Люциус возвращается домой и застает жену со Снейпом. Голый Снейп в панике выскакивает из постели, мчится в ванную, хватает там полотенце и обертывает вокруг бедер. Разъяренный Люц, видя это, кидается за ним с диким криком «НЕТ!!!» Нарцисса думает, ну все, сейчас убьет. Подходит к ванной и видит - там муж в истерике, страдальческим голосом:
- НЕТ! НЕ ЭТО! ЭТО - ДЛЯ ЛИЦА!!
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Слова, сказанные несколько минут назад, не растворились в воздухе, они осели в моей памяти, проигрывающей отвратительную сцену прощания, которою я наблюдаю, погруженная в себя, опустив глаза, лишь бы не встречаться взглядом с родителями.
Тишина в купе такая, что можно обжечься. Напряженная, болезненная, шипящая от застывшего в воздухе электричества, что больно бьет по нервам всех, кому «посчастливилось» оказаться в этом замкнутом пространстве.
— Зачем ты это сделала? – мама первой не выдерживает и ударяет меня первым обвинением.
Краем глаза я замечаю, как отец судорожно прикасается к ее руке, и я не понимаю зачем – остановить ли, а может быть успокоить. По его лицу ходят судорожные желваки, которые он отчаянно пытается скрыть в отличие от мамы – та уже и не надеется, что сможет унять свое волнение. Тонкие губы дрожат, едва сдерживая готовые вот-вот обрушиться на непутевую дочь слова, опухшие глаза сверкают молниями покрасневших сосудов, руки безжалостно впиваются в бархат подушки.
Мама. Мамочка. Внешне я ведь твоя копия, только раскрашенная другими красками. У меня твои черты лица, твой силуэт. А вот походка и манеры – небо и земля. Неужели я сейчас выгляжу так же как ты? Такой же запуганной и жалкой? Мне жаль, что я так отзываюсь о тебе, пусть и в мыслях. А еще жаль, что я не могу избавиться от проклятого семейного сходства.
— Она это заслужила, — я отбрасываю все последующие вопросы другой резкой фразой, — И я ее ненавижу.
— Ненавидишь? – визг матери режет слух, поднимаясь до небес. – Ты всех ненавидишь! Всех! Кого ты вообще любишь?
— Я… — я притворно кривлюсь, но это действует. — Я люблю Тома.
Только тяжелый, приковывающий к сидению взгляд отца, мешает матери взвиться с места и ударить меня чем-то более весомым, нежели слова. Они переглядываются, ведя некий немой диалог, смысл которого мне не дано разгадать.
— Я про кота, — холодно отвечаю я, глядя своего любимца по атласной густой шкурке.
Мама отворачивается, пытаясь разглядеть за окнами «Хогвартс-экспересса» что-то, достойное внимания. А папа… В его глазах нет злости и укоров – одно лишь только горькое, вязкое, болезненное сожаление, от которого я ежусь сильнее, нежели от резких звуков и нелестных эпитетов.
А после притворно улыбаюсь и продолжаю ласкать моего любимого питомца. Пушистый, нежный клубочек шерсти радостно урчит, стоит лишь погладить его за ушком. Какой же он все-таки красивый, мягкий, одно удовольствие прикасаться к его гладкой рыжей шерстке. Том растягивается у меня на коленях, смешно положив лапку мне на грудь и пытаясь языком коснуться моей руки. Неповоротливый, тяжелый бочонок. Как же я его люблю. Единственное рыжее создание, что не вызывает у меня отвращения.
Ненавижу этот цвет. Яркий, гадкий, неестественный, бьющий по глазам. Ослепляющий своей кричащей безвкусицей. Все мои родственники – рыжие. Быть может, я именно поэтому ненавижу этот поганый оттенок и все, что с ним связано? Ненавижу их всех. Я тоже рыжая? Какая жалость, однако. Но кто сказал, что я люблю саму себя?
Каких только цветов у меня не было. Черный, как вороного крыло, светлый, как первый снег и даже фиолетовый, дикий и кислотный. Однако видимо, что-то семейное, заложенное глубоко в генах, сыграло, и я решила вернуть свой родной цвет. А может, я не хотела лишаться своего призрачного сходства с Розой. А может, мне надоели вопли и насмешки матери, готовой при любом малейшем изменении моей внешности разыграть тяжелейший инфаркт.
Что за клоунский парик?
А ты, мамочка, со своими воплями и слезами не клоун?
Рыжий клоун.
Впрочем, я и здесь умудрилась отличиться. У всей моей родни – начиная с бабушки, заканчивая кузиной – волосы медного, темного, почти багрового оттенка. Впрочем, не удивительно, если учесть их любовь к львиному факультету. О Мерлин, я заговорила штампами. А у меня – светло-рыжие. В кого я такая? Солнышко, когда-то называла меня Роза, глядя, как солнечные зайчики играют на моих прядях, раскрашивая их в сотни неуловимых оттенков, которые я пыталась поймать в капкан своих рисунков.
Когда-то, в далекие времена, когда я еще могла рисовать, я пыталась изобразить портреты своей семьи. Папу я всегда пыталась нарисовать тушью, желая передать на рисунке всю его мужественность и решительность, сквозившую в его задумчивых глазах и волевом подбородке. А для котика я приберегала пастель – мелком было куда легче перенести на бумагу его растрепанную шерсть. Пастель, мягкая, покорная, нежная, совсем как мой Том, вполне отражала натуру моего фамилиара.
Фамилиар. Слово из древних времен. Кажется, о нем мне рассказал Том. Времена, когда магия искрила в стенах Хогвартса, а каждый жест и символ имел свое значение. Когда животных выбирали с не меньшей тщательностью, чем палочку. А что сейчас? Хогвартс – будто сиротский приют, а все животные – лишь дань мимолетного «хочу».
А мой Том не такой.
Теперь мне сложно представить, что Хогвартс в далекие времена, когда моих бабушек и дедушек даже не было на свете, был иным – пугающе прекрасным сказочным замком, в стенах которого таилась не снившаяся никому магия, а каждый факультет обладал своими принципами и историей, своими незыблемыми устоями, нарушение которых было сродни отречению от своего рода. А что сейчас? Не удивлюсь, если хрустальный шарик, призванный распределять учеников по факультетам, был куплен в какой-нибудь богом забытой лавке на окраине Лондона, отнюдь не за магические монеты. Том рассказывал, когда-то давно, в той части жизни, что зовется «до», что шляпа была зорким провидцем, читающим по спутанным дорожкам мыслей растерянных первокурсников их будущее. А что сейчас? Шарик, переливающийся всеми четырьмя оттенками факультетских гербов, лишь меланхолично интересуется тем, куда ты хочешь, и даже не подумает с тобой спорить. Иногда мне кажется, что нынешние первокурсники выбирают себе факультеты, мысля исключительно о том, галстук какой расцветки подойдет им больше.
Впрочем, справедливости ради, нужно отметить, что это уже камень исключительно в мой огород. Светло-рыжие пряди отлично гармонируют с изумрудным цветом, классическое сочетание по канонам живописи. Розе темная зелень тоже была бы к лицу, но она, забыв все наши детские клятвы и обещания, предпочла ржавую эмблему с кое-как нарисованным львом.
Когда-то я пыталась нарисовать нас вместе, но ничего никогда не выходило. Ее образ требовал гуаши – тяжелой, насыщенной, густой, а себя я рисовала всегда лишь только легкой, растекающейся воздушной акварелью. А ведь когда-то родители с удовольствием рассматривали мои нелепые рисунки, шутя о том, что я пошла в их подругу, в честь которой они когда-то дали мне имя. А я, с замиранием сердца наблюдая за их реакцией, мечтала о том дне, когда вместо набросков из-под моих рук будут выходить настоящие магические портреты, а я смогу возвращать усопших магов былых времен к жизни мазками кисти по холсту.
Мечтала, грезила, утопала в иллюзиях, да ничего не сбылось. При мысли о моих рисунках, легкие забиваются солью. Слезы – вода? Слезы – соль, прожигающая на коже дымящиеся дорожки. Как вода размывает краски на холсте, так и мои бесконечные слезы вымывают цвет моих глаз, превращая их в бесцветное, глупое, прозрачное стекло, пока не сотрут их совсем, оставив лишь зияющие дымящиеся отверстия, дыры на истрепанном полотне.
Жаль, что сейчас я уже не могу рисовать. Руки трясутся, к горлу подступает паника, лишая меня дыхания, мир мелькает перед глазами пролитой палитрой, стоит мне увидеть чистый белый лист. Кажется, я боюсь белого цвета, мне чудится, что лист, в один миг обратившись из клочка бумаги в полотно, нападет на меня, захватит, опутает, как смирительная рубашка, заставив меня навеки потонуть в белых стенах маггловских психиатрических больниц.
Мерлин мой, откуда же все я это знаю? В Мунго палаты совсем иные, а мне грезится безжалостное сияние хирургической стали и отблески холодного кафеля. А по руке будто пускают ток, а сердце лишь трепыхается в тесной клетке, но больше не бьется, оглушенное действием адской машины.
Я же не видела этого никогда в жизни. Своими глазами. Но Том мне рассказывал. Рассказывал о маггловских методах излечения психических болезней.
Меня же ждут иные – родители приготовили мне отличную палату в Мунго, надеясь, что это поможет меня исцелить.
Исцелить! Да какое к Мордреду исцелить, никакая магия на свете не способна создать прекрасную мозаику там, где стекла стерты в порошок! Исцелить! Да это просто насмешка!
Пейзаж за окном давно стал привычен за долгие пять лет, но впервые я покидаю Хогвартс так – в пустом поезде, где нет никого, кроме меня и родителей. Я опасливо кошусь на дверь купе, прекрасно понимая, как глупы и тщетны даже мысли о побеге. На двери наверняка наложены заклятья – и совершенно не важно какие – даже простейшую аллохомору мне не взломать. У меня ведь больше нет палочки. Я ноль без палочки. Без палочки я ноль.
Хаха. Какая забавная арифметика. А что это за наука? Том? Том? Том!
Я не хочу смотреть им в глаза.
Родители хотят как лучше, но я ненавижу их за то, что они отобрали у меня палочку, да что там палочку? Они отобрали у меня все всю моя жизнь. Вот только не это самое обидное. Ведь толкнула на это их она, Роза. При мысли о ней в груди будто появляется огромная черная дыра, норовящая с отвратительным чавканьем засосать в себя все мое тело, свернув его в тугой узел, переломать мне все кости, пережевать один за другим все нервы и выбросить умирать. Роза, как ты могла? Никогда в жизни мне даже в голову не пришла бы и мысль о том, что ты предашь меня, и я жестоко за нее поплатилась. Я не ожидала этого удара в спину, даже помыслить о таком не могла, и вот сейчас я задыхаюсь, сломанная, разбитая на сотни осколков красно-рыже-зеленого стекла, разбитая твоей рукой, ее легким, небрежным жестом.
— Роза не хотела тебе зла. — в глазах мамы бушуют молнии, почти ослепляющие своим яростным сиянием. — Как тебе вообще такое в голову пришло? Ты же изуродовала ее.
— Заслужила, — отвечаю я злобно, не сдерживая мерзкой кривой улыбки, что так бесит всех окружающих.
Да, мамочка, именно так, и ты даже не представляешь насколько. Глупый был порыв, что уж тут скажешь, однако все не так просто, как на первый взгляд. Быть может, слизеринка из меня никакая, но пять лет обучения все же не могли пройти даром, не тронув ни одной струны в душе. Надеюсь, эта липкая дрянь полностью вымылась из-под ногтей – мне не хотелось бы причинить котику вред. Но благодаря тому, что наш неповоротливый декан, жалея бедную девочку, лишенную магии на неопределенный срок, позволял ей сутками возиться в лаборатории, скрываясь от чужих насмешек и любопытных глаз, я оказалась способна на эту мелкую месть, последнюю победу, маленькую подлость. Что ж, Роза, ты отобрала у меня все – позволь мне отнять у тебя хотя бы твою красоту, позволь мне стереть все черты, что делали нас такими похожими.
Я хихикаю, вспоминая, как вся ее медная красота валялась на полу у моих ног, распадаясь на тонкие пряди некогда шикарных волос. А царапины… Что ж, Роза, любовь моя, дрянь, сучка, я надеюсь, ты не сможешь излечить их никогда. Никогда, слышишь! Зелья на твоем факультете никогда не были в почете, не говоря уже и о мозгах.
Поезд наконец-таки останавливается, а родители, не сговариваясь, лишь пронзая друг друга тревожными взглядами, хватают меня под руки, пробуждая в памяти чужие воспоминания о веревках и смирительных рубашках. Рывок порт-ключа – резкий, болезненный – переносит нас в холл Мунго, ставший мне за последние месяцы так отвратительно знакомым. А после ведут на шестой этаж, обитель душевнобольных, которая наверняка теперь станет моим домом.
Я с трудом сдерживаю желание зарычать от злости, когда колдомедики осматривают меня – в сотый раз. Сколько же можно махать палочками перед той, у кого даже палочки теперь нет? Жалость, сострадание? Нет же, вы не слышали! Какая к чертям этика? Глупому маггловскому предмету вас не учат, а жаль.
Наконец, я остаюсь одна, забираясь с ногами на кровать, прижимая Тома к груди, еле сдерживая рвущиеся с губ непокорные рыдания. Я слишком привыкла к этому отвратительному соленому вкусу, он будто въелся в мое лицо, мои глаза и губы, разъедая их до костей, убивая меня каждой новой слезой. Я медленно, методично убиваю себя сама своей собственной слабостью, которую даже и не пытаюсь преодолеть.
Лили-плакса. Лили-истеричка. Долбанутая на всю голову истеричка, которую наконец-то отправили в нужное место, какое мне пророчили долгие годы.
Впрочем, чего я только не слышала о себе все эти годы. Позор семьи? Ах, это самое мягкое и привычное клеймо на моей короткой биографии. Но прежде постоянные скандалы с матерью и молчаливые упреки отца не трогали мою душу, лишь распаляя огонь юношеского максимализма. У меня было все – красота и юность, нереальный, но самый верный друг и самая преданная, самая лучшая на свете сестра, с которой мы в шутку считали себя близняшками. У меня были краски и магия, рисующая за моей спиной удивительные крылья, уносящие меня в сияющую даль моих придуманных миров.
А после все рухнуло и не осталось ничего, кроме обожженной, зияющей дыры в груди и рыжей шерсти на платье.
Я осматриваюсь, с трудом разглядывая палату через пелену мерзких слез, отмечая ее холодную пустоту. Всего лишь кровать да пара шкафов, безликие, скучные, такие, как и во всех других комнатах. Но такой она мне нравится даже больше – стоит мне распаковать вещи и превратить ее в свое неряшливое гнездо, как я паду духом окончательно. Интересно, а я могу сбежать отсюда? Я тихо подкрадываюсь к окну, захлебываясь в свежем ветре и перекидываю ноги через подоконник. Проклятье – эта высота оглушает, гася проблески надежды, будто меркнет в море пламя маяка, влекущее заплутавшего, испуганного странника. Слишком высоко. Я просто расколюсь, и это перестанет быть книжной аллегорией. Хотя куда уж больше? Я уж разорвана на лоскутки серебристо-зеленых шарфов и ярких рисунков. А сделав этот шаг, я просто разобьюсь, обратившись в багрово-красное пятно, так похожее на флаг Гриффиндора, картину какого-то ненормального сюрреалиста. И это будет мой последний рисунок. Свобода так близко, что пьянит, лишает остатков рассудка, но тело противиться, не позволяя мне решиться на последний протест.
Я слезаю и снова осматриваюсь, судорожно прошаривая все тумбочки в поисках чего-то, что спасло бы меня, освободило от больничного плена. С удивлением, я замечаю в глубине ящика металлический блеск. Ножницы. Хм, вот так сюрприз для душевнобольного. А быть может, это просто последний намек на то, что б он не мучил больше себя и других? Молчаливый приказ вогнать их себе в грудь или разорвать себе вены?
А может, вовсе не себе.
Ножницы дрожат в моих руках, и я судорожно крадусь к двери, а после — пытаюсь сломать замок. Глупый, подсмотренный глазами Тома маггловский жест, но что поделать. Но все мои попытки тщетны – магия запирает их ключом, который не повинуется куску металла. Услышав за дверью голоса, я отскакиваю к стене, молниеносно пряча в складках мантии свой неожиданный трофей дрожащими руками.
— Что нам делать с ней, доктор? – голос матери снова режет мой слух, но на этот раз вовсе не ярость, а мольба, разрывающая пустую тишину, тому причиной. Я невольно зажмуриваюсь, не желая даже представлять себе ее лицо в этот момент, но от фантазии меня не спасают ни стены, ни закрытые веки.
— Миссис Поттер, увы, я вынужден сообщить вам, что магическая медицина здесь бессильна.
— Но что...? – наверно папа снова прерывает мать, обрывая ее истерическое, бессмысленное замечание.
— Она больше не одержима. Поверьте, мы сделали все, что бы в ее душе больше не было следов этого контакта. Она здорова. Ее магия по-прежнему с ней.
Да, задери Вас мантикора! Вы сделали все, что бы лишить меня самого близкого друга.
— Но вы, особенно вы оба, должны понимать, чем опасна эта связь.
— О чем это вы?
Действительно, им-то откуда знать?
— Ее привязанность к Тому носит вовсе не магический характер. Это психологическая глубокая связь. Лили попросту не может понять всей ее опасности. Она по-прежнему считает его своим другом, и винит в этом свою сестру, к которой тоже очень привязана.
Да, я не понимаю, и в этом моя вина? Почему вы отказываете мне в праве на чувства? Будто я прокаженная, урод, а не обычный человек, обычная пятнадцатилетняя девочка.
— И что же теперь делать?
— Ее травма носит не магический характер. Я посоветовал бы вам маггловские способы лечения.
— Какие, черт возьми?
— Вы что-то слышали о маггловской психотерапии? Ей просто нужна любовь…
Не в силах слушать это дальше, я, скатившись вниз по стене, закрываю лицо руками и тихо вою, не заботясь о том, что сейчас вся больница не сможет уснуть из-за моих рыданий. Плакса. Истеричка. Психопатка. Все сказанные слова оживают в памяти, сковывая ее цепями, мешая выдохнуть и броситься в бездну других мыслей, что успокоили бы меня.
Любовь? Идите к Мордреду со своей любовью! Мне нечем больше любить. Нечем, понимаете, не-чем! Вы выдрали мне половину сердца, когда, размахивая палочками и вливая в сомкнутые губы свои горькие зелья, отбирали у меня Тома. А вторую половинку вырвала с мясом единственная, кто могла утешить меня, та, что приковала меня к этому прокрустовому ложу, та, искромсала меня, та, что обрекла меня вдыхать запах лекарств и глядеть на больничные стены, заперев меня в этой тюрьме. Роза. Вторая половина моего сердца принадлежала тебе, а ты просто выбросила ее, оставив мне гниющие ошметки, с трудом гоняющие по телу кровь, в которых чудом сохранились искорки тепла лишь к одному созданию на свете.
К моему коту, который и сейчас со мной – единственное напоминание о моей прежней, нормальной, беззаботной жизни, наполненной светом юности и блеском чудесных колдовских искр.
Я прижимаю Тома к себе, как плюшевую игрушку, он и не сопротивляется, лишь ласково мурча. Единственный, кто связывает меня с домом – последний осколок памяти, последняя нить, ведущая меня в лабиринты моего детства.
* * *
Интересно, сколько мне было лет, когда мне его подарили? Наверное, лет девять, не больше. Я помню это так время так смутно – будто это не яркая картинка, а просто легкие штрихи на листе, первый набросок, эскиз, по которому невозможно угадать черты рисунка. Этот эскиз раскрашен для меня в теплые, легкие тона солнца и лета. Кто же мог представить, что после это полотно окрасится в черно-белые разводы безумия?
Мы с Розой были неразлучны во всем – как две половинки, неотделимые друг от друга. Ничто на свете не способно было нас разделить, будто мы были единым существом. А наше с ней сходство приводило нас в восторг – мы были как близняшки, забыв о разнице в один год и том, что глаза у нас разного цвета. У Розы – темные, теплые, как горячий шоколад. А мои – зеленые, светлые, как листва в весенний день. Но какое это имело значение, ведь искорки, толкающие нас на детские шалости, были у нас одинаковыми?
Я так часто гостила у Розы, что считала ее дом своим. Но стоило мне появится на пороге, как я сразу же бросалась к их коту – Живоглоту, мучая его моими детскими ласками. Две маленькие девочки с воплями «кися!» — что может быть страшнее для старого, ленивого животного? Однако он стойко сносил все наши детские проявления восторга. Бедная тетя, интересно, что она чувствовала при виде того, как мы едва ли не разрывали ее любимца на сувениры? Наверно, она и подарила мне его котенка, лишь бы я не придушила Живоглота от большой любви.
— Какая прелесть! – я визжала от восторга, не находя нужных слов, чтобы выразить всю наполняющую мою душу благодарность.
— Как ты назовешь его? – улыбнулась тетя.
Я думала недолго.
— Том.
— Том? – ее брови поползли вверх. – Почему так?
— Просто так, — я мало что понимала, но не хотелось выдавать свою тайну.
Одна лишь только Роза знала истинную причину моего желания. Но не выдала меня. В этот раз. А ведь это могло стать для них первым тревожным звоночком.
А я, радуясь неожиданному, мурчащему подарку, хранила свою маленькую тайну.
А ведь все было так просто. Всего лишь маленькая, так некстати заболевшая в середине лета девочка, наотрез отказавшаяся оставаться с кем-то из соседей, когда вся семья отправилась в Косой Переулок за покупками. Мама совершенно не хотела оставлять меня одну, но выбора ей не оставалось – в этом году Альбусу предстояло отправиться в Хогвартс, вместе с Джеймсом, который уже учился на Гриффиндоре, как и когда-то родители. Мне оставалось ждать еще два года, Розе – год, а мы уже изнывали от нетерпения, жалея, что были не в силах ускорить ход времени.
Мне было жаль, что я не пойду с ними в Косой Переулок с его яркими магазинчиками, полными диковинных вещиц, любимых сладостей и таких желанных школьных принадлежностей, но я быстро утешилась, когда поняла, что в моем распоряжении остается весь дом, пустой и полный неизведанных уголков. Дети любопытны — ни я, ни мои братья, ни Роза вовсе не являлись исключением, частенько устраивая тайные вылазки в родительские комнаты. И вот я наконец-то одна, и никто на свете не сможет мне помешать, спугнуть, как нашкодившего котенка. Я ждала этого шанса, помня о том, как обиделась на Джеймса, обнаружившего в комнате отца мантию-невидимку и не давшего мне ее примерить. Я была рада, что старшего брата нет рядом – мы постоянно с ним ссорились, как кошка с собакой. Кошка. Я просто драная кошка. Рыжая кошка. Ненавижу рыжий цвет. Ненавижу.
Ты всех ненавидишь!
А это так плохо?
Надо ли говорить, с каким воодушевлением я восприняла открытую, будто приглашающую меня дверь отцовского кабинета? Я ринулась туда с таким рвением, будто в кабинете меня поджидала сотня Глотиков. Я с детской непосредственностью лазила по родительским шкафам, ни капли не заботясь о том, какой развал, должно быть, оставила после себя. А после я добралась до ящиков стола, и мне, наконец, улыбнулась удача – улыбнулась блеском старого кольца, увенчанного темным камнем с непонятным мне знаком. Едва я прикоснулась к нему, по моему телу прошла дрожь. Я растерянно вертела кольцо, решительно не понимая, что мне с ним делать, когда заметила, что камень можно повернуть. Не знаю, откуда мне в голову пришло заветное число три – быть может, я сделала это по какому-то наитию, начитавшись сказок, где все волшебные вещи происходили с третьего раза. Я плохо помню, о чем я думала. Быть может, я вдруг почувствовала себя одинокой и пожелала себе верного друга? Я не помню. Мерлин, я не помню! Не помню! Не помню! Я могу повторять эти слова до хрипа, но память так и не подкинет мне заветных мгновений.
Зато в моей памяти до сих пор сияет яркими красками момент, который даже я, выросшая в мире волшебников, считала истинным чудом. Магия, давно покоренная, спокойная, привычная, вдруг забила фонтаном, захватывая меня в свой дикий вихрь, рассыпаясь на осколки искр, что забивали мои легкие, лишая дыхания. Не от боли. От восторга. Волшебство будто витало в воздухе, растекаясь по моему телу как дым наркотического зелья.
Предо мной предстал он — тот, кто стал верным другом и спутником на долгие шесть лет.
Глупо, звучит, но что поделать? Как иначе могла назвать его девятилетняя девочка? Впрочем, иногда она, девочка из прошлого, кажется мне намного более взрослой, чем та, кем я стала сейчас. Спокойной. Разумной. Адекватной.
А не больной истеричкой, с тоской глядящей на серый асфальт и заржавевшие ножницы.
Он. Друг моих одиноких ночей и холодных вечеров. Мой секрет. Мое сокровенное воспоминание. Мой Том.
В моем разорванном сознании нет слов, что бы описать его, равно как нет в ослабших руках и красок, что бы запечатлеть его на холсте. Сотни раз я рисовала его — призрачного, нереального, иллюзорного — и каждый раз чувствовала, что краски – грубые, тяжелые — меркнут перед ним – слишком волшебным, слишком неуловимым, как дыхание, как ветер, как взмах крыла бабочки. Как призрак.
Призраком он и был – этот юноша с задумчивыми серыми, как сталь, глазами, бледный, хрупкий. Подросток в школьной мантии со слизеринским галстуком и темными волосами.
— Не бойся меня. — Прошептал он. — Я Том.
А я стояла, безмолвная, очарованная, замершая, боясь спугнуть чудо одним неловким движением.
— Лили, — имя свое я почти забыла, с трудом выловив его из бесконечных восторженных мыслей.
Том лишь улыбнулся.
— Лили Поттер, — с трудом произнесла я, пытаясь не забыть о правилах приличия, что мне вбивали в голову с детства.
Том улыбнулся еще шире.
— Я рад встретить тебя, Лили, — имя мое в его устах отзывалось в моем сердце эхом, наполняя его какой-то странной, нереальной слабостью, от которой хотелось упасть в обморок, растекшись водой по холсту.
— Кто же ты? – неловко произнесла я, боясь разорвать хрупкое полотно сна, разбить его и остаться одна, без чудесного спутника, к которому я так привязалась за несколько секунд, зачарованная магией кольца.
Том улыбнулся, и в этой улыбке была тысяча обещаний – не произнесенных, манящих, незримых, витавших в воздухе, как невидимый дым.
— Я не враг, Лили. Я – тот, кто никогда тебя не предаст и не оставит.
А я поверила. Глупо? Возможно. Опасно? Тем более. Нелогично? Да! Да, да и еще раз да!
Но я, девятилетняя, поверила. А я, пятнадцатилетняя, не пожалела ни о чем.
Я подошла к нему ближе, пытаясь прикоснуться к призрачной плоти, но пальцы свободно проходили сквозь воздух, находя лишь пустоту.
— Лили, — вдруг настороженно произнес Том, — сейчас придут твои родители. Спрячь кольцо.
Ничего не понимающая, я кивнула.
— А мы еще увидимся? – робко спросила я.
— Конечно, — кивнул Том, — а теперь беги.
Слишком много ожиданий, слишком много несорванных с губ томящихся вопросов, слишком много проглоченных искусанными губами слов.
Сбитая с толку, я, неожиданно послушавшись его, лихорадочным жестом бросила кольцо обратно в ящик, а после кинулась в свою комнату, секундой позже услышав звук открывающейся двери, показавшийся мне оглушительно громким. Судорожно набрасывая на себя одеяло, я думала лишь о том, как бы мне притвориться спящей. Но моя уловка сработала – папа, пришедший проведать меня, ничего не заподозрил, а я лежала, улыбаясь совсем не детской, коварной улыбкой, радуясь, что наконец-то смогла обойти Джеймса. Ему-то досталась всего лишь зачарованная мантия, а мне – друг. Друг из иного, невидимого мира, о котором мне лишь предстояла узнать.
Вот только ему я не сообщила о своей победе. Зато рассказала об этом самому близкому на свете человеку – Розе.
— У меня есть сюрприз для тебя, — хвастливо сообщила я, чувствуя, как меня распирает от гордости, а улыбка не сходит с губ, приклеивая к лицу жизнерадостную маску.
— Какой? – засмеялась Роза. Такой разговор был для нас вполне привычен, вот только дело прежде касалось лишь подсмотренных колдографий или случайно взорванных стихийной магией вещей, которые мы усердно прятали от родительского взора.
— Увидишь, — ответила я и потащила ее к пруду за домом, не желая быть застигнутой врасплох вездесущим и надоедливым Джеймсом, который с нетерпением ждал конца каникул.
— Это интересно, — рассмеялась Роза, взяв меня за руку, пока мы шли по заросшим тропкам, что вели к нашему излюбленному месту.
Пруд за домом, быть может, и нельзя было назвать тайным, но для нас это место было священным – оно было кладезем наших детских секретов. Именно там, в тени развесистых ив, в нежном тумане магнолий, мы делились нашими глупыми тайнами, что слышал лишь ветер, а после радостно нарушали удивительную, почти зеркальную гладь озера, превращая ее в искрящийся вулкан, с разбегу погружаясь в ее солнечную глубину.
— Так о чем ты хотела рассказать мне? – нетерпеливо сказала Роза, растягиваясь на траве.
Я хитро, почти по-взрослому улыбнулась, и достала кольцо – мою прелесть, мой трофей, мой личный исполнитель желаний – три раза повернула его, разрываясь на куски от желания увидеть своего дорогого друга и от страха, что он больше не придет. Что чуда больше не произойдет.
Но оно произошло. Он пришел ко мне – такой, каким я запомнила его, обмирая от страха быть застигнутой врасплох, не изменившийся – прежний школьник, прекрасный и нереальный. Будто услышав мои глупые мольбы, он пришел на мой зов, мой ментальный дикий крик.
— Том, познакомься с моей сестрой, — прошептала я, чувствуя, как сердце рвется из груди прочь, желая разорвать мои кости и упорхнуть прочь на волю, к неведомым мирам, что были для моего Тома домом.
Том кивнул, сдержанно улыбнувшись.
— Здравствуй, Роза.
— Роза! – воскликнула я. — Ты слышишь, он с тобой поздоровался.
— Да, — ответила Роза так-то неуверенно, но я просто не обратила на это внимания. Мое сердце запылало от счастья, когда я рассказала Розе о своей находке. Я совсем не знала Тома, но готова была прыгать от восторга, зная, что сейчас в моем любом месте, в прохладной тени деревьев, со мной двое моих лучших друзей.
* * *
— Как тебе моя сестренка? — спросила я, сидя около пруда в обманчивом одиночестве, в компании лишь Тома, моего нового друга. Украденное кольцо жгло мне руку, но эта боль не значила ничего по сравнению с огнем ожидания. Его слов я ждала как приговора.
— Она конечно милая, — задумчиво произнес Том, гуляя по воде, что неизменно приводило меня в восторг, — но я полагаю, что нам не стоит с ней больше видеться.
— Это еще почему? – внутри меня что-то завыло, заставляя рвать на мелкие кусочки длинные листья ив, что падали мне с их ветвей, терзаемых тревожных ветром, на колени. – Она моя лучшая подруга!
— Я верю тебе, Лили. Но она совсем не такая, как ты. Твоя Роза слишком приземленная, она не способна чувствовать дыхание иных миров.
— Как ты можешь так говорить? – я вскочила на ноги, захлебываясь от разбушевавшихся эмоций. – Ведь она моя сестра! Она мое отражение! Она это я!
Она это я. Я – она. Сколько же лет я верила в эту глупую, самопровозглашенную аксиому?
— Я все понимаю, Лили. Но она – не ты, — ответил Том, будто читая мои мысли, — А мне нужна ты одна.
— Если ты не хочешь видеть ее, то не увидишь и меня, — закричала я, не сдерживая слез, обжигающих лицо.
— Лили!
Но я уже бежала к дому, клятвенно обещая себе самой больше никогда не прикасаться к кольцу.
И не прикасалась. Два дня. Тогда я не знала такого слова как «ломка», но это было именно ей. Нечто неизведанное, незнакомое, но мощное, как шторм, ломало мне нервы, обрывая их, как провода, заставляя меня видеть кошмарные сны и таять от тоски, как весенний снег, наяву.
Я держалась. Сколько могла. А после вернулась на пруд с кольцом в руке.
* * *
— Как тебе Том, Роза? — я отвернулась, желая хотя бы таким глупым жестом скрыть от сестры зарю на своих щеках.
— Он мне понравился. — Роза натянуто улыбнулась. — Но я не думаю, что тебе стоит с ним и дальше общаться.
— Это еще почему? – заря обратилась в дикий вихрь эмоций, сокрушающий меня, заставляющий выпаливать глупые и дерзкие слова.
— Он не из этого мира. Он призрак. Общаться с мертвыми опасно, Лили.
— А призраки факультетов?
— Они… — замялась Роза, — они иные. Мне так говорила мама.
— Вот и слушай дальше мамочку, — вспылила я, уже видя кольцо у меня на руке.
— Том, — осторожно позвала я, не зная, простит ли он меня за мою глупую выходку.
— Я здесь, Лили, — ответил он, внезапно очутившись рядом со мной, будто появившись из вечернего тумана, густо застилавшего озерную гладь.
— Том, — захныкала я, — Роза не хочет тебя видеть.
Как же мне хотелось его обнять, но руки ловили лишь воздух.
— Я ведь говорил тебе, — мягко ответил он, — Она не ты…
Я расплакалась, а Том шептал какие-то бессмысленные, но нежные слова, растворявшие мои рыдания, как огневиски – лед.
С Розой, я, конечно же, помирилась. И с тех пор моя жизнь разделилась на две параллельные прямые, которым, увы, не дано было пересечься, как бы мне этого не хотелось. День и ночь вдруг стали двумя разными вселенными. Днем у меня была жизнь обычного ребенка, а ночью, когда стихали все звуки, я, прокравшись в кабинет отца, брала кольцо и разговаривала с Томом. Как же мне было тогда жаль, что они с Розой так и не подружились.
Но Том заставлял меня забыть обо всем. Ночью у меня были разговоры с ним, сидящим на моей кровати, а днем – разговоры о нем с Розой, в которых было мало смысла – лишь обрывистые фразы и бешеный восторг. Одержимость.
Одержимая, говорили они, привязывая меня к больничной койке. Сумасшедшая.
Да я больна, но я не желаю лечиться! Я мечтаю перейти грань, пасть в бездну, из которой меня вырвали грубыми руками, вновь.
— Ты слишком много говоришь о своем Томе, Лили, — хмурилась Роза, а мне и не было до этого дела. Жаль.
Но как же я могла молчать, когда мыслям было тесно в моем разуме, они жаждали облететь дикими птицами весь мир, заставив его любоваться их странной красотой.
А слова Тома то наполняли сердце сладким нектаром, то ранили, подобно змеиному яду. Жизнь Тома, как и моя, четко делилась на «до» и «после».
«До» — кошмарные рассказы о мире магглов, после которых оставалось лишь одно желание – забыть. Не поверить и забыть.
— Как же они могли так с тобой обращаться?
Все его слова необратимо складывались в мелькающие на сетчатке картинки, которые меня преследовали, а я жалела, что у меня нет палочки, которой я бы безжалостно стерла их из памяти, наплевав на шанс перейти пороги безумия.
— Они боялись моей магии.
— Но разве это повод лишать тебя еды и запирать в каморках?
Том грустно улыбался, рассказывая о своем детстве – а он вырос в сиротском маггловском приюте – ужасающие вещи, о которых я прежде никогда и не думала.
— Это не самое худшее?
— А что худшее?
Том печально улыбался, продолжая свои рассказы.
-Они держали тебя в психушке? – возмущенно кричала я, даже не понимая точного значения этого странного слова.
— Именно так, Лили. Они хотели меня излечить.
— Излечить? От чего, Том?
— От магии.
От магии! Мерлин, для меня это было таким диким и неестественным! Лечить от магии, все равно, что пытаться заставить человека перестать дышать. Для меня, выросшей в волшебном мире, волшебство было сродни дыханию – столь же привычный и неотъемлемый жест. А они пытались вырвать из него то, что принадлежало ему по праву рождения.
— Пытались, Лили, пытались.
— Как?
О Мерлин, лучше бы он этого мне не говорил! Эти видения, порожденные слишком горячим воображением, преследуют меня и сейчас, меняя стены Мунго на обшарапанный интерьер грязных маггловских больниц.
— Они связывали тебя? Они считали тебя психом?
— Все верно. Они лечили меня электрошоком, надеясь, что неконтролируемые вспышки прекратятся.
— От тока?
— Именно так.
Мне казалось, что током пронзает и мое собственное тело, когда я представляла себе тело мальчика, прикованного санитарами к койке, способного лишь выть и кричать, пока они проводят на нем свои эксперименты. Мое сердце разрывалось от жалости и желания утешить его, обнять его туманную плоть.
Но Том лишь улыбался, говоря, что сейчас это невозможно.
Но это было лишь частью его жизнью. Жизнь «До». А после – волшебная сказка с горьким привкусом полыни.
Я совершено терялась в них, я тонула в этом изумрудном море, не желая выплывать наружу.
— Роза, давай поступим за Слизерин!
— Слизерин? – улыбнулась сестренка.
— Да-да, именно! – с жаром отчала я.
— Но почему?
На все ее вопросы у меня были сотни ответов серебристно-зеленого цвета, навеянные словами Тома. Жаль только по сравнению с его рассказами, что казались мне яркими и живыми, как картины на Хогвартских стенах, о которых нам говорил Джеймс, мои слова – судорожные, сумбурные, отрывистые – были не более, чем детским лепетом, слетавшим с моего языка будто против воли.
Я рассказывала Розе обо всем, что слышала от Тома. Особенно меня тогда впечатлил рассказ о Тайной Комнате, где прежде жил ее страж – король змей, Василиск. Как же я была разочарована, что сама не обладаю даром разговаривать со змеями. Но Том обещал мне, что непременно покажет мне Тайную Комнату, стоит мне поступить в Хогвартс.
— А я смогу поговорить с Василиском?
— Увы, нет, Лили. Он мертв.
— Мертв? Но почему?
— Его убил один из учеников.
— Мерлин, кто же решился на такое?
— Не имеет значения, Лили, — печально улыбался Том в ответ.
— Ты действительно думаешь, что сможешь туда проникнуть? – недоверчиво расспрашивала Роза.
— Конечно. — улыбалась я. — Том поможет мне.
— Ах, Том.
А я была слишком очарована историей этого факультета, меня завораживала судьба его основателя и призраков. Я уже сгорала от нетерпения, желая воочию увидеть Кровавого Барона, слизеринского приведения с цепями на шее и каплями крови на серебристой одежде.
— Это же потрясающе, Роза! Разве какой-то иной факультет может похвастаться таким количеством легенд?
— Пожалуй, нет, — обескуражено согласилась сестра.
— Давай пойдем туда, ну пожалуйста! Давай!
— Хорошо, Лили, — рассмеялась Роза, — только боюсь, папа после этого лишит меня наследства.
— Какие глупости!
* * *
А после провожая Альбуса, я, вертевшись у родителей под ногами, подслушала его разговор с отцом.
— А если меня распределят в Слизерин?
Этот вопрос волновал и меня, хотя у меня впереди было еще два года – два года ожидания и тоски. Вот только для меня Слизерин неожиданно стал заветной мечтой, а в голосе брата звучал страх, готовый вот-вот перерасти в панику.
— Альбус Северус, — сказал папа тихо, — тебя назвали в честь двух директоров Хогвартса. Один из них был выпускником Слизерина, и он был, пожалуй, самым храбрым человеком, которого я знал.
— Но если…
— Значит, факультет Слизерин приобретёт отличного ученика, правда? Для нас это не важно, Ал. Но если это важно для тебя, ты сможешь выбирать между Гриффиндором и Слизерином. Распределяющая шляпа учтёт твоё желание.
— Правда?
— Моё она учла, — сказал отец.
Я мысленно просияла. Значит, и мое желание то, что теперь выполняет ее функции, учтет.
Но Альбус, метавшийся между двух огней – алого и изумрудного – выбрал для себя третий путь – синее пламя факультеты Ровены. Как и сын Малфоев – Скорпиус.
А спустя год выбор должна была делать уже Роза.
— Ты помнишь? — я вцепилась в руку Розы, не желая ее отпускать к поезду, все еще не веря, что теперь вместо горячих разговоров с ней меня ждут лишь сухие пергаменты писем. Как же мне хотелось проспать этот год, а после проснуться чуть старше – всего на год. Год, миг для вечности, и вечность для нас. Как же я хотела, забыв обо всем, пойти за ней, за пламенем ее волос, будто за светом маяка. Мысль о разлуке была слишком тяжелой для меня, ведь прежде мы и на день не расставались.
— Конечно, — погладив меня по голосам, Роза обняла меня и остановилась, готовясь взойти на подножку «Хогвартс-экспресса». – Я напишу тебе. Непременно.
— Я буду ждать, — ответила я, не зная, как пережить этот день.
* * *
— Гриффиндор?
— Чему же ты удивляешься, Лили? — шутливо спросил дядя Рон, не скрывая своей гордости за дочь.
Я отвернулась, пряча алеющие щеки и непослушные слезы, чувствуя, как меня почти физически душит непонимание, а на сердце камнем ложится незаданный вопрос.
Шанс наконец-таки узнать правду предстал мне лишь в каникулы, я не хотела доверять бумаге свои мысли и сомнения.
— Почему Гриффиндор, Роза? – вместо приветствий я накинулась на нее со своим жадным возмущением. – Мы ведь договорились!
— Лили, так решило распределение.
— Но ведь ты могла попросить!
— Я не хотела расстраивать родителей.
— А как же я? – я не верила своим ушам.
— Мы все равно будем вместе, куда бы ты ни поступила.
— Мое решение неизменно, — резко произнесла я.
— Да будет так, — вздохнула сестра.
* * *
— Лили Поттер!
Выдохнув, я отправилась к стулу, от волнения не видя ничего перед собой, ослепленная блеском парящих свечей и иллюзией звездного неба, что теперь казалось таким далеким, будто я тонула в этом сиянии, что путало мои мысли.
Лишь несколько секунд на раздумья. Но какие, к Мордреду, раздумья? Я все давно решила.
С трудом, будто мое тело в мгновение ока обратилось в вату, я пыталась обернуться, отыскать за гриффиндорским столом, с которым я не хотела иметь ничего общего, лицо Розы, увидеть тепло ее шоколадных глаз и нежную, знакомую улыбку. Как же мне не хватало ее в мой последний дошкольный год! Как жаль, что сейчас мне придется провести между нами еще одну черту. Но это не моя вина, верно? Она первая нарушила данное мне обещание.
Только на Слизерин, мысленно кричала я, держа переливающийся ярким сиянием шарик в замерших руках.
— Вы уверены? Другие факультеты могли бы дать вам не меньше.
Иногда я со смехом вспоминаю эти слова, произнесенный вкрадчивым шепотом, пытаясь разгадать их смысл, но они по-прежнему остаются для меня загадкой. Кто-то счел бы их лестным намеком о том, что я обладала качествами каждого из домов, но вижу в них лишь иронию. Сейчас, спустя годы, я понимаю, что для вообще нет подходящего факультета, каким бы манящим не был изумрудный свет тусклых факелов в глубинах замка. Слишком наивная и глупая для ловкой и изворотливой змеи. Слишком озлобленная и жестокая для безобидного пушистого барсука. Слишком беззаботная для мудрого ворона, что рвется к знаниям. И начисто лишенная львиного благородства и желания помогать ближним.
Драная кошка еще не лев. А может, я просто несуществующее животное, из тех, что маггловские врачи когда-то заставлять Тома рисовать, пытаясь разгадать его душу по резкими штрихам и ломаным линиям. Такой же гибрид, в котором собрались все возможные пороки. Жалкий и нелепый.
— Что ж, твое упрямство конечно достойно Гриффиндора, но будь по-твоему.
— Слизерин!
Зал не взорвался криками и аплодисментами, лишь вздохи безмерного удивления, но мне было достаточно и того, что я смогла осуществить свою мечту. Слегка пошатываясь от волнения, еще не успев поверить в реальность происходящего, я отправилась за слизеринский стол, осторожно прикасаясь к украденному мной кольцу, что теперь лежало в кармане моей мантии.
* * *
А после школьная жизнь закружила нас с Розой, как два осенних листа в танце прохладного ветра. Дни неслись перед глазами, сливаясь в один безумный фейерверк из вспышек новых заклинаний и солнечных бликов на поверхности огромного озера, шарфов и галстуков разного цвета и рыжих волос, странных экспериментов и красок, секретов и радостного смеха. Я все так же ссорилась с Джеймсом, которому, кажется, единственному было дело до моего распределения в Слизерин, улыбалась Альбусу и гуляла под руку с Розой, смеясь над удивленными взглядами нам в спину.
— А ты оказалось упрямой, — в улыбке Розы мне на мгновение почудился оттенок горечи.
— Я обещала, — просто ответила я, ловя ее взгляд. — Но ведь это ничего не меняет, верно? – Продолжила я, чуть помедлив.
— Конечно, — просияла Роза, бросившись меня обнять.
И это был наш первый разговор после распределения – единственный, в котором мы коснулись темы факультетов.
А после, сидя с новообретенной семьей в нашем логове, я с нетерпением ждала момента, когда, наконец, смогу опробовать звукоизоляционное заклинание на пологе моей кровати, сгорая от нетерпения в предвкушении момента, когда я с гордостью сообщу Тому, что сделала так, как он просил.
Взгляд серых глаз был ласковым, а по волосам будто прошел легчайший ветерок.
— Умница, — прошептал он, а сияла от этой похвалы.
Стоило мне спрятаться за пологом, как школьная жизнь со всеми ее нелепыми запретами, балами, отработками и правилами растворялась во тьме ночной, в убаюкивающем шепоте, слышном мне одной, в блеске серых глаз, глядящих с лаковым прищуром. Я не боялась быть застигнутой врасплох, разговаривая с Томом, не страшили меня и наказания, когда я, дождавшись момента, когда сокурсники погрузятся в сон, выбиралась из спальни, ведомая Томом в самые лабиринты замка. Крадясь по темным коридорам, я не сомневалась, что где-то здесь ходит Джеймс, быстро сообразивший, как можно использовать мантию-невидимку, но это не пугало меня – я знала, что Том сумеет меня защитить лучше, чем любая из вещей. Разве кто-то знал все закоулки замка, все его секреты лучше него? Том знал такие вещи, которые, я уверена не были известны и призракам, о таких мне никогда не суждено было услышать на парах истории магии. А Том вел меня этой тайной тропой, что порой выводила нас в самые странные места.
Мне посчастливилось заглянуть в Зеркало Еиналеж и оказаться в Выручай-комнате. Как это было странно видеть, как сбываются твои желания, не понимая, где кончается реальность и начинается иллюзия. Ведь моя мечта и была так близка к жизни, только ярче, глубже, прекраснее. Как магический портрет по сравнению с черно-белым рисунком.
Том и Роза. Роза и Том. Роза со слизеринским галстуком. Том, больше не призрачный, живой, настоящий, реальный. И я между ними.
— Есть ли способ оживить тебя, Том? – из раза в раз спрашивала я.
Но Том лишь печально качал головой.
В этом мире у меня был лишь один страх. Страх того, что отец узнает о пропаже кольца. Но и он растворился со временем, убедив меня в моей полной безнаказанности.
А после я возвращалась из сумеречного мира оживших снов обратно, к свету солнца. Свету солнца на ее волосах.
Когда это началось? Я не помню. Третий курс, четвертый курс? Возможно…
Где-то привычно мелькал Джеймс с его гриффиндорскими глупостями, Альбус со своим другом Скорпиусом, моя мама с ее вечным недовольством, ее отец с глупыми шутками. А мы так и оставались вместе всегда – с разговорами обо всем на свете и едкими сплетнями о наших друзьях и поклонниках. Возвращаясь с очередного свидания, мы снова бросались к друг другу, валяясь в нерушимых объятиях и переплетая наши волосы в рыжий костер, сверкавший всеми искрами колдовского пламени. Я не помню, когда мне стал привычен вкус ее губ, стирающий все чужие неумелые прикосновения, когда я уже не могла обходиться без тепла ее тела, ее рук на моей талии, ее волос на моих щеках. Я не помню, когда мы с такой странной легкостью стерли эту грань.
Извращение? Инцест? О боги, о чем вы? Я просто любила ее, и для этой любви не было ни рамок, ни границ морали и нормы. Я просто любила ее так сильно, что не понимала, как можно видеть в этом свете уродство. Это было так просто, так естественно.
Я любила ее. И последним секретом Тома – единственного, о ком мы не вспоминали вместе – не смогла не поделиться с ней. Это то и погубило меня.
* * *
Легенда о Тайной Комнате с самого детства оставила неизгладимый след в моей душе, дикую жажду, которую не могли заглушить ни тайные прогулки по ночному Запретному Лесу, ни волшебные комнаты и зеркала.
— Рано, Лили, слишком рано, — неизменно отвечал Том, а я гадала, когда же настанет заветный час, мечтая скорее повзрослеть, стать такой, как он, забывая, что я буду взрослеть и дальше, а мой Том останется прежним.
Впрочем, этому не суждено было сбыться. Ведь у меня нет его больше. Теперь я буду сходить с ума и умирать в одиночестве.
Заветный миг настал, когда я училась на пятом курсе.
— И это тайная комната? – моему удивлению не было предела. В своих фантазиях я представляла себе что угодно, но только не залитый водой туалет – обитель сумасшедшей девочки-призрака.
— Не здесь, Лили. Дальше.
Он подвел меня к одной из раковин и зашептал слова на языке, что не был известен – на языке змей, а мне оставалось лишь стоять рядом и кусать губы от обиды и понимания, что я сама не обладаю этим даром.
Выгравированные на умывальниках змеи зашевелились, а после и раковины отъехали прочь, обнажая предо мной зияющую дыру.
— Давай же Лили, прыгай вниз. Не бойся. Я сумею смягчить твое падение.
Зажмурившись, я бросилась в темный туннель навстречу неизвестности. Полет был стремительным, скользя по широкой трубе, я едва успевала замечать стены туннели с многочисленными ответвлениями, мелькающие перед глазами. На секунду у меня мелькнула мысль, что спуск оборвется, а я просто разобьюсь, но Том сдержал свое слово. Несколько секунд в невесомости – и я уже на полу, усыпанном скелетами мелких грызунов и еще чем-то, отдаленно напоминающим чешую.
А Том подвел меня дальше, к гладкой стене, на которой были вырезаны змеи, извивающиеся в клубки под самыми невообразимыми углами. Их глаза, сверкая привычным изумрудным светом, казались настоящими.
— Что дальше, Том? – мое сердце рвалось из груди от нетерпения.
— Позволь мне, — улыбнулся он, приказав этим змеям что-то на их языке.
В стене открылся проход, пропуская меня в самое сердце змеиного факультета. Моим глазам предстал огромный зал, тускло освещенный, тонущий в зеленом полумраке и тенях возвышающихся до потолка колон. Когда я шла вперед, эхо разносило мои шаги, и мне казалось, что все змеи, вырезанные на стенах, обвивающие колонны, прожигают меня сиянием своих изумрудных глаз и внимательно глядят за каждым моим шагом.
— А как же василиск, Том?
— Не бойся. Он уже никому никогда не сможет причинить вреда.
— Но почему?
— Увидишь.
Ответ открылся мне, когда я дошла до конца зала. Разгадка скрывалась в огромной туше мертвой змеи, что лежала, совсем израненная, исколотая чем-то, с вырванными глазами, а по полу извивались узором следы застарелой крови.
— Но кто с ним сделал такое, Том? Кто смог совершить это? Это отвратительно.
— Не важно, ты не захочешь знать того, кто искалечил моего питомца.
— Твоего питомца? Так ты – наследник Слизерина!
— Да, Лили, верно. Именно поэтому я уговаривал тебя поступить туда.
— О, Мерлин! Это же потрясающе!
Том лишь печально кивнул.
— Прошу тебя, никогда не рассказывай никому об том, что ты здесь видела.
Я обмерла:
— Даже Розе?
— Даже ей.
Вся обстановка казалось нереальной, зеленоватый свет застилал глаза, а мысли путались, пытаясь поймать друг друга за хвост, как змеи.
— Том, ты показал мне такое чудо! Ты самое необычное создание на свете. Есть ли способ… — я снова повторила свой вечный вопрос.
— Есть, Лили, есть. Но ты не пойдешь на это.
— Почему? Расскажи мне!
— Ты не станешь этого делать, — Том печально покачал головой.
— Не стану делать что?
— Ты должна привести кого-то в эту комнату и принести его в жертву, воззвав к древней магии этого места, произнести слова, давно забытые и неизвестные нынешним магам. И тогда я снова с тобой.
— Том, — я невольно отшатнулась от него, — Я… я не смогу убить.
— Знаю, Лили, — ответил он без малейшего укора, — Я все останусь с тобой.
— Прости меня, прости – я чувствовала, как слезы катятся, обжигая, по моим щекам, — я придумаю что-нибудь, правда.
— Я держу на тебя зла, Лили. Тебе пора возвращаться.
Я кивнула, чувствуя, что магия этого места все еще кружит мне голову, а его слова, отпечатавшись в сознании намертво, не дают мне думать о чем-то ином.
Но стоило мне выбраться из тайной комнаты, как меня ждал еще один сюрприз. Роза. Наверно, это был первый раз, когда я была совсем не рада ее видеть.
— Лили! Что вы делаешь здесь? Почему ты в таком виде?
Бросив мимолетный взгляд в зеркало, я ужаснулась. Вся мокрая, грязная, как водяной черт, с горящими глазами, я и правда выглядела безумно.
— Я… А ты, Роза?
— Я искала тебя, но тебя нигде не было. А я всегда чувствую, где ты.
О, Роза.
— Том просто показывал мне кое-что, — я изо всех сил старалась сдержать данное ему обещание.
— Том? Лили, перестань!
— Что? О чем ты?
— Я волнуюсь за тебя! Тебя вечно нет по ночам! Где ты ходишь?
— Откуда ты знаешь, — меня будто шарахнуло мощным зарядом электричества.
— Я приходила к тебе, — глаза Розы засверкали от обиды, — иногда по ночам. Когда мне было страшно или одиноко. Но тебя не никогда не было! Ни в спальне, ни в гостиной. Где ты шлялась?
— Том показывал мне замок, — ответила я машинально.
-Том! Ты говоришь о нем так, будто он реален!
— Он мог бы им стать.
— Что? Как?
— Жертва, — сумбур в моей голове превращал мои слова в обрывочки, бессмысленные фразы, — нужно принести жертву. И тогда он оживет.
На секунду я почувствовала себя змеей, перед которой Роза замерла от ужаса, как беспомощный кролик.
— Что ты такое говоришь, — по ее лицу тоже катились потоки слез.
— Роза! Очнись! Я не стану этого делать! Мне противна сама мысль об этом!
Я шагнула к ней, обняв и погладив по волосам, чувствуя, как слезы стекают по моей груди, а рыдания отдаются дрожью во всем теле.
— Ты… Лили, ты пугаешь меня. Где ты? Ты всегда с ним? Ты не говоришь мне, но думаешь о нем!
— Роза, — я неожиданно засмеялась, нервно, дергано, истерично, — Ты, что ревнуешь?
— Лили.
— Я всегда с тобой, — прошептала я, осторожно стирая слезы с ее лица и медленно касаясь ее губ. – Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю. Но я не понимаю, что с тобой.
— Все хорошо, Роза. Пойдем в мою спальню. Я сегодня никуда не убегу.
Мои параллельные миры начали медленное движение друг к другу.
* * *
А потом мне оставалось лишь молчать и жалеть о своем порыве, о своем раскрытом так безумно секрете, ловя на себе обеспокоенный взгляд Розы. Том успокаивал меня, шепча о том, что она просто не может понять меня, а я и сама себя не понимала.
Его слова о древних ритуалах в недрах замка, в самой его глубине, под сенью зеленого цвета и взглядами каменных змей, не шли у меня из головы.
Убить. Прежде я убивала лишь бесполезных насекомых, стоя в одиночестве посреди Запретного Леса, с удивлением глядя, как мои вспышки обрывают их полет, заставляя падать к мои ногам.
Но человек. Господи, да я даже животных никогда не убивала, мне было страшно думать о том, что кто-то решился убить василиска, любимца Тома.
А мой кот? Я даже не могла представить, что бы я сделала с тем, кто посмел бы прикоснуться к нему.
Впрочем, скоро мне довелось это проверить, увидеть собственными глазами.
Джеймс. Проклятый Джеймс. Иногда мне и правда жаль, что я не затащила тебя в Тайную Комнату и не убила там.
А сейчас, мне кажется, что единственный человек, чьей смерти я желаю — Роза.
А смогла бы я? А смогу ли сейчас?
Ножницы будто из раскаленного свинца, обжигают, тянут вниз, не дают забыть о них.
* * *
— Какого черта ты делаешь с моим котом?
Представшее мне зрелище вывело меня из себя, заставив чувствовать одно лишь бешенство, молниеносно растекающееся по закипающей крови.
— Лили, я просто…
— Просто что? Просто мучаешь животное?
Весь день, с того самого момента, когда я заметила, что Том пропал, я не находила себе места, чувствуя как под кожу от беспокойства будто впиваются иголки. Мы с Розой обошли в поисках кота весь замок, и какого же было мое удивление, когда обнаружила его у моего брата, сидящего в компании друзей-гриффиндорцев с кучей волшебных зелий рядом и с палочкой наперевес.
Роза крепче сжала меня за руку, явно умоляя остановиться, но мне было плевать на ее невысказанные мольбы.
— Как ты посмел украсть его у меня! Ты испытываешь на нем свои глупые шутки?
— Ну не совсем. Дядя Джордж прислал мне несколько своих новых изобретений…
— И тебе, — я почти завыла от ярости, — не пришло в голову ничего лучше, чем опробовать их на беззащитном коте?
— Лили, да ничего с ним не случится!
— Да ты что совсем идиот! Не смей его мучить!
Будто в забытье, я выбросила вперед палочку, что уже давно ныла в руке, и произнесла одно из заклятий, что когда-то шептал мне Том в глубине Запретного Леса.
Том жалобно замяукал. Вихрь дикого ветра мгновенно разбил и разметал все их глупые штучки из волшебного магазина, а Джеймса откинул прочь, впечатав в дерево. Брат застонал, глядя на меня захлебывающимися от ужаса глазами, но мне не было его ни капли жаль.
А я сама судорожно глотала воздух, обжигая легкие, почти падая на траву – удар получился таким мощным, что волна силы опустошила и меня.
— Лили, остановись!
Остановись? Перед глазами начали проступать пятна зеленого света, увлекая меня в свой дикий танец.
— Прекрати! Пойдем отсюда, прошу, — мне показалось, что Роза и сама на грани нервного срыва.
— Пойдем, — кивнула я, не зная, что ей ответить, не чувствуя сейчас никакого желания что-то объяснять.
Взяв кота на руки, я просто пошла за ней, не глядя на дорогу и не думая, куда Роза ведет меня.
К моему удивлению, она потащила меня на восьмой этаж в Выручай комнату, о которой я ей рассказывала, но которой она никогда не пользовалась.
Видимо, смертельная усталость охватила не только меня, ибо комната была маленькой и уютной и утопала в мягких бежевых подушках и пушистых коврах, на которых было так приятно растянуться.
— Лили, что ты творишь? – в глазах Розы уже стояли слезы.
— Ты видела, что он хотел с ним сделать? А если бы он отравил бы его?
— Да ничего бы он с ним не сделал!
— Он уже сделал! Да я его убить его за это готова, — слова сорвались с губ прежде, чем я успела осознать их смысл.
Роза вскрикнула.
— Этого я и боюсь, понимаешь?
Кусочки головоломки сложились для меня в единую картинку, и я облегченно рассмеялась.
— Так вот чего ты боишься? Что я убью его ради Тома?
Роза лишь кивнула, пряча лицо в ладонях.
— Глупая, — рассмеявшись, я притянула ее к себе и погладила по волосам, — Я же сказала, я не стану этого делать.
— Лили, я боюсь за тебя.
— Не бойся, — прошептала я, легко целуя ее. – Я не стану.
Роза задумчиво кивнула, но я понимала, что не смогла ее убедить.
— Хочешь, пойдем сегодня ко мне?
Роза покачала головой:
— Не сегодня, Лили.
* * *
Удивленная ее отказом, я лежала на кровати, не в силах уснуть. Я осторожно вращала кольцо в руках, не решаясь позвать Тома. Я и сама не понимала, почему ее слова так меня задели. Неужели я и правда выглядела сумасшедшей, готовой на убийство?
А может я ей и правда была?
Так и не придя ни к какому решению, я погрузилась в полудрему, строя планы на завтра.
Только для меня никакого завтра не заступило. Сон был разбит заклятьем, что сорвало кольцо у меня с руки. Проснувшись от тянущей боли, я столкнулась со взглядом отца, тяжелым и угрюмым, а чуть позже заметила рядом разъяренную мать. Еще не успев ничего понять, я инстинктивно забилась в угол кровати, понимая, что сейчас на моих глазах сбывается мой худший страх.
— Что?
— Legilimens!
Проклятье! Боль мгновенно разорвала мое сознание, превратив в запуганного зверька, больше всего на свете мечтающего забиться в темный угол. Теперь я поняла, что это за заклятье – чтение мыслей. Я будто со стороны видела, как плачу и кричу, но оборвать ментальную связь было мне не под силу. А перед глазами мелькала вся моя жизнь. Мои глупые секреты. Мои тайные выходки. Моя связь с Розой. И мой Том.
— Лили, как ты могла? — папа печально покачал головой.
— Так это правда? – взвилась мать.
— Да, — покачал он головой.
— Ах ты дрянь! – мать подскочила ко мне и наотмашь ударила по щеке.
Я ахнула от боли и неожиданности. Никто прежде не смел такой со мной поступать.
— Лили, собирайся немедленно! – приказал отец, пытаясь перекричать поток ругательств матери.
— Куда? – еле выдавила я, не понимая, что происходит.
— В Мунго, — отрезала мать, просверливая меня взглядом насквозь.
— Никуда я с вами не поеду! – закричала я, пытаясь нашарить палочку.
— Лили!
— Нет, — закричала я, взвиваясь с места.
Теперь к обожженной щеке прибавилась и боль в запястье – след разоружающего заклятья.
— Лили, прости меня, моя девочка, — произнес папа, — это для твоего же блага.
А после – еще одна вспышка и тишина.
* * *
Чьи-то слова доносились будто сквозь вату. Я не могла открыть глаза и пошевелиться, будто скованная чьим-то заклятьем, чувствуя лишь вспышки заклятий на коже.
— Как ты мог, — в диком визге я с трудом различила голос матери, — быть таким безответственным? Как ты мог просто бросить такую вещь без всякой защиты?
— Прости, Джинни, мне и в голову не могло прийти, что она сделает такое…
— Да ты вообще ничего не замечал вокруг! Тебе и дела до детей не было! Ты даже не заметил, что кольца нет! А теперь может быть уже поздно.
— Успокойтесь, миссис Поттер, ее разум не тронут. Мы сможем вылечить ее от одержимости.
— 7 лет! Она живет с этим 7 лет! Мы уже опоздали.
— Успокойся, дорогая!
— И полгода достаточно! Роза сказала, что он хотела убить Джеймса ради него.
Роза?
— Этого не произойдет. Его сила не столь велика, — сказал незнакомый голос.
— Я жил, — медленно произнес отец, — с этим 17 лет! И мой разум цел! Она выкарабкается.
— Все верно, мистер Поттер, ей просто нужна реабилитация.
По телу прошла дрожь очередного заклятья, и я снова провалилась в сон.
Когда я проснулась, около моей кровати сидела какая-то женщина в белой мантии. Мир все еще плыл яркими пятнами на сетчатке, а тело не слушалось, будто я превратилась в марионетку с подрезанными нитями.
— Тише, Лили, — ласково произнесла она.
— Что происходит? – по моим щеками струились слезы – обиды, отчаяния, непонимания. – Где я?
— Тише, девочка. Ты в Мунго.
Мунго…
— Сейчас придут твои родители.
При мысли об этом дождь слез обратился в ливень. Я не понимала, как они могли со мной так поступить в один миг из заботливых родителей превратившись в чудовищ.
— Тише.
— Я не хочу, — заплакала я.
Но разве это кого-то интересовало?
Хоть действие зелий и потихоньку отпускало меня, все разговоры с родителями проходили как в тумане, будто мы говорили на разных языках. С того самого момента, когда она ворвалась в мою палату, как ураган, готовая убить одним лишь огнем ненависти, пылающим в ее темных глазах, наши и без того напряженные отношения рухнули, тонкая нить семейных уз порвалась с треском, без отречений и заклятий.
Я не помню, чтобы она хоть раз разговаривала со мной спокойно.
— Я терпела все твои выходки! Твое идиотское поступление на этот поганый факультет! Твое хамское отношение к семье! Но это! Ты тварь, недостойная прощения! За это чудовище и твою темную магию. Ты просто позоришь меня!
Мне оставалось лишь закрыть уши, но этого не помогало – ее голос проникал даже сквозь плотно сомкнутые ладони.
Мать кричала, а я не понимала, что я такого сделала? За что? В чем моя вина?
Даже отец, куда более спокойный, не мог мне этого объяснить.
— Ты не должна была с ним общаться.
— Но почему?
— Это опасно. Том – темный маг прошлых времен.
Я лишь смеялась в ответ.
— Какая чушь! Он никогда не причинял мне вреда.
— Поверь мне.
— Я не верю! Он был моим другом! Лучшим другом!
Круг снова замыкался.
— Да посмотри на себя! – неистово вопила мать. — Роза сказала, что ты ради этого чудовища хотела убить Джеймса.
— Да не собиралась… — я вдруг осеклась на полуслове. – Роза вам сказала?
— Да, Роза. Она за тебя переживала.
Я больше слышала ни криков, ни упреков. Роза меня предала. Мои параллельные миры пересеклись и, столкнувшись с оглушительным взрывом, ранили меня осколками, что забившись под кожу, теперь текли по крови, превращая каждый вздох в пытку. Я оказалась в эпицентре этого шторма и не находила сил вырваться прочь.
Роза предала меня.
Мой хрупкий мир рухнул окончательно.
* * *
Роза стояла в другом конце коридора, с тревогой глядя мне в глаза, не решаясь ни подойти, ни улыбнуться.
Только эта мысль и заставила меня пройти курс реабилитации, послушно глотая зелья и не пытаясь сбежать. Все, чем я жила после их мучительной операции – месть. Месть Розе. А для этого мне нужно было вернуться в Хогвартс и вновь получить палочку. Ради этого мне пришлось выдержать еще один изматывающий бой с матерью. Но это стоило того.
Я знала, что за то, что я собираюсь совершить, они, скорее всего у меня ее отнимут. Но мне было плевать. Мне больше было незачем жить. Отец сказал, что кольца больше нет. А значит, Тома я никогда больше не увижу.
— Лили, — позвала она, наверняка не знающая чего ждать от моей просьбы встретиться.
Что, Роза, ждешь, что кинусь к тебе на шею? Думаешь, я хочу поцеловать тебя и расплакаться в твоих объятьях?
Да, хочу, Мерлин, кто бы знал, как я хочу! Но я этого не сделаю.
Это ты, честная и благородная гриффиндорка, оказалась змеей, что я пригрела на груди, а не я, мерзкая слизеринка.
Улыбнувшись, я обняла Розу, осторожно прикасаясь к ее губам, пытаясь отвлечь ее. Роза, удивленная моим порывом, жадно ответила мне, а я тем временем крепче сжала новообретенную палочку.
Какие же у нее все-таки красивые волосы. Густые и шелковые. Были.
- Caedo, — прошептала я, а после, укусив, грубо оттолкнула ее к стене.
- Лили, — изумленно прошептала она, глядя на то, как ее темные локоны падают к моим ногам на гранитный пол, как сухие осенние листья.
Вот и вся твоя красота. Вот и все наше сходство.
— Что ты…
— Дрянь! – за последнее время я получила столько пощечин, что просто мечтала сделать это хоть с кем-то. – Как ты могла меня предать?
— Лили!
— Ты знаешь, что они со мной сделали! Они просмотрели всю мою жизнь, прочитав меня, как открытую книгу! – теперь мне больше не нужно было улыбаться, я с радостью сорвала с себя маску.
— Мне тоже досталось.
— Что? Что я слышу? – я злобно рассмеялась.
— За тебя…
Я рассмеялась.
— Вот она твоя любовь ко мне. Ах, так тебе стыдно!
— Не в этом дело, Лили. Я хотела тебя спасти! Ты думаешь, я не видела, что с тобой происходит! Я устала. Что ты шатаешься одна непонятно где и творишь неизвестно что!
— Я была с Томом!
— Прекрати! – закричала Роза, — Я больше не могу это слушать! Нет никакого Тома, Лили, нет!
— Что? – я опешила. – Ты же видела его.
— Нет, Лили, — исступленно завыла Роза, — Ты просто выдумала его, а я хотела тебе подыграть! Но ты начала сходить с ума! Твое воображение свело тебя с ума!
— Нет! Ты просто ревновала меня к нему!
— Послушай, Лили…
— Не желаю видеть тебя, — прошептала я сквозь слезы, отталкивая ее от себя. – Ты испортила мне жизнь. Я тебя ненавижу.
Я бросилась прочь, не глядя ни на нее, ни на рыжие волосы на грязном полу. Вот и конец нашей дружбе. Вот они, наши клятвы в вечной любви.
* * *
Последние месяцы были моей агонией. Палочки меня предсказуемо лишили, но мне уже и не было до этого дела. Я рада даже была переселиться из общей спальни в маленькую келью, из которой почти не выходила, да и к себе не подпускала никого.
Вся жизнь теперь обратилась в паутину слез и боли, упреков и ненависти. Обиды и разочарования. И тоски, бесконечной тоски. По Тому. По Розе. По моим рисункам.
Неспособность больше рисовать добила меня окончательно. Кажется, порвалась еще одна нить, что связывала меня с жизнью. У меня больше не было ни друга, ни сестры. Ни магии, ни рисунков. Ни кольца, ни палочки.
Остался лишь кот. Пожалуй, Том был единственной причиной, что удерживала меня от того, что б пробраться на астрономическую башню и прыгнуть вниз. Он нуждался во мне. А я в нем. И ни в ком больше.
Впрочем, вчера у меня все-таки был срыв. Зелья, к которым я несмотря на сходство с одной из бабушек, что была в них мастерицей, никогда не питала особой страсти, остались моим единственным занятием. Просто это помогало хоть как-то убить время.
Я ведь видела, что оно сварено неправильно. Кто же тогда дернул меня попробовать его на вкус? Быть может, мне просто хотелось проверить, повезет или нет.
Повезло? Быть может. Не повезло? Как знать.
— Ты не дала мне жить, — устало сказала я Розе, когда та пришла проведать меня в лазарете. – Почему ты мешаешь мне умереть?
— Я люблю тебя, — Роза потянулась ко мне, но тут же отдернула руку.
— Я тебе не верю.
— Это правда.
— Люби ты меня, — сказала я, отвернувшись, — никогда бы не предала меня.
— Я хотела тебе помочь. Спасти тебя.
— От кого? – рассмеялась я.
— От, — тяжело выдохнула Роза, — твоего Тома.
Я оглушительно расхохоталась.
— Ты меня убеждала, что его не существует.
— Я ошиблась. Лили, ты помнишь мага по имени Волдеморт?
— Конечно. – Фыркнула я. – Ведь победитель его – мой отец.
— Том Реддл – так его звали, когда он был подростком. И это еще не все. Он пытался зачаровать твою мать и заставить ее вернуть его к жизни, как и тебя.
— Чушь какая. Почему же родители мне не сказали?
— А ты бы поверила?
— Нет.
— Вот видишь.
— А какая к чертям разница, он это или нет? Он, такая тварь, какой вы его считаете, ни разу не сделал мне больно. А вы, такие добрые и прекрасные, фактически убили меня.
— Не говори так.
— Верно, Роза. Это ты убила меня. Убирайся.
Роза, печально кивнув, убежала прочь, а после мне сообщили, что родители снова забирают меня. Выходит, я снова должна была попрощаться с Хогвартсом. И все из-за Розы. Опять она не сумела сдержать язык за зубами. Жизнь, видимо, ничему не учит ее.
На этот раз я обошлась без соблазнений и фальшивых сцен. Просто кошачья драка. Зелье, с помощью которого можно оставить шрамы навеки, давно валялось в моей маленькой келье. Правда, я приберегала его для Джеймса. Глупая, наивная Роза, как ты могла прийти попрощаться со мной, после того, что я сделала с твоим волосами? Твой пучок выглядит жалко. Как и эта месть.
Месть? За что? За жизнь.
* * *
И вот я здесь. На грани суицида и безумия. Балансирую между желанием вырваться и умереть. Но все, что у меня есть – унылое существование.
Кому же все-таки предназначены эти ножницы? Колдомедику или мне? Сбежать? Откуда? Из Мунго? Или же из этого поганого мира, где меня больше ничто не ждет?
— Вам удалось избавиться от кольца? – на секунду мне кажется, что я оглохла. Разве родители еще здесь? Я, погрузившись в воспоминания, напрочь забыла о времени.
Кольцо?
— Нет, — отвечает отец. — Я просто запер его в надежном месте.
— Надеюсь, это не Гринготс.
— Ну, что вы. Я вернул его Альбусу.
— Что вы имеете в виду?
— Не имеет значения.
До меня не сразу доходит смысл его слов, а после мне кажется, что мозг сейчас разорвется от потока лихорадочных мыслей. Я не сразу понимаю, о каком Альбусе он говорит, пока не приходит озарение, что моего брата назвали в честь прежнего директора Хогвартса.
Но он мертв. Значит, отец говорил о его могиле? Возможно.
Но как мне добраться туда?
Лезвие зловеще сверкает в темноте, маня и приглашая им воспользоваться.
Смогу ли я? Ради Тома? Ради себя? Хватит ли у меня сил? И смелости?
Стать той, кем они считают меня.
Я слышу стук и снова прячу ножницы, чувствуя, как они жгут мне руку.
— Как вы? – доброжелательно интересуется колдомедик.
— Хорошо, — рассеянно отвечаю я, пристально разглядывая его шею, пока он наклоняется, чтобы оставить мне на тумбочке очередные лекарства.
Смогу ли я? Время утекает сквозь пальцы, и с каждой секундой я все дальше от свободы. От Тома.
Сердце стучит, почти разрывая грудь.
Он отвернулся, а шея, беззащитная, ничем не прикрытая, так близко.
Я замахиваюсь, чувствуя, как пальцы теряют чувствительность.
Давай же, Лили, давай же.
Том мяукает, и колдомедик оборачивается к нему. Вот и все. Шанс упущен. Теперь я просто сгнию в этих стенах в шаге от свободы.
Прости меня, Том. Я не смогла.
— Хороший котик. Как его зовут? – спрашивает он, гладя его за ушком.
— Том.
По его лицу проходит какая-то странная судорога. Да что, Мордред подери, все это значит? Почему они все так реагируют на это имя? Неужели все их россказни – правда? Я не верю ни единому их слову, а если бы и поверила, то все равно мне было бы плевать.
А Том тем временем растягивается на его груди, а я чувствую уколы ревности. Даже кот решил предать меня. Глупо. На что я только надеялась? Глупая. Наивная. Жалкая.
Я невольно отворачиваюсь к стене, а после слышу вскрик, а обернувшись, замираю от удивления. По белому халату текут струйки ярко-алой крови, а Том, прежде такой послушный, раздирает ему горло когтями. Я не верю своим глазами, не понимая, как мой домашний питомец превратился в разъяренную мантикору, которой ничего не стоит перегрызть человеку горло. Я сижу в полнейшем оцепенении, когда Том прыгает по мне и лижет руку, оставляя на ладони кровавый след.
Колдомедик хрипит на полу. Еще жив. Я не понимаю, как это возможно, ведь Том не настолько больше обычной кошки, я не знаю, как он сотворил такое, но у меня нет времени на раздумья. Пусть даже это мой больной сон, тогда я просто не стану просыпаться. Я выпускаю ножницы из рук и бросаюсь к нему, судорожно шаря по мантии в поисках палочки. Мне нет нужды убивать его. Точнее, нет нужды убивать именно его. Наконец палочка находится.
Том запрыгивает на окно и выжидающе глядит на меня алыми, как пылающие рубины, глазами, но я списываю все это на игру воображения, и просто киваю ему, ни капли не задумываюсь над тем, что наверно сошла с ума.
Том прав, мне лучше уйти через окно, в коридорах меня наверняка поймают.
Перекинув ноги через подоконник, я обнимаю кота и вспоминаю нужное заклинание, готовясь к прыжку. Том произнес его тогда, чтобы смягчить мое падение в Тайную Комнату, в которую мне снова предстоит вернуться.
— Спасибо, Том, — шепчу я, не понимая, к кому, в сущности, обращаюсь.
Это будет самая длинная ночь в моей жизни, и у меня нет права на ошибку. Сперва – Гринготс. Гоблинам плевать на семейные скандалы, главное доказать, что я – Поттер. А потом мне нужна будет новая палочка. Косой Переулок? Нет, лучше Лютный.
Проклятый надзор. Но ведь они не смогут отследить меня с чужой палочкой.
А потом к этому Альбусу. К моему Тому. А после… С ним мне будет открыт весь мир.
Что ж, мягкого мне приземления.
— Я иду к тебе, Том, — шепчу я, зажмурив глаза и бросаясь вниз.
