Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Интегра Хеллсинг многое в жизни делала не вовремя. Не вовремя повзрослела. Не вовремя встала во главе военной организации государственной важности. Не вовремя спохватилась о нависшей над Великобританией опасности. И не вовремя разделила впервые ложе с возлюбленным.
— Я стара, — сами вырываются, оставляя на языке горчащий привкус, тихие слова, когда одежда не прикрывает более тела, отмеченного знаками щадящего, но неумолимого увядания. Только щёки пылают, как у редкой девушки в нынешние времена свободы нравов.
Неподвластный времени возлюбленный Интегры скользит влажным ртом вверх, к раскрасневшимся от недавней ласки грудям, подобным чуть утратившим полноту перезрелым виноградным гроздьям, которым не излиться уже дарующим жизнь напитком, — и всё же Алукард принимает в ладони смуглый живот благоговейно и бережно, как переполненную драгоценную чашу.
— В моём ли обществе, хозяйка, тебе сетовать на старость? Хочешь, напомню, как полагалось бы выглядеть на свой возраст мне?
Она смеётся — и ахает, когда ненасытный рот охватывает, втягивает с силой едва ли не полгруди. Пропущенные между пальцами Интегры пряди, чернее ночи за окном, на глазах выцветают до лунного серебра, белее её собственной размётанной шевелюры, превращаются в седые космы — какими были в ту ночь, когда Интегра встретила своего рыцаря впервые.
— Не надо. Не настолько уж я стара, чтобы забыть. Разве что ты исподтишка надеешься разубедить меня продолжать. Ты ведь никогда всерьёз не желал обратить меня?
Не лучший вопрос, когда вампир проводит языком по колотящейся, как бешеная, жилке над горлом, а безумное пламя грозит перехлестнуть через края глазниц. Но руки Алукарда соскальзывают вдоль её тела ниже, к паху, большие пальцы легко скользят, поглаживая, раскрывая влажные лепестки плоти внизу.
— Ещё чего не хватало. По чему я и мог бы сожалеть, так лишь по вкусу твоей девственной крови. И то особо не набережёшься — старые девы, знаешь ли, горчат.
Когда напористый язык в поцелуе потирается о её собственный, во рту Интегры не остаётся ни намёка на горечь.
— Хочешь? — жарко выдыхает она, высвободившись. — Напоследок? — и проводит пальцем по кромке зубов Алукарда.
Он ухмыляется.
— Нет, Интегра. Последнюю каплю я, пожалуй, возьму своим... пальцем.
Интегра обнаруживает, что возможно, оказывается, зардеться ещё сильнее, прежде чем Алукард, стиснув сосредоточенно зубы, медленно исполняет обещанное, но через пару уже осторожных толчков, забывшись, теряет сдержанность. И Интегре больно, больнее, наверное, чем большинству других, потому что всё нужно делать вовремя — и хорошо, потому что в эти минуты она одно со своим возлюбленным, который вовлекает её в своё безвремение.
