему, остальные — какие-то странные, их он пролистывал быстро. Под странными стояло пояснение: «создан как иллюстрация» и синел адрес интернет-страницы. Он пошёл посмотреть, что там за письма с музыкой; кликнул просто так, чтобы еще немножко не вставать.
«Здесь читают и пишут фанфики про Гарри Поттера» — издевался над разумом заголовок в верху страницы. Тьфу. Фанфик, еть.
Душ — спать — аэропорт!
И нажал слово «Пролог».
Орнитолога Игоря Петровича из пролога он узнал. Звали его, конечно, по-другому, и был он не орнитолог, а биолог. Страна называлась СССР; стояло лето; конец восьмидесятых годов. Пыльный автобус привёз их, старшеклассников, на биостанцию. У Коломийцевой были рыжие патлы и толстая задница в брезентовых штанах. Старики устроили «юннатский гипноз» для новичков, и после "гипноза" Коломийцева побежала жаловаться начальнику. А тот её послал. Лера её, кажется, звали... Четверть века тому назад.
Он сбросил файл фика на читалку и поплёлся в душ.
Коротая время между рейсами в аэропорту, он погрузился в кресло и вынул читалку. «Гарри Поттера» он когда-то покупал для Майка и Шелли; он помнил обложки с изображением недотёпы в очках. После развода книжки уехали вместе с детьми. Ребята теперь в High School, а «Поттеры», скорее всего, проданы на Garage sale.
Читал он быстро; потом плюнул и просматривал по диагонали, сожалея, что не закачал ничего другого. Чик-лит. Про Игоря Петровича и Коломийцеву больше не говорилось. Поттера тоже, слава богу, не было. Описывались какие-то ребята-подростки. Ему самому за сорок, что ему в них? Пойти взять кофе и газету. И, уже собираясь выключить читалку, наткнулся на фразу:
« — Где ж ты ра-аньше-то был... — промурлыкал Селвин, широчайше улыбаясь соседке.» Он усмехнулся.
Веник так делал. Когда от Веника требовали комсомольской активности, он начинал говорить с вальяжной кошачьей интонацией и глядел при этом на сиськи комсорга. От Веника отставали быстро.
Он снова натолкнулся глазами на имя Селвина. Селвин отдавал приказы, глядя на часы... Ага. Веник тоже отгибал рукав, а они все завидовали: Веник заимел часы самым первым из пацанов, в четвёртом классе. Отсчитывал время до звонка. Свобода! Звук бегущих ног...
На самом деле Веника звали Вениамин. Вениамин Берестов. В московской школе 80-х он мог быть только Веником. Петруччо был Сашка Петров, Гриня — Григорий Белых, а он сам был Стрюк. СССР, Москва, синяя школьная форма с книжкой и солнышком на рукаве.
Он прокручивал страницы. Подростки Мальсибер и Селвин вели дуэль на раздевание.
Стоп, а ведь это было. Точно, было! В утреннем полупустом вагоне электрички, Веник и он сам. Веня первым сорвал с себя шапку. Солнце слепило сквозь окна, вагон качался, они разбрасывали куртки и свитера, бравировали. Гриня и Петро знали, что всё блеф, а вот прочие пассажиры реагировали по-разному. Ребята в фике не дрались — а они в электричке устроили бой. Веник стрелял в него из резинового сапога, как из автомата. Он отвечал из ботинка. Они прятались за деревянными лаковыми скамейками и играли в войнушку в поезде, — шестнадцатилетние лбы, возвращавшиеся со слёта КСП.
Теперь он выискивал в фике имя Селвина и обчитывал кусок текста вокруг.
Селвин в фанфике напился, стал развязен и весел. Прикалывался к ребятам. Хотел сыграть сцену; ржал.
Они напились допьяна после экзаменов за восьмой класс. Пили у него дома; родители были на даче. Окосели каждый по-разному: Гриня стал мрачен, Петруччо порывался петь, а Веник...
Венька ржал. Венька звал всех на улицу, разыгрывать прохожих. Прикалывался к Грине и Петро. И не мучился похмельем с утра.
Эта авторша — она что, знала Веньку? Венька рассказывал ей про биостанцию, про электричку, про них про всех?
Объявили посадку на рейс, он зашагал к выходу. Веник пришёл к ним в третьем классе — его отца перевели служить в Москву. Тогда всё было просто. Люди — братья, нам повезло родиться в СССР, Москва — столица нашей Родины. Теперь он мог себе представить, что стоил для служивого перевод в Москву.
В Веньке сидел весёлый чёрт. Он играл — в комсомольца, в девятый класс... В жизнь. И подстёбывал, и сочинял.
Они окончили девятый; Веникова отца направили в Азербайджан. Веник уезжал с родителями. На проводах дурачился, а когда остались вдвоём, сказал тоскливо: «Вот и всё».
Венькин отец встал кому-то поперёк горла, его убирали; что такое жизнь в тьмутаракани, Венька знал.
Он тогда объявил Венику, что ничего не "всё", а после десятого Веник с аттестатом зрелости приезжает в Москву, живёт у них дома и спокойно поступает в свой Университет.
Весь десятый класс они переписывались; Веник учился на заочных подготовительных курсах, он сам готовился в «Керосинку».
А в марте отец получил разрешение на выезд.
На «Последнем звонке» отец забрал его аттестат, и к вечеру уже был и перевод на английский, и апостиль. Они улетали после его выпускного; он так и приехал в аэропорт в костюме. Петруччо провожал до таможенного контроля.
Петруччо же и написал, что на экзаменах Веньку срезали. Секретарша в приёмной комиссии сказала русому, сероглазому Венику, отдавая азербайджанский аттестат: «Многовато в этом году национальных кадров».
Он занял своё место в Боинге и снова достал читалку.
Вначале Селвина долго не было, а когда в конце главы тот появился, то снова пришло дежавю: Селвин обучал товарища обращаться с девушкой.
Зима, девятый класс. Он и Венька курили за спортзалом. Он спросил: «Вень, а у тебя женщины были?» Веник кивнул; смотрел на него молча. Он затянулся до самого фильтра и выговорил сквозь одурь: «Вень, а как с ними?» И выслушал негромкий ответ.
Венька тогда сказал главное. Что при этом ощущаешь. Телом, пальцами, головой.
Нормально, между прочим, объяснил. Потом, когда в десятом у него случился этот самый... «опыт», он не запсиховал и, в общем, справился.
На этом фик прерывался. Пока самолёт летел, он перечитал ещё раз — только те главы, где был Селвин. Присматривался к внешности и характеру; сравнивал манеру говорить. Выходило, что это вполне мог быть Венька.
Вечером, после конференции, он снова задумался о Селвине.
С оставшимися в Советском Союзе ребятами он не контачил почти год. У него был депрессняк — Америка оказалась мачехой, и его семья выживала, стиснув зубы. А потом он узнал про чёрный январь.
Азербайджанцы резали армян; армяне душили азербайджанцев. Войска СССР, по меркам местных — «русские», расстреливали и закалывали и тех, и других. А те и другие вместе выдавливали захватчиков, оккупантов с царских еще времён.
Венька — Вениамин Берестов, его папа и его мама. Чужеродцы, да отцовская служба — по всем статьям им выходил край.
С лета девяностого года он писал Петро, Грине и Венику. Веник молчал; ребята не знали, что с ним. Он заработал денег и звонил в квартиру в Азербайджане — чужие голоса говорили на непонятном языке и бросали трубку. На пятый раз какая-то женщина сказала: «Не звони сюда больше». Потом он писал в Российские и Азербайджанские инстанции. В Красный Крест, в Международную Амнистию, чёрту лысому... Потом искал в интернете. Были Берестовы, но все не те. На запросы о событиях в Азербайджане интернет показывал горелое, выбитое, распростёртое.
Гриня сумел выстоять в коммерции девяностых и теперь владел мебельным магазином. Петруччо ушёл в религию. «Подвизался» где-то в монастыре.
А Веник... Венику было снова четырнадцать; он болтал, играл и стебался с экрана читалки под именем Клиффорда Селвина. Здесь читают и пишут фанфики про Гарри Поттера.
Он написал сообщение авторше: «Здравствуйте, у меня возник вопрос по поводу Вашего произведения. Свяжитесь со мной, пожалуйста». Указал электронную почту и скайп. И лёг спать.
Дни шли, ответа не было. Временами он думал — кто она? Жена, любовница? Приятельница? Была знакома с Венькой двадцать лет назад или виделась с ним недавно? А может, дочка? Кто читает и пишет про Гарри Поттера? Девчонки от пятнадцати до двадцати.
...Ничего не было. Не было горелого и простреленного. Вениамин Берестов был живой. Он выбрался из чёрного января; уехал с родителями. Жил где-то в России. Заделал дочку. Рассказывал ей, как был пацаном. Дочка выросла и написала фанфик. Назвала отца Селвином, переделывала их истории в свою. Может, спрашивала Веньку: «Ну, как?»
Если бы его Шелли какой-нибудь незнакомец написал «Свяжитесь со мной», она бы фыркнула и нарочно стёрла письмо. Он написал авторше снова. Представился; рассказал, как вышел на её фанфик. Похвалил язык и замысел. Оценил МакНейра и Нотта. Воздал должное подросткам из Слизерина. «Клиффорд Селвин похож на моего школьного товарища Вениамина Берестова.» Он указал, в чём сходство натур. Сравнил сцены из фика со своими воспоминаниями. Описал внешность Веньки.
«Может такое быть, что Вы его знали? Я с ним связь потерял после Азербайджанских событий.»
Вежливо попрощался.
Ответ пришёл через неделю. «Я редко сюда заглядываю и только сейчас прочла Ваши письма,» — начинала авторша. Он прочитал ответ залпом. Потом ещё раз, медленно.
Он написал: «Спасибо. Извините за беспокойство». Отправил е-мейл.
Потом взял читалку и удалил к чёртовой матери файл.
