Tick tock goes the clock
And what now shall we play?
Тик-так-тик-так...
Он приходит каждый день. Ровно в три часа.
Тик-так-тик-так... Стучат в голове секунды, сыплется песок, растекаясь стеклянной лужицей. Тронь - разобьётся на тысячи осколков-мгновений.
– Не передумала? – спрашивает он.
Она качает головой. Непослушные кудри лезут в глаза, он практически нежным жестом заправляет их за ухо. Она дёргает головой и тут же получает пощёчину.
Тик-так-тик-так...
Сколько она уже здесь? Месяц? Год? Десять лет? Секунды сталкиваются и кружатся над головой, запутываясь в буйных кудрях, забиваясь в глаза, мешая дышать. Ривер захлёбывается секундами, глохнет от идущих в сознании часов.
Тик-так-тик-так...
– Ты уверена?
Она кивает. Уверена. Так нельзя, просто нельзя.
Тик-так-тик-так...
Это уже было. Вселенная не первый раз хочет рухнуть в тартарары. Трещины уже проходили через мир, и одна, огромная – через всё мироздание, задевая по пути вчера, сегодня и завтра. Из какого-то момента времени стёрли хорошего человека. И ещё одного. И ещё, ещё, ещё! И мир рушился, мир за миром, и взрывалось краденое солнце, уставшее светить разодранному миру. Наступал конец света.
Пока один невозможный мальчик с планетами в карманах не решил отдать себя за Вселенную. И она, Ривер, позволила ему. Не смогла помешать. Наверное, тогда это и случилось – побывать в центре такого взрыва и остаться психически здоровым просто невозможно. Наверное, тот момент и стал началом конца. Наверное, было бы лучше, если бы девочка, которая ждала, так и не вспомнила, если бы она, Ривер, не подарила ей на свадьбу самое главное приключение в их жизни, если бы не захотела жить дальше.
Кто знал, что это повторится? Никогда нельзя забывать о законах жанра. Первый раз история была трагедией. Сейчас законы жанра диктуют фарс, строчка за строчкой, абзац за абзацем. Теперь Ривер не хочется думать о девочке, которая ждала. И пластмассовом парне, который ждал. Ривер хочется верить, что у них всё хорошо. Пусть даже это не так.
Скупые, механические движения. Она обхватывает его ногами, провисая на своих цепях. Где-то далеко и перед её глазами взрывается всё то же солнце. Рушатся миры. Запястья саднит – кандалы не дают особого простора действий. Он всегда закрывает глаза, он никогда не смотрит и совершенно не думает о ней. Просто делает то, что хочет. Она даже не помнит, что было вчера... Не хочет помнить. Она просто держится. Пока. И пока он этого хочет.
Она давно могла снять эти наручники. Она давно могла попытаться исправить всё, что он сотворил. Но она держится. Не ради себя. Ради него. Потому что единственное, что всегда держало её – это вера. Вера в Доктора. Ей хочется верить, что Её Доктор вернётся и всё исправит. Так было всегда.
– Может, передумаешь? – губы такие мягкие, так близко, почти касаются её уха, слова вплетаются в неё, пронизывая от самого её начала, откликаются в сердце. Но – не вызывают той реакции, которую он так ждёт. Она снова качает головой. Всё идёт не так.
Тик-так-тик-так...
Когда всё пошло неправильно? Ведь ещё недавно он так улыбался, что невозможно было что-то заподозрить. Её Доктор не стал бы требовать мести. Её Доктор любил Вселенную. Её Доктор был готов пожертвовать собой ради Мироздания. У Её Доктора в глазах не было этой пустоты, которую проще всего наполнить ненавистью ко всему. Сердце ТАРДИС перестало биться в этой пустоте. И теперь они вдвоём в мёртвой ТАРДИС. Возможно, Ривер бы смогла вернуть её к жизни. Смогла бы стать новым сердцем ТАРДИС, зажечь-загореться, вспыхнуть и забиться, и гореть-гореть-гореть. У мироздания оригинальное чувство юмора - Доктор снова хочет совершить невозможное - зажечь реку... Ривер бы согласилась, даже не ради него, ради ТАРДИС. Но сделать это – означает дать ему в руки совершенное оружие. В котором он станет безумным-бездумным спусковым крючком.
Он улыбался тогда. Она поверила его улыбке. И пошла за ним. В мёртвую ТАРДИС. В ТАРДИС, которую убило безумие Доктора.
Нельзя было оставлять его одного. В какой момент он начал сходить с ума? Возможно, когда на его руках погибала его последняя спутница. Возможно, когда она, Ривер, отправила его в нокаут и пожертвовала собой ради него. Возможно, ещё тогда, давным-давно, когда впервые погибла его спутница Катарина, или чуть позже, когда отдал жизнь за Землю вместо него мальчик-гений Адрик, тогда всё это началось. А потом – развивалось, разрасталось. Получило дополнительные очки во времена Войны Времени. А потом было отправлено поглубже, подавлено чувством всепоглощающей вины, когда его, Доктора, руками Галлифрей был отправлен в петлю времени. Только вина в тот момент не позволила ему пойти не туда, не стать Валеярдом. Но такое подавлено – не уничтожено, такое невозможно хранить в себе вечно. Однажды всё всплыло, подобно трупу в речке, подобно сверхновой, полыхнуло – и разметало по миру алые трещины, отблески безумия Доктора.
Он нашёл способ вытащить Ривер из тихой библиотечной сказки, где краски настолько ярки, что кажутся нереальными. Но сразу после этого приковал к стене мёртвой машины времени.
Тик-так-тик-так...
Часики Ривер щёлкают стрелками, отсчитывая её время. Время до момента, когда она сломается и поверит в то, что это и есть Её Доктор. Что она была создана для него. Что они – одна семья, что они – единое целое.
Три часа дня. Доктор вытаскивает ремень и смотрит на неё.
– Ты ещё можешь всё изменить, – говорит он, затягивая ремень на её шее. – Я нашёл отличную книгу. Называется «Молот Ведьм». Как думаешь, сколько страниц выдержишь?
Ривер фыркает с лёгким презрением. Вполне подойдёт вместо традиционного мотания головой. Она ещё может всё изменить.
Тик-так-тик-так...
Когда он уходит, она слизывает каплю крови, текущую из носа. Безумие ширится, растёт, тянется в бесконечность. Секунды продолжают виться вокруг Ривер стаей мошек. Ривер трясёт головой, пытаясь отогнать полусумасшедшие видения перемешивающегося времени, вызванные не то наркотиками, не то концом света, не то сумасшествием Доктора, которое постепенно проникает в неё, пропитывает, каждым прикосновением, каждым их соитием, каждым разговором, каждой секундой, проведённой рядом. Когда он уходит – она готова сломаться. Но не ломается.
Тик-так-тик-так
Часики Ривер идут в обратную сторону. Ривер снова трясёт головой. Кудри снова лезут в глаза. У неё нет больше возможности регенерировать – все её жизни отданы Доктору. Завтра в три часа дня он придёт. Что будет у него в руках? Клещи? Жаровня с углями? Плеть? Или испанский сапог? У Доктора, как у Мироздания, оригинальное чувство юмора.
Сколько времени он ей даст прежде, чем она будет готова пойти за ним? Она знает, что пока он её жалеет. Хотел бы – давно бы сломал. Или это ей только кажется?
У Доктора нет ТАРДИС. У Доктора сейчас нет даже самого Доктора. У него есть только Ривер. Фиксированная точка в сознании Доктора. Фиксированная точка его жизни. Сколько времени он готов ей дать? Сколько времени она готова стоять ради него?
Трещины идут сквозь ТАРДИС, Ривер видит их алые отсветы, даже закрыв глаза. Слепящее мерцание легко может вызвать приступ эпилепсии. Но у Ривер нет эпилепсии, её болезнь гораздо страшнее. Существующая в каждой точке пространства и времени, наверное, многое могла бы ей рассказать про такие болезни. Если бы не умерла. И даже одним фактом своей смерти подарила немного своих сил юной кудрявой девчонке, которая сейчас не пытается открыть наручники и остановить всё это безумие, потому что цена имеет слишком большое значение. Где-то пьют чай её рыжая мама и пластмассовый папа. Где-то существует настоящий, взаправдашний мир, мир без трещин. Мир без конца света. Мир без мёртвой ТАРДИС. Мир без этого Доктора. Доктора, которого она однажды уже убила и не готова, пока не готова это повторить.
Пока Доктор будет давать ей время – Ривер не сломается.
Тик-так-тик-так...
Tick tock goes the clock
Till River kills the Doctor!
