Дерётся Грри Поттер с Волдиком. Только мечом Гриффиндора ему голову отрубит, как у него новая вырастает. В конце коцов Волд говорит:
-Дурак ты, Поттер, вся жизнь моя в яйце.
Ну Гарри - хрясь ему туда, куда сказано. Волд, согнувшись и шипя от боли:
-Мля, да не здесь, а за тридевять земель...
Название: Глен Размер: 570 слов Персонажи: Освальд Баскервилль, Леви Баскервилль Тип: джен Жанр: драма Рейтинг: R Саммари: у Леви есть секрет, которым он поделится перед смертью Предупреждение: сквик
Освальду кажется, что вонь разложения — разложения заживо — впитывается в него, как чернила в бумагу. Это не передача Цепей, это бегство Глена — из сгнившего сосуда в новый.
Глен — не титул, Глен — болезнь, которая выедает одного Баскервилля за другим, каждые двадцать лет. Болезнь, которая передаётся по наследству, — только по мужской линии, и заразиться ею — честь. Мужчины живут до двадцати пяти лет, а потом начинают гнить — не старея. И поражённое болезнью тело уже непригодно, Глен не задерживается в нём, находит новое — и переселяется. Поражённое болезнью тело гниёт не потому что в нём Глен, а потому, что Глен из него уходит — унося вместе с Чернокрылыми Цепями жизнь, вытягивая по пёрышку, двадцать лет. За эти двадцать лет новое тело напитывается соками, которые необходимы Глену, как напитывается земля удобрениями, чтобы посаженное в неё зерно дало побеги.
Вот что такое Глен.
Леви стонет ночами уже не таясь. А моментами Освальду кажется, что Леви стонет чаще и громче, чтобы показать — это ждёт тебя, ты будешь мучиться точно так же, слушай.
Леви больно, и он злится — не на Глена, на Освальда, завидует Освальду, что тот молод и здоров, злорадствует, что молодость и здоровье быстротечны и неповторимы, сожалеет, что не застанет гниение Освальда, не застанет даже первого бинта. Леви говорит об этом Освальду каждый день, по нескольку раз на дню — Леви теряет память, теряет связь с реальностью, теряет всё человеческое, оно опадает с него лохмотьями плоти, выпадает из него дурными словами.
Леви хватает Освальда перебинтованными пальцами, притягивает к себе и дышит в лицо злостью. Злость пресная, Леви понимает это и злится сильнее.
После передачи последней Цепи, когда Глен полностью покинул его тело, Леви перебинтован с головы до ног. Бинты уже не смочены обезболивающими мазями, как прежде, бинты теперь нужны для того, чтобы прятать голые кости, как пудра прячет изъяны кожи. Поначалу Леви тоже пользовался пудрой — замазывал трупные пятна. Позже Леви начал замазывать боль — морфием. Теперь остались только бинты.
Освальд не говорит Леви ни слова: сочувствовать ему поздно, отпевать рано, а говорить на отстраненные темы — не нужно ни одному из них.
Леви скорбит по своему телу, которое отслаивается от души, а Освальд скорбит по своей сестре, от которой не осталось даже тела, чтобы похоронить. От Лейси остались одни воспоминания, но их хоронить Освальд не хочет.
— Я устал умирать, — говорит Леви однажды вечером, когда Освальд заходит в комнату проведать его — проверить, не умер ли: Освальд тоже устал.
— Это бессмысленно, согласись? — шепчет Леви из-под бинтов. Он так худ, что с первого взгляда постель кажется пустой. Освальд ждёт и боится момента, когда она опустеет по-настоящему. Когда не станет тела, но не Леви: его искаженная Гленом душа поселится в теле Освальда. Обретёт приют, как красиво сказал Леви, когда поведал маленькому Освальду о его предназначении в этом мире. Тогда было много возвышенных слов и мало понятного, сейчас понятно всё и — всё безобразно.
Когда Освальд заходит в эту комнату, ему кажется, что он влезает в гроб с гниющим трупом, ложится на его склизкие кости и утыкается носом в червивую полость рта — а за спиной, сверху, захлопывается крышка.
— Ты боишься, Освальд? — спрашивает Леви, и Освальд слышит, как между бинтами копошатся черви.
— Нет.
Леви усмехается, и черви выплёскиваются из его рта — красные, а не белые.
— Я тоже не боялся, когда был крепок и красив, как ты сейчас. А знаешь, что самое страшное? — Освальд слышит знакомые лукавые интонации и видит червей, которые сползают с подбородка на горло.
— Нет.
— Не больно, — хрипит Леви, выпуская изо рта новую струю червей, — совсем не больно — вот что самое страшное. Только это секрет, никому не рассказывай.
Название: На двоих Размер: 450 слов Персонажи: Оз Безариус, Джек Безариус Тип: джен Жанр: драма Рейтинг: PG Саммари: в Озе слишком много Джека
В Озе слишком много Джека.
На уроке фехтования Оз вдруг чувствует, как вьется между лопаток фантомная коса, и пропускает выпад Брейка. Ничего страшного: они сражаются понарошку. И грудь Оза не проколота навылет.
Шагая по бордюру парковой аллеи, Оз вдруг видит в луже не-свое-отражение и оступается. Ничего страшного: сзади мягкий газон. И Оз не сворачивает шею.
Разогнавшись на коньках до скорости звука, Оз вдруг замечает взметнувшуюся у щиколоток полу зеленого камзола и теряет равновесие. Ничего страшного: рядом Гилберт. И Оз не расшибает голову о лед.
По ночам Оз долго не может заснуть. Часы бьют полночь, час, два, три, а Оз не спит, не спит, не спит.
На пальцы, будто перстни, нанизана усталость — рук не поднять. Комната залита сплошным ослепительным мраком, и не бояться темноты страшно. Не хочется пить или по нужде, никто не крадется по коридору — нет ни одной причины встать, чтобы почувствовать контроль над телом.
Ночью в его спальню может зайти только Алиса, только она так беззастенчиво невинна — забирается на кровать с ногами и не смущается своего затрапезного вида, не замечает разницы между собой и Озом, как будто они оба — бесполы. Алиса рассказывает ему все-все, потому что они друзья. А Оз многое умалчивает от Гилберта, потому что они — тоже друзья. С Алисой легко и понятно, напрямую, без потайных дверей и двойного дна, а с Гилбертом — сплошной лабиринт, где каждая тропа приводит в тупик. Алиса ловит его взгляды, а Гилберт отводит глаза, стоит Озу вдруг посмотреть на него. Или приглядывается, будто не узнает. Или узнает — но не Оза. В такие моменты Оз чувствует себя отодвинутым в сторону, заслоненным рукой Джека, который подглядывает в глаза, как в окна, выглядывает из него в этот мир.
Иногда Джек проявляется через Оза улыбками, одалживает его губы без спроса, а Озу непривычны и неудобны эти улыбки, как ботинки не по размеру.
Джек одалживает у Оза губы, глаза, руки и ноги — чаще, дольше, наглее.
Джек всегда там, где Оз, Джек всегда в Озе — невидимый свидетель, слушатель, собеседник и советчик. На Оза смотрят, чтобы увидеть Джека. С Озом обходительны, потому что внутри него Джек. Оз очень важен и нужен — как посредник. Просто Оз — всего лишь пятнадцатилетний мальчишка. Да, герцог, да, наследник великого рода, но без наполнителя — без Джека — он неинтересен, пуст.
Оз подцепил в Бездне Джека, как простуду, заразу, паразита, присосавшегося намертво. Наверное, если бы Оза парализовало, он чувствовал бы себя точно так же — заложником собственного тела, и хотел бы вырваться из него на свободу, как из душной комнаты. Выйти вон, уступить Джеку, который поначалу всего лишь приходил в гости и благодарно довольствовался «закутком у окна». Но постепенно, ненавязчиво и вежливо Джек расширил предоставленную — пожертвованную — территорию, разросся до такой степени, что вытеснил Оза — хозяина. И теперь Оз чувствует себя лишним — слишком тесно вдвоем.
Оза слишком мало в Джеке.
Название: Белый Размер: 378 слов Персонажи: Эдвард, Винсент Найтрей Тип: джен Жанр: драма Рейтинг: PG-13 Саммари: после «смерти» Эдвард не только осыпал город снегом... Примечание: кроссовер с фильмом Тима Бёртона «Эдвард руки-ножницы»
«Я думаю, всё началось с ножниц…»
Снег — это больно.
Само слово режет, как лезвие, хоть и мягкое, как перина.
Эдвард научился не ранить себя, но каждый раз, когда он кромсает ледяные глыбы, на лицо осыпается ворох снежных осколков, таких колючих и холодных, словно они и правда из стекла. Осыпаются, впиваются в кожу и тают, и по щекам текут горячие капли — совсем как кровь, когда он нечаянно ранил себя. Но тогда ему не было больно, он не знал, что такое боль, не умел её чувствовать…
Эти люди снизу многому его научили. Они завершили то, что не успел отец, — сделали из него человека. И Эдвард узнал: быть человеком — больно.
Первое использование ножниц во вред — порезанная штора в доме Пег.
Первое проявление агрессии, первая боль, первая злость — на себя, что не такой, как все. Урод. Первое осознание своей ненормальности.
Отец воспитал его: обучил этикету, вложил в него знания, как до этого поместил в его грудь сердце. Но там, внизу, уродство — не бессердечие, а ножницы вместо рук.
Из окна город выглядит игрушечным — крошечные домики и машинки из картона, раскрашенные в яркие цвета: синий, зелёный, розовый, лиловый, жёлтый… Там, внизу, всё очень яркое, здесь — белое.
Ким.
Память о ней растаяла, как снег. Эдвард вырезал Ким изо льда, чтобы не забыть, но сейчас не помнит, как она выглядит. В этом городе нет места для снега, а в памяти Эдварда нет места для Ким.
Ким нравился снег — это всё, что Эдвард о ней помнит. А может, снег нравился не Ким, а кому-то другому…
Первая кровь на лезвиях была нечаянной, как и вторая, и третья, но четвёртая…
Первое убийство, первый поцелуй, первое признание — последняя встреча с Ким. Кажется, Ким была в белом платье, а по лезвиям его рук текла кровь.
Где-то там, внизу, Ким стареет, а в его фигурах изо льда — становится моложе. Последняя фигура совсем юная, её волосы почти до пят, кажется, у Ким были короче, но сейчас они, наверное, такие же белые, как у Ким изо льда.
В ту ночь у Ким было кровавое пятно на правом плече и букет ножниц в левой руке.
Ким сказала:
— Он мёртв…
А кто-то другой сказал:
— Ты его убил. Выколол глаза ножницами, помнишь? Что он тебе сделал?!
Знаешь, в наказание я превращу тебя в Цепь, и вместо рук у тебя будут ножницы. И каждый, кто хоть чуточку тебе будет дорог, пострадает от этих ножниц…
Название: Очень больно Размер: 309 слов Персонажи: Кевин Регнард (Зарксис Брейк), Амалия Сен-Клер; упоминаются Воля Бездны, Лиам Луннет Тип: джен Жанр: драма Рейтинг: R Саммари: ...и очень больно. Предупреждение: насилие (не сексуальное), кинк: самоповреждения
— Как будто рвется ткань. И очень больно, — поделилась с Кевином Амалия, когда ей прокололи уши.
Первое время дырочки гноились и мочки были красные и опухшие, а когда гной высыхал, Амалия отколупывала его ногтем. Снова и снова. Поэтому ранки долго не заживали.
— Не ковыряйте, госпожа, — строго говорил Кевин, — занесете заразу.
— Но я хорошо мою руки, у меня очень чистые руки, — спорила Амалия. И продолжала ковырять. Похоже, ей это нравилось.
Каждое утро и каждый вечер Кевин бережно вынимал золотые гвоздики из ее ушей и протирал мочки проспиртованной ваткой. Амалия морщилась и причитала:
— Щиплет-щиплет!
— Если перестанете ковырять, они скоро заживут.
Амалия часто-часто кивала и смотрела на Кевина честными глазами. И продолжала ковырять ранки. Ей это точно нравилось.
Уши все равно зажили, не так быстро, как могли бы, но рубцов не осталось, — только две аккуратные дырочки, в которых сверкали красивые сережки.
Через полгода Амалия стала сиротой.
А Кевин невольно вспомнил ее слова: «Как будто рвется ткань. И очень больно», когда нежная и жестокая Воля Бездны вырвала ему глаз. Кевин услышал, как рвется ткань — по ниточке, одна за одной, одна за одной, миллион ниточек прочной ткани. Воля Бездны вырвала ему всего лишь глаз, один глаз, но было «очень больно», так больно, как будто не глаз вырвали, а его оторвали от глаза. Кевин чувствовал, как болит глаз, вырванный глаз болит отдельно от него.
Кевин ковырял рану, отколупывал ногтем кровавую корку гноя, снова и снова, Лиам строго одергивал его, говорил, что если ковырять — не заживет. Кевин не хотел, чтобы заживало: если заживет, куда он вставит глаз?
Каждое утро и каждый вечер Лиам бережно снимал бинты и промывал рану каким-то вонючим раствором. Кевин морщился, потому что не щипало, он не чувствовал боли — тут, в пустой глазнице, болел глаз.
Рана все равно зажила, не так быстро, как могла бы, но рубцов не осталось, — только аккуратная дыра, которую Брейк прятал за длинной челкой.
Вырванный глаз болел по сей день.
Название: Тошнота Размер: 328 слов Персонажи: Шарлотта Баскервилль Тип: джен Жанр: псевдосюрреализм/драма Рейтинг: PG-13 Саммари: комната и в ней Шарлотта
Квадратность комнаты бросается в глаза, как и насыщенная синева стен, потолка и пола. Стены голые, но плотный цвет загромождает их больше, чем если бы висели картины или гобелены. Насыщенная синева наполняет комнату, словно кисель, до самого потолка, который по центру распорот тонким швом.
Шарлотта осматривается, шагая по периметру и чертя ногтем непрерывную линию на стене. Ноги ступают четко, будто Шарлотта идет по узкой дощечке, и если промажет мимо носком или пяткой, низвергнется ввысь. Стук каблуков вязнет в дребезжащем эхе, оно расплывается, как круги на воде от брошенного камня, стук каблуков — град камней. Шелест ногтя по стене и дыхание — еле слышный плеск. Бульк на вдохе, бульк на выдохе — вместо воздушных пузырей под потолок уплывают мыльные. В каждом из них — радуга, семь цветов: насыщенно-синих.
Шарлотта идет по периметру, не останавливаясь, шаги одинаковой длины, между ними — ровно одна секунда.
Когда Шарлотта завершает оборот, ставит ногу туда, откуда начала идти, часы бьют двенадцать раз — двенадцать ударов сердца. Шарлотта замирает и слушает. Шарлотта благоговеет перед этим звуком, заурядным бом-бом, как не благоговела перед ним — непроизносимо любимым Гленом Баскервилем.
Часы замолкают, но Шарлотта не двигается с места, стоит — по-прежнему вслушиваясь, теперь в тишину, и не дышит: в этом больше нет необходимости.
Отвергнутый воздух ветром свистит в ушах — свистит в уши, лихо бороздит распущенные волосы, как расческа с частыми зубчиками, застревает в ресницах и опадает на щеки холодной росой — она соленая и пахнет морем.
— Глен, — шепчет Шарлотта. Но ошибается: белые волосы, белый плащ, белый росчерк клинка, белый немой крик и красная боль — повсюду.
— Цвай!
Колени впритык, пальцы мягкие, как пастила, — по подбородку, шепот тянется карамельной нитью от его губ к ее уху: давайте дружить, милая леди. И глаза, отвратительно круглые, твердые, остро-черные — смотрят на нее с его плеча.
Шарлотта брезгливо отворачивается, вскидывает голову, как мяч, к потолку.
Голова крутится и Шарлотта видит свое растерянное, потерянное тело, которое медленно падает в насыщено глубокую синеву пола.
Шарлотта вылетает из распахнутого потолка — влетает в распахнутую пасть, насыщенно-синюю и шерстяную.
Когда рубчатый язык касается подбородка, Шарлотта кричит.
И просыпается.
