Что такое "клинит на поттериане"?
Это когда читаешь в кроссворде "Полынная настойка" и думаешь не про абсент, а в каком зелье употребляется настой полыни и тебе стыдно, что вспомнилось только с третьего раза.
А потом пытаешься это вписать...
И все было лично со мной)
Этот день вполне подходил для похорон - он был серым, дождливым и промозглым. Осень в самым отвратительных проявлениях. Такую не мог любить даже он.
Профессор Снейп - новый дирктор Хогвартса стоял коридоре, ведущем в его новый кабинет и с неясным тоскливым чувством смотрел в окно на размытые дождём лужайки Хогвартса. Он не ощущал ни особой горечи, ни тоски - ничего из того, что приписывала ему Минерва, которая кудахтала над ним все дни после кончины директора самым раздражающим образом. С чего она взяла, что он будет убиваться настолько сильно, что ему понадобится её круглосуточное общество, тем более раздражающее, что она через слово вставляла : «Я-то понимаю, что тебе сейчас намного тяжелее, чем остальным»
Он скрипнул зубами. Гриффиндорские плаксивось и слащавая сердобольность были намного хуже гриффиндорской наглости - с последней он, по крайней мере, умел достаточно эффективно справляться, но противостоять слезам старушки, у которой сдали нервы... Вот именно - сдали нервы. Эта поразительная слабость, проявленная ею чуть ли не впервые в жизни, была основной причиной, почему он, а не декан Гриффиндора сейчас находился на этой лестнице. Не то, чтобы он был не готов - но до этого дня самим собой разумеющимся считался тот факт, что новым директором Хогвартса станет Минерва - это почти открыто обсуждалось в кулуарах Министерства магии и горячо - в гостиных трёх факультетов. Его слизеринцы, прошедшие ЕГО школу, хранили молчание и ходили с независимым видом и таинственным презрительным выражнием лица, которое заставляло оппонентов тревожно переглядываться, терзаясь невысказанным вопросом: «Что знают змеи, ещё неизвестное нам?» Подобная тактика приносила свои плоды и в менее захватывающих случаях, а уж в тот момент, когда Корнелиус Фадж с кислым и недовольным лицом зачитал приказ о назначении декана Слизерина на новую должность... Он слегка улыбнулся, припомнив, каким мимолетным было удивление на лицах ЕГО воспитанников, быстро сменившееся хорошо отрепетированнной вежливой скукой...
Львы получили ещё один урок - для Змей не бывает тайн - ни в этих стенах, ни за их пределами.
Улыбка всё ещё дрожала на его губах едва заметной тенью в тот момент, когда он в очередной раз - в который уже! - за эти дни ощутил болезненный толчок в сердце. Он плотно ухватился за подоконник и, закрыв глаза, устало прижался горячим лбом к мокрому холодному стеклу.
Да что это со мной..? Мама...
Странная слабость в ногах и непонятное ощущение где-то в груди. Надо будет сходить к Помфри, похоже, что наследственное проклятье - порок сердца - его не миновал... Он становится старым, таким старым...
Ещё немного помедлив он выпрямился и, прошептав горгулье пароль «Лимонный щербет» шагнул на винтову лестницу, ведущую в кабинет Альбуса. Его кабинет с этого момента.
...Он не мог сказать с чистым сердцем, что не чувствовал утраты. Альбуса не хватало... Но это не было похоже на ту разрывающую тело тоску, которая не давала ему дышать, когда умерла мама, много лет назад. В те дни он вообще не мог ни о чём думать - только сжимал зубами края подушки, прикусывая губы,и панически боясь разрыдаться - потому что он по-настоящему боялся, что дав волю слезам, не смог бы остановиться уже никогда.
Мама, мама... Он опять остановился и, прислонившись к стене, прошептал это слово ещё раз - чувствуя маленькие трещинки, которые оставались на губах от этого давно забытого, горьковатого вкуса её имени. Он уже много лет о ней не думал - даже на могиле не был почти десять лет, а вот за сегодняшний день - уже второй раз...
Это всё из-за похорон. И ещё из-за дождя. До него вдруг дошла причина, по которой он чувствовал смутное сожаление в течение всей церемонии - дождь, который не останавливался в течение дня... Альбус любил осень, и любил жёлтые листья, а в этот день - его последний день на земле на дереве не осталось ни одного листка... Грязная, мертвая листва тяжело стелилась по мокрой жухлой траве. Ему удалось найти только несколько чистых листочков, которые он тайком положил на крышку дубового гроба. Он в очередной раз скривился, когда вспомнил растроганное лицо Минервы, от которой - естественно! - не укрылся его глупый сентиментальный поступок. Теперь она и за год не успокоится. «Северус, ты такой чуткий!»
-Чувство стиля, Минерва, это просто хороший вкус... Жёлтый на коричневом - это красиво... - пробормотал он, устало прогоняя от себя воспоминание о мертвенном стуке тяжёлых капель по крышке... Они не давали ему покоя, отдаваясь в висках болезненными ударами.
...Да, Альбуса не хватало - но это было скорее утратой чего-то привычного, устоявшегося - как будто сняли со стены старую, вышедшую из моды картину, а потом в течение многих дней, лет... а иногда и всей жизни - ходишь мимо, машинально отмечая выцветший квадрат на стене, или с неясным раздражением окидывая взглядом новую картину. И ощущаешь чувство потери, ни понять, ни объяснить которое ты не в силах...
Он был просто привычный. Он был старым и привычным - он был тем, кто всегда стоял рядом и немного позади, готовый в очередной раз подхватить, когда падение было почти неминуемым...
Снейп всё ещё не двигался с места. Это были не самые приятные из его воспоминаний - сначала мама, теперь вот Альбус, но он не мешал своему сердцу, которое, как и всегда в эти редкие минуты свободы от холодного и колючего разума, начинало перебирать полузабытые воспоминания. Сначала мама, теперь Альбус...
Ему даже было интересно. Он редко о нём думал - да практически никогда. Сколько лет они с ним знакомы? Этой осенью было тридцать... было... Тридцать лет взаимного, вежливого сосуществования двух людей, которые относятся друг к другу с доброжелательным равнодушием, обмениваясь рождественскими подарками и изредка коротая вечера за шахматами... О чём разговаривали? Да разве припомнишь теперь... Хотя... Как обычно - о погоде, о школе. А иногда о себе. Он до сих пор помнил то чувство растерянности и злости на себя и на старика, которое возникло у него в тот день, когда он слушал его рассказы о детстве... Обычные воспоминания старого человека, который бережно прикасается к образу маленького мальчика, который с радостным визгом убегал от разъярённой гусыни... Почему он злился? Да просто он не выносил, когда кто-то начинал так решительно - и без всякого повода рушить его мир. Был Альбус Дамблдор, директор школы, кавалер того-то и того-то. Привычная маска, несложная функция. А после этого вот...
Ладно бы о себе рассказал - стариковский каприз, вполне простительный и укладывающийся в привычный образ. Но почему же...
Он оттолкнулся от стены и вновь начал неспешно подниматься по лестнице.
...Почему он тогда ТАК с ним разговаривал? Почему он смотрел на него, и почему таким тихим, незнакомым голосом всё расспрашивал его о маме, и об отце и о... да что теперь - он ему обо всём рассказал. Рассказывал и злился на себя и старика... На него - потому что старый манипулятор смотрел на него так, что почти было похоже, что его это ИНТЕРЕСУЕТ. А на себя - потому что отчаянно, по-дурацки хотелось этому верить...
Так или иначе - но он всё же сдался ему, как и все остальные в этом замке, хранителем чьих тайн - страшных или невинных - он был. Сдался устало и обречённо - всё равно бы не устоял - и включился во всеобщую игру Доброго Альбуса. Вечерние шахматы, воскресные прогулки к озеру и навязшие за столько лет в зубах лимонные дольки... Это было просто - если не смотреть в его сторону, раз за разом отмечая пристальный взгляд (заинтересованность) прозрачных детских глаз. И он перестал смотреть на него, чтобы в очередной раз не оказться чьей-то игрушкой, пойманной на безотказный крючок иллюзии понимания.
Наверное, с тех пор он и полюбил осенние листья. Он полюбил прекрасную неизбежность осени в Запретном лесу, которая приятно томила сердце на бесконечных педсоветах в кабинете Альбуса, когда он избегал его (тревожного) взгляда, упрямо глядя в окно... или на ту чудную картину осеннего леса, которая появилась на стене его кабинета в тоже самое время...
Он до сих пор помнит (печальный) взгляд Альбуса в тот момент, когда тот принёс и поставил её в его подземельях. Вернуть, её вернуть - первый порыв; не становиться в сотый раз зависимым от этих несносных детских глаз, которые (доверчиво) наблюдали за ним. Что оставалось - сдержанно поблагодарить, и проклинать себя за восторг, поднимавшийся где-то в глубине сердца при виде ярких, солнечных листьев, таких чужих в этих промозглых и тёмных комнатах.
Воспоминания кружили вокруг него, задевая волосы, подобно лёгкому ветру, бросая в лицо всё новые и новые полузабытые образы, наполненные неслышным присутствием старого человека с невесомыми белыми волосами и прозрачными детскими глазами, заставляющие крепко - крепко сжимать кулаки и делать размеренные глубокие вдохи... Он не оплакивал даже мать, даже её, так что...
А кабинет всё тот же. Снейп поймал себя на этой мысли и усмехнулся - что могло измениться за какие-то несколько дней, пока его не было.
Он ведь даже не успел отдать никаких распоряжений - да и зачем? Кто мог знать, что Альбус Дамблдор однажды протянет руку к старинному фолианту... несколько раз попытается ухватить её... затем занавеску... затем воздух... слабеющей рукой и упадёт на пол Запретной секции уже неживым. Всего несколько секунд между «Подожди, минутку, Северус, кажется, это было в этом издании...» и глухим ударом тела о каменный пол... Такого вдруг ставшего хрупким старческого тела.
Снейп вспомнил, что как-то сразу понял, что ВСЁ кончено, и не стал сразу звать на Помфри, ни Минерву, а просто сел рядом на пол, не глядя на остывающее тело и произнося ни звука. Только через два часа, когда на пронзительный крик мадам Пинс сбежалось полшколы, он повернул голову к Альбусу и непослушными руками пригладил растрепавшиеся белые волосы...
Снейп слегка сгорбившись, прошёлся по пустой комнате. У него давно появилась эта привычка - горбиться, но он старался следить за собой в присутствии учеников. А теперь он почти с вызовом опустил плечи. С сегодняшнего дня он директор Хогвартса. Старик. Реликт. Теперь он может позволить себе иметь больную спину и плохую осанку... Он становится стариком.
Он окинул равнодушным взглядом портреты предшественников Аль... его предшественников, вежливо всё же кивнув Финеасу - единственному слизеринцу, занимавшему этот кабинет. Старик сдержанно поздоровался, бросив на него короткий, полупрезрительный взгляд. Снейп невольно распрямил плечи и попытался фирменным взглядом поставить на место зарвавшийся портрет... но тот уже закрыл глаза и не обращал никакого внимания на молодого директора.
Надо поторопить художников с портретом Альбуса... Без него этот кабинет будет просто невыносим... Без него... Снейп несколько раз прошёлся по комнате, машинально повторяя эти слова и почти не вдумываясь в них. Сейчас ему нужно просто привыкнуть к этому месту. Двадцать лет назад в подземельях он начал с того, что мерял шагами пустую спальню, прикидывая, сколько раз можно сказать глупую поговорку пока идёшь от одного угла комнаты к другому.
«Стыд и позор - как дозор... Хочешь - не хочешь, а нести нужно»
Тогда было семь раз, ровно семь...
Что же, он может себя поздравить с тем, что на новом месте начал с ещё более глупых сентиментальностей. Остаётся надеяться, что министром магии ему не быть, иначе...
Он остановился у окна, окидывая глазами привычную картину осеннего леса. Этой осенью здесь будет тоскливо... Ни одного листка на дереве - все облетели менее, чем за неделю, а до снега ещё далеко...
И опять это абсурдное желание ухватить зубами тяжёлую занавеску и сжать изо всех сил, пока идут эти страшные, болезненные провалы в сердечном ритме...
Сегодня же к Помфри, сегодня же...
Опять прислонился к холодному мокрому стеклу и долго стоял... Стало легче...
...Конверт лежал на самом видном месте - он отметил его краем сознания ещё когда вошёл в комнату, но что-то помешало ему взять...
...письмо.
Снейп испугался - по настоящему. Что могло быть там, на этом столе, в комнате человека, который даже не знал, что него не будет ... не будет... не будет... всего через несколько часов. Всю деловую корреспонденцию минерва отправила в первый же день. Личную... Личную никто, естественно, не нашёл - старик свободно умел обращаться только в чужими секретами...
Он попытался вызвать в себе привычное защитное раздражение, но в глубине сознания уже билась растерянная мысль: «Для меня..? Да за что же...»
- Не буду читать. - Голос ему самому показался испуганным и истеричным. Он несколько раз вздохнул, и уже спокойно, как на лекции в своём классе повторил: - Не буду читать. И ещё несколько раз, чтобы не обращать внимание на предательски дрожащие пальцы, разрывающие плотный белый конверт, на котором знакомым мало разборчивым почерком было написано одно единственное слово.
«Северусу»
Предательски сжалось горло, когда он перевернул конверт, откуда...
... с тихим шуршанием и неповторимым ароматом ранней осени вылетали и вылетали яркие жёлтые листья, настоящие, не тронутые увяданием и тоскливыми осенними дождями...
...они кружили и кружили о комнате в незамысловатом бесконечном вальсе, путаясь в чёрных волосах, задевая длинные неровные ресницы, оставляя на губах солоноватый аромат осени...
Он ловил их и надолго замирал, прижимая к лицу жёлтые листья и вдыхая их аромат... всё чаще и чаще... Они очень быстро становились солёными и мокрыми... Он немного этого стеснялся, но портреты на стенах смотрели на него с понимающей улыбкой - он ведь был ещё такой молодой...
