Считанные часы остаются до Битвы за Хогвартс. Волдеморт уже приближается к школе. Снейп - обоим Кэрроу:
- Ладно, я пойду пока в Выручай-комнату, захвачу свой старый учебник по зельеварению.
- Но Северус, зачем вам нужен этот мусор?
Снейп (убегая, бормочет себе под нос):
- Кому мусор, а кому надо по-быстрому хоркрукс изготовить!
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Он лежит нахмурившись, опершись на локоть, одеяло сползло до талии, и смотрит на Тсузуки. Между ними остается некоторое расстояние – небольшое, но оно позволяет не ощущать чужих эмоций и думать спокойно, не отвлекаясь.
Во сне человек выглядит моложе своих лет – более умиротворенным, более невинным, незлым и добродушным. Но не Тсузуки. Сейчас, с подрагивающими ресницами и чуть приподнятыми уголками губ, он кажется таким же, как всегда – глаза прикрыты, но общее выражение остается прежним.
Что это значит? Инфантильность, дошедшая до абсурда? Кретинизм? Но нет, несмотря на то что Хисока нередко обзывает партнера идиотом, он не является таковым. Скорее Тсузуки можно охарактеризовать как человека, находящегося постоянно в состоянии блаженной нирваны – или почти нирваны, когда окружающий мир еще воспринимается, когда даже приходится как-то реагировать на внешние раздражители, но при этом они не задевают глубинных, самых важных чувств, и те остаются спокойными, как поверхность подземного озера.
Хисока не понимает своего партнера и от этого хмурится еще сильнее.
***
Удивительно, но Татсуми сегодня не только вежлив и корректен, но даже и доброжелателен. Всю последнюю неделю он хмурился, пытался экономить на электричестве, отключая монитор при выходе из кабинета, и сидел в офисе еще долго после окончания рабочего дня. Тем более странно видеть искреннюю улыбку на осунувшемся лице. Как всегда прямой и застегнутый на все пуговицы, он меряет шагами просторный кабинет, заложив руки за спину и задумчиво глядя в потолок, а из его рта льется речь, неторопливая и монотонная:
- …взрыва библиотеки, Тсузуки-сан. Можете не сомневаться, мне эти вынужденные меры неприятны в той же степени, что и вам самому, однако в их справедливости не приходится сомневаться. Следует отметить, правда, что появилась реальная возможность отработать довольно значительную часть суммы уже сейчас, всего за несколько дней. Что скажете на это, Тсузуки-сан?
Покачиваясь на мягких волнах речи нашего секретаря, я не смог уловить перехода от вступления к смысловой части. Общую мысль я, правда, каким-то образом сумел понять, и теперь застыл на середине зевка, боясь спугнуть такую сказочную возможность. Но внятного ответа и не требовалось; бросив на меня взгляд и убедившись, что я понял все, касающееся дела, Татсуми удовлетворенно кивает и продолжает:
- Задание будет не слишком сложным, вы с Куросаки-куном справитесь за несколько дней, я уверен в этом, - он с умилительнейшей улыбкой склонил голову набок; именно в этот момент я впервые насторожился - такая улыбка не предвещает ничего хорошего… особенно если совсем недавно
у Татсуми был тяжелый период. – Поступила информация о том, что один… человек вселился в тело семнадцатилетней девушки – одной из этих трех.
Он запускает руку в ящик своего стола и протягивает мне три фотографии, на каждой из которых изображено по девочке – миленькой, молоденькой, смеющейся так, что глаза сжались в щелки. У одной волосы выкрашены в зеленый цвет, у другой – в фиолетовый, третья же щеголяет розовыми локонами.
- Как он мог!.. Такие юные, такие невинные…
- Вы перестанете удивляться, как только я назову имя этого человка. Доктор Мураки Казутака… вы ведь не ждете от него гуманности?
- Он?! Что же вы медлите! – я вскакаиваю. – Скорее, ее еще можно спасти!
- Не стоит так торопиться, Тсузуки-сан, - мне на плечо ложится твердая рука и удерживает, не пуская к выходу. – Нам нечего опасаться, он не причинит девочке ни малейшего вреда.
- Татсуми-сан, вы не знаете Мураки! Он не пожалеет ее, ни за что!
- Какой вы нетерпеливый, – снова умиляется наш секретарь. – Разумеется, я не верю в его лучшие чувства, для этого нет никаких оснований, тут вы совершенно правы. Но у меня имеется веская причина рассчитывать на то, что тело и душа девочки будут в полной сохранности: доктор знает, что мы вычислили его – почти вычислили, с точностью до этих трех девушек. Теперь он тих и старается вести себя в полном соответствии с привычками и склонностями бедняжки, в теле которой он оказался заперт – чтобы мы не смогли определить без помощи магии, в каком именно теле он затаился.
- Но все-таки, чего же мы ждем?
- Не забывайте, Тсузуки-сан, девушек три, а изгнание чужой души… и обнаружение тоже, учтите… крайне неприятный процесс. Я подумал, что незачем подвергать невинных существ такому испытанию – поэтому гораздо человечнее будет сначала определить, в ком именно скрывается этот мерзавец, и уже после провести обряд. Таким образом мы избавим остальных двух девушек от страданий.
Вот как оказалось, что мы с Хисокой ранним сентябрьским утром стояли перед одним из ресторанов, устроенных на европейский манер… и подавали там европейские же блюда, естественно, что я тут же отметил про себя. Наши девочки оказались не просто рядовыми школьницами, как я вначале подумал. Нет, это были выпускницы одной из лучших школ Токио – я не запомнил, как она называется, хотя Татсуми мне сказал. Но рядом со мной есть Хисока, который в случае чего всегда подскажет, ведь мы же партнеры.
Мой милый мальчик нередко упрекает меня в «непоследовательности и склонности терять нить разговора». Я с ним полностью согласен, я всегда с ним согласен, ведь он такой правильный, не то, что я! Вот и сейчас мои мысли не могут сосредоточиться на деле и перескакивают на более приятные предметы. А ведь я, упомянув об элитной школе наших девочек, хотел логически перейти к тому, что клуб оказался отнюдь не мелкого пошиба и публика в нем собралась по меньшей мере приличная. Чтобы соответствовать, мы с Хисокой постарались выглядеть пореспектабельнее, и нам это удалось… ему, по крайней мере, точно. По легенде он – студент университета, в который собрались поступать «розовая» и «фиолетовая» девочки, а также сирота, опекуном которого стал его дядя, видный предприниматель.
Мой партнер красуется в чудесном темно-зеленом, почти черном костюме, со скромной и неброской булавкой, которая пронзает галстук в полоску. Не буду скрывать, я предпочитаю более свободные и… домашние одеяния, когда можно обнять, не рискуя поцарапаться или измять. Но так как обнимать Хисоку в этот раз мне вряд ли придется, то я не расстраиваюсь, а только любуюсь им, таким стройным, тоненьким и сосредоточенным. Самому же мне досталась значительно более скромная роль – телохранителя, слуги и соглядатая в одном лице.
Татсуми велел нам поторопиться, и всю ночь мой милый напарник не знал отдыха и покоя: разбирал костюмы, ругался сквозь зубы, шипел на меня, уговаривал помочь ему. Его деятельная натура не позволяла накануне важного события заниматься привычными делами – со вкусом поужинать, с удовольствием выспаться; он, весь нетерпение, пытался просчитать каждый вариант возможного развития событий и к каждому соответствующим образом подготовиться. Еще Хисока не понимал, как можно оставаться спокойным перед заданием, и поэтому его раздражение от моего расслабленного вида и довольства собой только усиливалось. Я никогда на него не сердился, даже в тех случаях, когда он принимался рьяно и довольно грубо одергавать на мне пиджак и царапать голову расческой. Он свято верил в то, что мой неопрятый облик компрометирует нас обоих, и всеми силами старался привести меня в приличный, на его вкус, вид.
Вот и сейчас он, невыспавшийся, злой, с залегшей меж бровей складочкой, искоса оглядывает меня, проверяя, не упустил ли какой-либо беспорядок.
Мы пришли довольно рано, и людей внутри собралось еще не так много, чтобы стало душно или тесно. Сегодня ресторан снимается на весь вечер и всю ночь отцом «розовой» девочки – в честь окончания школы. Приглашены были, разумеется, не только ее бывшие одноклассники, и гости собрались весьма разношерстные – что было нам на руку. Татсуми сделал так, что у нас тоже оказались приглашения, которые Хисока и демонстрирует с безразличным видом перед тем, как мы перешагиваем порог.
Когда я вижу наших девочек, то сначала теряюсь; образ Мураки настолько не соответствует молоденькому беззащитному существу, что мне до сих пор казалось, его можно будет распознать в первые же секунды. Однако – ничего подобного. Этот ненормальный оказался достаточно хитрым и внимательным для того, чтобы очень похоже копировать поведение одной из красавиц.
Была у меня и еще одна идея – узнав нас с Хисокой, подлый доктор мог выдать себя – попытаться сбежать или вступить в схватку. Но нет, Мураки слишком умен, и выдержки ему не занимать – ни одна из девочек не обращает на нас особого внимания… не считая, конечно, одобрительных взглядов, которыми они провожают моего хорошенького партнера. Определенно, доктор готов к схватке лучше, чем можно было надеяться, и я даже теряюсь, не зная, как приступить к делу.
Хисоку же не так просто сбить с толка. Решительно сжав губы, он поправляет галстук и шагает вперед.
Мой мальчик необыкновенно красив. Даже вечно недовольное лицо ни капельки его не портит, скорее наоборот, добавляет ему особенности, делает запоминающимся и непохожим на остальных. Он так переживает из-за того, что всегда будет выглядеть на шестнадцать… за десять лет еще не успел понять, какие из этого можно извлекать выгоды. Даже я, умерший в двадцать шесть, с успехом прикидываюсь наивным дурачком… а в шестнадцать это можно делать, даже не позорясь – кто из нас, умудренных вековыми жизнями, будет ждать от ребенка недетской серьезности?
Я возвращаюсь на землю и пытаюсь войти в роль. Итак, я – прислуга богатого парнишки. Надоедливая прислуга, которая не столько выполняет приказы своего господина, сколько следит за ним в отсутствие опекуна. Что же, не скажу, что эта роль так уж неприятна. Я не стыжусь того злорадства, которое испытываю, когда неожиданно появляюсь в самый подходящий (для меня, разумеется… и для Хисоки… надеюсь) момент: «розовая» девочка, тоненько взвизгнув, отпрянула от моего (моего!) партнера и виноватыми блюдцами уставилась на меня, полыхая и скромно сложив руки на животе.
- Куросаки-сан, - начинаю я самым занудным тоном, на какой только способен, - разве вам не стыдно? Думаете, ваш отец одобрил бы такое поведение?
Я с трудом сдерживаю улыбку, но Хисока серьезен, как всегда. Я в который раз прикидываю, когда могу рассчитывать на его настоящую улыбку – не усмешку, не ухмылку… а искреннюю, радостную… пускай застенчивую, пускай спрятанную, я все равно ее замечу и оценю.
По моим расчетам срок получается долгий, на года. Но что такое года, когда впереди нас не ждет смерть?
«Розовая» девочка испаряется, и мы начинаем охоту за следующей. Я молчу, не спрашиваю Хисоку, что он думает насчет нее – настоящая или «переодетый» Мураки. Мне это не слишком-то интересно, а он начнет возмущаться, шипеть и объяснять – мне, тупому, - что тут слишком опасно говорить о расследовании, нас могут подслушать, и тому подобное. А на умиление его серьезному подходу к работе мне, увы, не получить в ответ ничего, кроме очередной порции «И как только я терплю такого безответственного напарника».
Спустя двадцать минут он исчезает с «фиолетовой» девочкой. За углом скрываются лиловые в искуственном свете хвостики, и я засекаю время, которого Хисоке хватит, чтобы определить сущность своей жертвы. Пока длится ожидание, я присматриваю одним глазом за оставшимися. «Зеленая» щепчет что-то подружке на ухо, оглядываясь в ту сторону, куда скрылась парочка, и вот они уже приглушенно хихикают, склонив головы друг к дружке.
Чтобы не так скучать, я подхожу к «шведскому столу», присматриваю себе перекус. За легким красным, кокосовым печеньем, мороженым и ореховой пастой, за желе и пирожными время летит незаметно. Машинально прихватив с собой шоколадку, я отправляюсь повторно вызволять Хисоку. Дежа вю. Только прическа другого цвета, и напарник мой стал как вкопанный, увидев у меня в руке надкусанную плитку горького с миндалем. «Фиолетовая», как водится, спешит скрыться, а к Хисоке все никак не возвращается дар речи – он только жжет, испепеляет меня взглядом, и не будь я уже семь десятков лет как мертвый, сильно бы испугался за свою жизнь.
Ему нет еще и тридцати, и юношеский максимализм, как его сейчас называют, управляет им. Мне становится стыдно – я прекрасно знаю, как относится Хисока к поблажкам во время заданий, и в то же время я не подумал вовремя и так разозлил моего мальчика. Нет, не набрался я все-таки ума за свой прожитый век, - думаю огорченно и с раскаявшимся видом выбрасываю плитку в ближайшую урну. Жалко, конечно – оставалось еще две трети, да тем более редко мне доводилось встречать шоколад с таким количеством орехов; но – что не сделаешь ради любимого? Правда, любимый моего жеста не ценит и, когда проходит ступор, даже разговаривать со мной не желает – просто возвращается в зал, ни разу не обернувшись, спина прямая, будто доска. Чтобы продемонстрировать мне мои ничтожество, слабость, подверженность искушениям и прочие незавидные качества, которые он вынужден терпеть, Хисока подходит к столу, берет стакан с обычной минеральной водой и делает пару глотков – показывает, как должен вести себя на задании примерный шинигами. Подразумевается, что мне должно стать стыдно. Встретившись с ним взглядом, я только и могу, что виновато развести руками – все понял, впредь не повторится, отныне я буду относиться к миссиям со всей серьезностью. Ни он, ни я в это не верим, но… я буду стараться, ради него – хоть делать вид, что стараюсь.
Следуя только что принятому решению, я ищу глазами «зелененькую». Она скромно присела в уголке – утомилась, наверное, или обиделась, что ее оставили одну. Но когда к ней приблизился мой красавец, стало ясно: усталость здесь ни при чем.
Не знаю, то ли Хисока пошел на поводу у девочки, то ли решил мне отомстить за несчастную шоколадку и вообще за неправильный подход к делу, но они закружились в танце.
Клянусь всем, что только есть для меня святого, я не вуайерист. Да что там – я только смотрел, совершенно невинно, не испытывая желания уединиться. Смотрел и радовался.
Когда видишь человека каждый день, практически не расстаешься с ним, то его внешний вид как будто замыливается, становится настолько привычным и обыденным, что перестаешь обращать на него внимание. Точно как прекрасный вид из окна хорошо показывать гостям, но сам, в одиночестве, никогда им не восторгаешься и воспринимаешь как нечто само собой разумеющееся.
Но сейчас все по-другому. Я с новым чувством смотрю, как нарядно Хисока оделся: как узкие брюки облегают его бедра и мягкое место, как свободно развевается светлая рубашка (пиждак он снял), расстегнутая на несколько пуговиц. Он не умеет очень уж хорошо танцевать, бедный мальчик, проведший последние три года своей жизни взаперти, однако неуклюжим его никогда нельзя было назвать, поэтому даже те невнятные движения, что он производит, кажутся – мне, по крайней мере, - такими изящными и привлекательными, что лучше и не надо. Девочку я практически не замечаю. Только обидно становится то и дело, когда ее фигурка закрывает от меня Хисоку. В эти моменты я смешно досадую – как же так, я же не на нее любуюсь, ну что вам стоит поменяться местами? Пару раз я даже чувствую – нет, не ревность, а лишь то, что происходящее не совсем правильно, - когда она излишне приближается к моему Хисоке и склоняет головку ему на плечо, прикрыв своей густой гривой. Я не отрываю взгляда от танцующей парочки и несколько раз ловлю мимолетный зеленый взгляд исподлобья.
Определенно, мой мальчик мстит.
От такой мысли я расплываюсь в улыбке; это было так мило с его стороны, так трогательно, так многообещающе – мстить мне. Я приосанился. Как бы ни относился он ко мне – вернее, как бы ни старался выказать свое презрение и продемонстрировать высокомерие – на самом деле он считает, что я достоин того, чтобы на меня обидеться и мне мстить.
Я никогда не боялся, что Хисока начнет мне изменять или станет за моей спиной делать какие-нибудь гадости. Я знаю, он слишком правильный и прямолинейный для этого; он ненавидит слабость, а обман – это и есть одно из проявлений человеческой слабости. Так что я спокоен в этом отношении – если он решит оставить меня, то я первый узнаю об этом… ведь мой мальчик так боится показаться слабым. Именно поэтому я беспечен – опасаться мне нечего. А Хисока думает: все потому, что мне просто недостает мозгов и воображения представить, что может произойти и чего следует остерегаться.
Когда мой партнер в последний раз скрывается в пустынном коридоре, я возобновляю десерт. Но я запомнил взгляд Хисоки и внимательно слежу за собой, чтобы не придти его вызволять с леденцом на палочке. После второго раза мне так легко не отделаться. Однако поесть не отвлекаясь мне не удается. «Обработанные» девочки, «розовая» и «фиолетовая», похихикивая, робко приближаются ко мне. Они подталкивают друг друга в спины, но никак не могут решить, которая заговорит первой. Я улыбаюсь им, и «розовая» смелеет: шагает вперед, потупив взор, и заговаривает:
- Вы ведь с Куросаки-куном, да?
В ответ я киваю, улыбаюсь еще шире и угощаю красавиц мороженым. Завязывается разговор о разных его сортах, и я таю, как предмет нашей беседы на солнце: ведь мне так редко удается перекинуться словом с понимающими людьми! Время летит незаметно, я перехожу на засахаренные ананасы, и только тут вспоминаю, что соверешнно не смотрю на часы. Хмыкнув, я представляю, как прокомментируют это некоторые чересчур обязательные личности, и спешно извиняюсь перед собеседницами:
- Мне нет прощения, милые девушки, но я вынужден вас покинуть.
Однако у них другой взгляд на эту проблему. «Фиолетовая» мило предлагает составить мне компанию, «ведь они тоже хотят увидеть еще раз миленького Куросаки-куна». Передо мной сложная задача: не выходя из роли, избавиться от девочек и поскорее добраться до партнера. Я справился только с первой и третьей частями плана, и когда появляюсь в том самом коридоре, по пятам за мной идут притихшие девочки – словно они каким-то образом почувствовали, что происходит нечто не совсем правильное.
От представшей передо мной картины я застываю.
Хисока плечом прижимает мобильник к уху. Я вижу его со спины, нежные волосы щекочут левое плечо, а шея справа открыта – трогательная и беззащитная. «Зеленая» стоит рядом, лицом ко мне, ее огромные глаза светятся непониманием, даже настороженностью, она не сводит взгляда с Хисоки. Девочка делает было шаг в сторону, намереваясь уйти, но мой партнер удерживает ее за плечи, не позволяя скрыться.
Значит, она и есть Мураки. Куколки сзади – чисты… их надо защитить. Зачем они увязались за мной?
- Девочки… девочки, стойте тут… только не двигайтесь.. или лучше уходите обратно, быстро!
…Почему, мальчик мой, ты так открыто показываешь врагу, что узнал его?
Я осторожно двигаюсь вперед, не сводя взгляда с Хисоки. Вот он, дозвонившись наконец, что-то коротко говорит в трубку и тут же отпускает ее. Мобильник, перевернувшись несколько раз в воздухе, летит на пол, и время для меня словно останавливается, и только и возможно, что наблюдать за полетом. Я осознаю, какая вдруг наступила тишина, только когда эхом проносится звук удара о плиты пола. Сверкает экранчик, отлетает в сторону крышка, выпадает сим-карта.
И я очнулся.
Девочки сзади не высовываются. Одна вскрикивает – хорошо. Боится – не полезет вперед.
Хисока не оборачивается. Не слышит нас? Нет, невозможно. Поглощен «зеленой». Мураки.
А тот? Какая выдержка! До сих пор не выходит из образа. Губки дрожат, глаза жалобные. Я все жду, когда же он поймет, что проиграл. Когда маска жертвы сменится выражением загнанного в угол хищника.
Хисока уснул? Почему не двигается? А может… может, заклятье? Мураки заколдовал моего мальчика?!
Вперед. Чуть боком, руку за отворот пиджака, не сводить глаз с противника.
…И грохот со спины.
Почему у меня нет глаз на затылке? Почему нет хотя бы подобного заклинания? Оно же пользовалось бы таким спросом, я обязательно подкину эту идею Татсуми, пусть подумает над ней. Она того стоит. Ведь если бы я знал такое заклятье, то мне не пришлось бы отпрыгивать к стенке, прижимаясь к ней спиной и пытаясь глядеть одним глазом вправо, а другим влево.
«Зеленая»-Мураки бесшумно падает на пол, а я наконец могу отвернуться от нее – и что же? Ватари… Татсуми… они сзади двух остальных девочек… они колдуют путы на «фиолетовую»!
На «фиотетовую»!
- Да ведь не ее!..
Но я не узнаю прелестное создание, с которым еще минуту назад весело болтал о сластях. Вся неуверенность, природное кокетство, беспечное выражение мордашки – все исчезло в один миг; глаза сузились, в них появился жесткий огонек, сосредоточенность и… глумление… словно и сейчас сумасшедший доктор смеялся надо мной. Он раскинул руки и не шевелился, позволив веревкам захлестнуть себя, и не моргал… его лицо застыло, превратившись в маску, и эта маска уставилась на меня – жуткое сочетание невыразительных, кукольных девичьих черт с почерневшими прищуренными глазами и растянутыми в усмешке губами.
***
Тсузуки не умеет обижаться.
По логике, от такой особенности человек должен бы стать только более приятным для окружающих, но Хисока за время их совместной работы успел усвоить, что с помощью логики понять его партнера не представляется возможным. Он и не пытается и честно отдается своим эмоциям – гневу на шинигами, который позволяет крутить собой, как только пожелаешь. Но даже раздражение партнера не способно зажечь искру обиды в прекрасных фиолетовых глазах. Потому совершенно чуждое благодушие настораживает и даже немного пугает, не дает расслабиться, почувствовать себя уверенно.
Потому что о какой уверенности может идти речь, если партнер даже и спустя десяток лет не становится для тебя более понятным?! Но длинными ночами, после того как удовлетворенный и сонный Тсузуки засыпает, обвив Хисоку за талию, тот часами бодрствует вовсе не оттого, что гнев не позволяет ему заснуть. В его зеленых глазах нет и намека на осуждение; не отрывая взгляда от лица своего напарника, Хисока мечает о том, как когда-нибудь сможет наконец понять, что же происходит под густыми черными волосами.
***
Я не знаю, за что сердится на меня Хисока на этот раз, и осторожно пытаюсь разговорить его, молясь только, чтобы не раздразнить еще больше.
- Хисока, раскажи-ка мне, как ты узнал, что Мураки притаился в девочке с зелеными волосами?
На мгновение он замирает, а затем продолжает снимать с себя красивую дорогую одежду. Рядом его уже поджидают привычные домашние джинсы и футболка, сложенные аккуратно, в стопочку… в отличие от моих.
- Ты думал, это будет последняя, зеленоволосая. Да? Мы с Татсуми так договорились – что после того, как обнаружу Мураки, надо будет еще одной девушке устроить проверку. Тогда Мураки не догадается, что его раскусили. И его застанут врасплох. А по телефону я сообщил Татсуми цвет волос.
Мой партнер говорит с таким видом, словно сообщает мне откровение, и я притворяюсь, что так оно и есть, что самому мне бы в жизни не догадаться – пусть ему будет приятно еще раз убедиться, что без его разъяснений я никуда.
- А тебя, кстати, не удивило, что Татсуми вдруг оказался таким добреньким? - продолжает вещать мой мальчик, снисходительно и как-то отчаянно на меня поглядывая. – Нет? Не удивило? Почему я этого и ждал… Так слушай. Ты хоть знаешь, во сколько обходится обнаружение хорошо спрятанной в теле чужеродной души? Да в твою зарплату за два года обходится!
А вот это уже что-то новенькое. Забавно – не могу не восхититься изворотливостью нашего милого секретаря; мало кто смог бы вот так ловко провернуть очень даже выгодное для себя дельце, причем таким образом, что все стороны остались более чем довольны.
Хисока, словно профессор тупому студенту, растолковывает мне то, что средств было выделено на эту операцию столько, чтобы провести процедуру для всех трех девочек, что благодаря нам иметь место будет один-единственный ритуал и (учитывая вознограждение, которое получил я) Татсуми положил в свой карман две мои годовые зарплаты. Мальчик продолжает подвергать меня остракизму, в очередной раз пройдясь по всем качествам, которые его во мне не устраивают. Но я уже не прислушиваюсь к этим словам.
Хисока не трепит подчиняться – мне, по крайней мере. Приказы Коноэ или Татсуми для него святы и обжалованию не подлежат, поскольку мой патрнер верит в их ум, ответственность, серьезность, надежность и другие качества Настоящего Руководителя, каковых я начисто лишен. Он до такой степени сомневается в моих способностях контролировать ситуацию, что даже не разрешает мне быть сверху. Да и вообще в любви мой мальчик строг и суров, он сжимает зубы, не позволяя себе издавать ни звука, и не перестает хмурить свои чудесные бровки.
Я рад, что Хисока эмпат, а не телепат. Чувства мне скрывать нечего, а вот на мои мысли он мог бы серьезно обидеться, я отдаю себе в этом отчет.
…Сонный и умиротворенный после ужина, я развалился к кресле, откинув голову на спинку и забросив руки на подлокотники. За окном начинает темнеть, и в нашей комнате становится так уютно, что я готов мурлыкать от счастья. Только одно меня несколько тревожит – Хисока не ответил на мой самый первый вопрос. Это неспроста, я уверен, молчание означает нежелание говорить на эту тему. Я не настаиваю на ответе, просто наблюдаю за партнером из-под полуприкрытых век и гадаю в очередной раз, когда же наступит то чудесное время, когда он перестанет каждый момент ожидать от мира и от меня пакостей и воцарится наконец полная гармония.
Хисока уже несколько минут стоит неподвижно у моего кресла; он опустил голову, и через его соломенную челку просвечивает серое небо за окном. Я тихонько тяну его за руку; миг он сопротивляется, а потом, к моему удивлению, послушно опускается мне на колени. Свернувшись поудобнее, он пристраивает голову мне плечо и затихает. Боясь спугнуть такой удивительный момент, я едва дышу. Однако время идет, а он все так же лежит у меня в руках, только едва заметно прикасается шубами к шее. Тогда я чуть откидываю голову в сторону, чтобы ему стало удобнее, запускаю руку под футболку и осторожно глажу его нежную кожу.
- Подожди.
Я послушно убраю руку и поправляю задравшуюся ткань, а он обвивает меня руками за плечи и тянется к самому уху.
- Другие девочки… первая и третья… они краснели, когда я их целовал. Хихикали и краснели. Мураки, он тоже хихикал. Но не краснел. А еще настоящие меня за шею обнимали… а он к ширинке потянулся, - бурчит Хисока не совсем внятно, уху щекотно и тепло от его неожиданного откровения.
А я глупо улыбаюсь и думаю, что ждать мне осталось не так уж и долго.
