- Ну почему, Гарри? Почему ты идешь на бал с этим… с этим… с этой?.. – рыдает Джинни.
- Потому что нельзя быть на свете красивой такой, - хихикает Драко, поправляя чулки и одергивая мини-юбку. – Поттер не виноват, что ты размалевалась до неузнаваемости, и тебя пригласил Снейп.
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Дождь льет уже четвертый день и прекращаться явно не собирается. Прекрасная погодка, что ни говори. За огромным, почти во всю стену окном люди бегут по лужам, придерживая зонтики, а ветер злобно и весело рвет их из рук, щедро обдавая бегущих дождевыми каплями. Но здесь, в кофейне, сухо, тепло и безлюдно — а чего еще можно желать ноябрьским вечером в Лондоне?
Джастин специально выбрал эту забегаловку для встречи: как можно дальше от мест, где можно встретить коллег-парламентариев, или, не дай Мерлин, журналистов, но все равно в центре. Удобно и престижно. Второе более важно для того, с кем Джастин собрался встречаться, а первое — для него самого. Кофе стынет в аккуратной фарфоровой чашечке, белой, как и скатерть, и кажется, что темно-коричневый кофейный круг, будто НЛО, плывет над покровом стола. Рядом скучают сливочник и сахарница — облачные башенки на белой глади. Кофе не хотелось: Джастин гораздо больше любил чай. Что заставило его заказать эспрессо, он и сам не мог понять.
Комитет по государственному бюджету, в котором состоял Джастин, собирался на той неделе. Он был среди коллег самым молодым, но его уже уважали — в первую очередь за упорство, с которым он брался за любое дело. Огромная честь для человека, которому пришлось очень много наверстывать по возвращении в нормальный мир, очень много трудиться, чтобы завоевать доверие избирателей, и вот теперь Джастин делает новый шаг вперед. Все постепенно, не спеша, но взлетать в гору, как шутиха, глупо и ненадежно.
Магический мир не мог дать ему ничего из этого. На ответственные должности предпочитали брать гриффиндорцев, выпускники Рейвенкло никого не пускали в науку, а после краха Того-Кого-Нельзя-Называть круговая порука у слизеринцев достигла просто-таки небывалых высот. И если раньше такие, как Джастин, могли претендовать хотя бы на низшую должность в чьем-то частном бизнесе или даже в Министерстве, то теперь — ни в коем случае. Все благопристойно: нет вакансий. Просто нет, и даже Гарри Поттер не мог с этим бороться.
Зато Итон дождался. Дождались отец и мать, дождались старые друзья — и никто не задавал лишних вопросов. Все считали, что он учился за границей, и это было удобно. Прошли годы с тех пор, как Джастин последний раз общался с кем-то из того, ненормального мира — Америки (так он называл магическую Британию). Новый свет, который захлопнул двери прямо у Джастина перед носом.
Кстати, о дверях. Стеклянная, с фантазийной ручкой дверь кофейни распахивается, и, преграждая спиной путь ветру и дождю, на пороге вырастает коренной американец, настоящий Чингачгук волшебного мира, Большой Змей. В переносном, конечно, смысле. Натурализированный в какой-то мере — не в мантии и остроконечной шляпе, а в плаще с капюшоном, слишком французском для приличного человека, но привлекавшем гораздо меньше внимания. И не змей, а лев. Повадки у него львиные — плавные движения, кошачья грация. Сила, уверенность в себе. Даже, пожалуй, чрезмерная.
— А, привет, малыш! — говорит Кормак Маклаген и, широко, располагающе улыбаясь, шагает к столику. Плащ его сухой, будто снаружи никакие стихии не бушуют. Джастин поднимается и протягивает Кормаку руку. Крепкое рукопожатие, белозубая улыбка, тонкие морщинки в уголках ярко-синих глаз. Если не знать, кто перед ним, можно решить, что Кормак — модель из рекламы, например, часов. Зенит или Брегет. Или, может, яхт. Скорее, второе: слишком ровный у него загар. Сейчас он скажет…
— Сколько лет, сколько зим! — Джастин улыбается своей догадке, а Кормак продолжает: — Да ты посолиднел, малыш Джасти, небось уже и детей трое, и жена, и домик свой, так, да, так?
Кормак сильно хлопает его по плечу, смеется, опускается на соседний стул.
— Спасибо, что оставил записку. Никак не мог связаться с тобой, прямо мистика какая-то, и сову к тебе на работу не отправишь, — говорит Маклаген. — Министерство запрещает. Ты же в маггловском Визенгамоте, да?
Джастин и кивнуть не успевает, а Кормак уже заводит волынку: про то, где он сейчас работает, про своего дядю, тетю, отца, связи, снова про связи. Его твердо очерченные губы двигаются, и Джастин следит за ними, не понимая, не слыша слов, только кивает в ответ. Наверное, даже невпопад: вот Кормак хмурится, вот недовольно дергает плечом, но ему что-то надо, поэтому он в своем приступе самолюбования не возмущается, что Джастин не слушает его.
— Эй, Джасти, не спи! — не выдерживает он в конце концов, хлопает тяжелой ладонью по столу. По белой поверхности сливок и черной — кофе бегут маленькие волны, безнадежно пытаясь вырваться из замкнутых кругов. Локальное, неопасное землетрясение, комфортная тюрьма. Все, как и в жизни.
— Я не сплю, Кормак, — возражает Джастин особым, рабочим тоном — вежливо, светски и небрежно. С такими, как он, иначе нельзя. Нельзя показывать заинтересованность. И надо как-то прервать этот монолог. Хорошо, что маги не занимаются политикой профессионально — Кормак бы многих в Парламенте за пояс заткнул. — Ты охотился с…
— Кингсли Шеклболтом, — нетерпеливо перебивает его Кормак. — Старина Кинг очень любит побродить по нашим семейным угодьям… А чего же ты ничего не рассказываешь?
Как будто Джастин мог вставить хоть слово.
— Говорят, ты в каком-то комитете сейчас. Важном. Большая шишка Джастин Финч-Флетчли, казнишь или милуешь министров. — Кормаку приносят мороженое, и он невпопад звенит ложечкой о фарфор. Джастину звук кажется слишком громким, до рези в ушах.
— Что-то вроде того, — нехотя соглашается Джастин. Ему вдруг становится противно: до этого о нем никто из Нового света не вспоминал, а сейчас, когда он зачем-то понадобился... Кажется, Кормак замечает кислое выражение его лица: улыбается еще шире, еще обаятельней, растягивая красивые губы в деланной улыбке.
— И у тебя никогда не было соблазна? — задает он вопрос. — Отомстить кому-нибудь, решить свои проблемы, помочь друзьям? Да у тебя железная выдержка!..
“…сынок”, — заканчивает за него Джастин и крепче сжимает челюсти. Он не умеет злиться так, как многие — кричать, драться, — но выдержка у него действительно железная. И упорство тоже, которое жена — почти бывшая, но все равно жена — называет ослиным упрямством.
— К чему ты клонишь?
Другой бы на месте Кормака хотя бы смутился, сделал вид, что ничего не происходит. Джастин уже отвык от беспечной простоты обитателей Нового света, они не заботятся о сказанном, об имидже, их интриги просты и незатейливы. Любой заштатный маггл-политик заткнет их за пояс, даже не особенно напрягаясь. Но Джастин ждет — того главного, о чем хочет с ним говорить Кормак. Он наверняка будет достаточно глуп, чтобы начать этот разговор здесь, в кофейне.
И действительно: Кормак с заговорщицким видом придвигается ближе, подкупающе заглядывает в глаза.
— Ты же знаешь, кто сейчас министр магии?
Джастин знает, отлично знает, но качает головой.
— Гарри Поттер! — таинственно приглушив голос, отвечает Кормак, ничуть не удивляясь. В представлении таких, как он, магглы — неразумные детишки, которые не отличат правую руку от левой.
— И что с того?
Кормак многозначительно улыбается, его глаза становятся совсем синими. Джастин глубоко вздыхает. Темная, тяжелая волна бьет его в грудь, тянет за собой. Нужно удержаться на поверхности, и Джастин старается изо всех сил.
— Так ведь ты же проверяешь его бюджетные затраты. — Как с дурачком говорит, снисходительно, Кормак. Джастин может ответить ему, что ни один маггл из комитета понятия не имеет о Министерстве, но ведь это не так. Его бюджет проходит под кодовым названием “прочие ведомства” — без всякой расшифровки. В фунтах это совсем небольшие деньги, но курс галлеона занижен…
— Допустим. И что?
— Ходят слухи, что Поттер превысил все допустимые нормы затрат, — говорит Кормак. — Что его приспешники дорвались до власти, а их ручонки так и тянутся к золоту. Уизли…
Джастин старательно держит лицо. Кормак туп хуже тролля, туп как полено, если думает, что на такую дешевку можно клюнуть. Даже сенсации Риты Скитер… да что там! Сенсации самых ядовито-желтых газетенок кажутся рядом с этим унылыми согласованными интервью. “Инопланетяне высадились в Эссексе”, “Чупакабра сожрала трехлетнего ребенка”, “Уизли разворовали бюджет Министерства”. Все из одной оперы.
— Почему ты обратился ко мне, Кормак?
Тот хитро щурится, переплетает длинные пальцы, делая доверительное, располагающее лицо. Плохо получается: спесь побеждает с разгромным счетом. Спесь и красота.
— Ты ненавидишь Поттера. И я тоже.
Маклагену бы родиться женщиной — он бы преуспел гораздо сильнее, в нем есть порочность, которая в мужчинах выглядит слабостью, и недалекость, которая льстит другим мужчинам. Рядом с ним любой почувствует себя гением — разве это не плюс для дорогой любовницы, с которой можно прийти в казино, например? Джастин представляет Кормака в ярко-алом платье у стола, покрытого зеленым сукном, с длинной сигаретой в пальцах, и слабо улыбается. Можно и без платья. Смокинг — это тоже красиво.
Кормак победно улыбается. Дурак.
— Не стоит говорить об этом здесь, — отвечает Джастин. Он медленно достает из кармана кошелек и бросает на стол пару фунтов, Кормак следит за его руками, как завороженный, и это очень приятно. — У меня есть квартира неподалеку.
Он осторожно дотрагивается пальцем до уха, Кормак важно кивает. Ну, хоть этот намек понял, надо же.
— Я знаю, твоя секретарша дала адрес. Ты же мне оставлял там записку. Аппарируем? — предлагает он, вставая.
— Пешком, — говорит Джастин, презрительно кривя губы в усмешке. — Мы же в маггловском районе.
Дождь за окном усиливается, хотя куда уж дальше.
✠ ✠ ✠
Джастин неспешно отпирает дверь. Звенят ключи, верхний замок, нижний, неприлично много замков для такого респектабельного района, но Джастин осторожничает. Документы важнее денег, а информация бесценна, хотя замки все равно не остановят тех, кто захочет ее заполучить… Но так спокойнее. Кормак за спиной тяжело вздыхает. Устал ждать, бедняжка. Дверь наконец открывается — мягко, беззвучно, — и Джастин делает приглашающий жест.
— Дамы вперед.
Кормак услужливо хихикает, его смех катится по полу, путается под ногами. Он, кажется, готов на все ради своей цели, и это весьма и весьма кстати. Они заходят, и Джастин запирает дверь. Замки сухо щелкают — как спусковой крючок пистолета.
Пока Джастин смешивает коктейль, Кормак устраивается в кожаном кресле, закинув ногу на ногу.
— Ты совсем разучился пользоваться магией, а, Джасти?
— Статут.
— Мы вдвоем. Кто тебе мешает?
Джастин пожимает плечами. Он как раз колет лед. Наверное, Диффиндо бы лучше сработало, чем нож для колки льда, но его почему-то приятно держать в руках. Приятнее пользоваться им, чем палочкой.
— Отвык, — коротко отвечает Джастин.
Палочка, спрятанная в специальном кармане внутри пиджака, жжет кожу даже сквозь рубашку. Он протягивает Кормаку стакан с “Лонг-Айлендом”.
— Здесь можно говорить свободно. Что тебе нужно?
Все ожидаемо. Кормаку нужно расследование, инициированное магглами. Громкое, скандальное. Он не думает, что умный человек может сличить имена выпускников Хогвартса и членов Бюджетного комитета, а может, это его просто не волнует. Кормак прост, как однопенсовая монетка, а еще он чрезвычайно уверен в себе. Например, почему-то считает, что Джастин тоже ненавидит Поттера, хотя это совсем не так. Они отдалились друг от друга после победы, но причиной тому не была ненависть. Хотя Кормаку это знать и не обязательно.
— Допустим, — отвечает Джастин, выслушав долгую, повторяющуюся и откровенно глупую речь своего гостя. — Но что я за это получу, кроме морального удовлетворения?
Лед в бокале медленно тает, пальцы мерзнут. Хорошо бы сейчас разжечь камин, но Джастин не хочет доставать палочку, а возится со спичками и дровами… Некогда, да и не время. А Кормак покровительственно усмехается.
— Малыш Джасти стал совсем взрослым, так? — говорит он, глядя сквозь бокал. — Ну конечно, ты получишь кое-что. Известность. Деньги. Да что захочешь! Я могу устроить все, что тебе в голову придет.
О да, Кормак всесильный, Кормак всемогущий. Джастин осторожно опускает бокал на столик — почему-то важно, чтобы тот не звякнул, — и поворачивается к гостю. Спиной к окну: так Кормак не сможет рассмотреть торжество на его лице. Все повторяется, все предсказуемо.
— Все, что мне придет в голову? — переспрашивает Джастин.
— А как же! Я волшебник, малыш.
Этим Кормак заколачивает последний гвоздь в собственный гроб. Нет, скорее, в гроб своего достоинства и самолюбия, но без них нет Кормака, без них он труп. Джастин делает шаг вперед, расстегивая пуговицу дорогого, стильного, плотно охватывающего талию пиждака.
— Тогда отсоси мне, Маклаген, — произносит он заранее заготовленную фразу. — Доставь мне такое удовольствие.
Джастин ждет реакции и дожидается: красивое лицо Кормака деревенеет, превращается в ритуальную маску. Как он поступит? Что сделает? Хлопнет дверью или?..
— Ну ты и дешевка, Финч-Флетчли, — цедит Кормак сквозь зубы, поднимается, подходит вплотную. От него веет дорогим одеколоном и похотью. — Только и всего? Не думал, что ты такая дешевка.
Джастина снова окатывает темной, тяжелой волной, снизу вверх — она горячо бьет в лицо, отзывается сухостью во рту, пульсирующей болью под ложечкой. Ему хочется подойти ближе, но он держится изо всех сил, пока волна тащит его на глубину.
— Можно и больше, — шепчет он. — Тебя. Ты — цена. Согласен?
Мгновение тянется долго, очень долго, почти вечность, и маска ненависти искажается, превращаясь во что-то другое. Кормак одеревенело, как марионетка, сгибается, становится на колени перед Джастином. Волна хлещет через край в тот момент, когда Маклаген расстегивает пуговицу на его брюках. Странно, но он все делает очень умело и ловко: обхватывает член горячими, влажными губами, двигает в такт рукой, ласкает яички. Это невероятно, почти болезненно приятно, а еще приятнее другое, то в чем Джастин никогда не признавался себе. Разве пристало публичному политику, семейному, да просто порядочному человеку сходить с ума от чужой подчиненности, от зависимости и власти? Хотя…
Джастин, собравшись с силами, делает шаг назад.
— Нет, не так, — хрипло шепчет он. — Раздевайся. Ты же сам этого хочешь.
В глазах Кормака плещется что-то темное, притягивающее. Как круги на поверхности воды. Он пытается вырваться из плена, но не может. Поднимается, привлекает Джастина к себе и жадно, зло целует. Голова плывет, будто это не поцелуй, а глоток хорошего виски.
Секс с человеком, который готов на все, лишь бы получить что хочет — это отдельное удовольствие. Кормак мог бы заклясть Джастина и уйти, мог бы просто уйти, мог бы дать ему в морду, а потом уйти — но нет, послушно раздевается и опускается на четвереньки, и уже пофигу, что он выше на голову. Джастин облизывает пересохшие губы. Гладкая, будто после эпиляции, задница, поджатые от холода яйца. Он наклоняется с Маклагену, интимно проводит ладонью по животу, обхватывает тяжелый, налитой член. Ему тоже хочется этого, да. Да.
Никаких кроватей, никаких спален. Смазка в секретере, Кормак ежится, когда Джастин проводит ладонью между его ягодиц, когда пальцы разминают напряженный анус. Боится? Джастин смеется и одним мягким толчком входит, преодолевая сопротивление.
— Расслабься, — шепчет он и толкается вперед. — Ну же.
Они начинают двигаться в одном темпе, Кормак сипло дышит и отклячивает задницу, как заправская проститутка, опытная, видавшая виды ночная бабочка, а Джастин, не удержавшись, звонко хлопает его по белой, какой-то беззащитной ягодице. Темп все убыстряется, Кормак стонет, зажав член рукой, выплескиваясь на пол, а через минуту накатывает новая волна. Она горячая и сильная, она накрывает с головой. Джастин не сопротивляется ей, а отдается на ее милость целиком и полностью.
После Кормак лежит на ковре, подперев голову рукой. Он уже не выглядит пошло и зависимо, он снова здесь король. Джастин застегивает штаны, поправляет сбившийся галстук. Ему хорошо и легко, будто в живот зашили детский, яркий шарик с гелием.
— С тебя расследование, малыш, — говорит Кормак, измеряя его взглядом. Джастин кивает.
— Мы же договорились. Заметано.
Кормак лениво зевает и потягивается руками вперед. Как кошка. Джастин смотрит, как тот одевается — медленно, небрежно, будто они не трахались, а в сауне посидели, ничего личного.
— Слушай, а что это такое у вас происходит? — спрашивает он. — Какие-то маски на всех. День освобождения же второго мая, а не в ноябре!
Джастин качает головой.
— День Гая Фокса, пороховой заговор. Магглы не празднуют Освобождение.
— Идиоты твои магглы, малыш. Ладно, я пошел, — говорит Кормак, накидывая плащ. — Завтра начинай копать, поговори со своими. Документы, если будут нужны, я достану.
Он поворачивается спиной, и тут в руках Джастина оказывается палочка.
— Обливиэйт, Конфундо, — говорит он и подходит ближе. Маклаген стоит ровно, зажмурившись, как ребенок, который хочет спрятаться. Я не вижу, и меня не видно. Джастин осторожно шарит по его карманам и находит то, что искал. Маленькую бумажку. — Ты пришел к этой двери, никого не застал, нашел записку, ничего не было, все как обычно.
Наводить воспоминания — трудная работа. Джастин спешит — вот-вот пройдет действие Конфундуса, руки дрожат, воспоминания выходят смазанными, хуже, чем вчера. Ему очень не хочется начинать дурацкое, фальшивое расследование, но еще больше не хочется прекращать эти встречи.
Позже Джастин будет лежать на ковре и слушать, как Кормак настойчиво стучит в дверь, как потом с негромким хлопком аппарирует, и будет ждать завтрашнего дня с тем же нетерпением, что и сегодняшнего.
День Гая Фокса был позавчера. Но это совсем не имеет значения.
