Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Интермедия — подготовительная часть для тем, в то время как экспозиция — для всей фуги.
Каденция — гармонический или мелодический (последний также именуется «клаузулой») оборот, завершающий музыкальное построение (любой отдел формы).
Интермедия
На самом деле, если вам когда-нибудь придет в голову спросить его, он, безусловно, расскажет вам, что никогда не был глупым, хотя как минимум половина из тех, кто знаком с профессором Снейпом, тут же съязвили бы на эту тему что-нибудь такое отточенно острое и холодное. Но Гарри терпеливо объяснит вам, что просто есть на свете такие люди - самоотверженные и увлекающиеся, для кого абсолютно не представляется возможным отвлекаться на что-то еще, когда они заняты таким удивительно важным делом, как спасение мира. И вас уже не удивит, что этот вежливый молодой человек, конечно же, относится именно к таким, а потому - ну какие могли быть книжки и размышления, когда он должен был победить Волдеморта?! Тут и на личную-то жизнь времени не оставалось, а это, несомненно, куда важнее для любого шестнадцатилетнего парня, только приступающего к знакомству со всеми прелестями и непрелестями этого мира.
Тем не менее, война закончилась, Гарри принялся преподавать и даже, приложив чуть-чуть усилий, оставил воспоминания и сожаления прошлому. Так что у Гарри, наконец, появляется чуть больше свободного времени, чем пятиминутка между решением одной проблемы и появлением другой, и он, как и всякий умный человек, приступает к тому, что стоило бы назвать Познанием - именно так, с большой буквы, и даже делает парочку открытий. Самым важным из них уже много лет спустя Гарри без сомнений назовет понимание всей глупости каких бы то ни было размышлений. И это, несомненно, имеет право казаться странным, так что вы недоверчиво хмыкаете, и Гарри тут же, сбиваясь и начиная говорить в разы быстрее и несдержаннее, эмоциональнее, пытается объяснить. Понимаете, говорит он, ведь ни одна по-настоящему стоящая мысль не нуждается в том, чтобы ее обдумывали, так что никому никогда и в голову не могло прийти что-то подобное. По-настоящему стоящая мысль просто появляется однажды сама по себе, являясь уж, с большей вероятностью, чем-то вполне себе самостоятельным, чем нашей игрушкой, с которой мы вольны обходиться как нам хочется. По-настоящему стоящая мысль поселяется сама в понравившемся ей местечке нашего сознания и уже не уходит впредь, если только мы не совершаем нечто по-настоящему неучтивое и бестактное по отношению к ней. Но кто бы не ушел в таком случае? Всякое терпение рано или поздно истончается и рвется. Гарри разводит руками, слегка смущенно улыбаясь: нет ни малейшего смысла придумывать по-настоящему стоящую мысль, поясняет он и смело, надеясь на ваше понимание, делится, как ему кажется, самым важным выводом - по-настоящему стоящую мысль стоит просто подождать. И в этом открытии Гарри видится абсолютно ничего от целой библиотеки знаний, поселившихся в голове у Гермионы и называвшихся как угодно от величественного "эрудированность", скромного, но многозвучного "ум" и едкого "зануда", зато так много от звука сердцебиения вселенной, от вида ее приподнимавшихся со вздохом плеч, от запаха ее древесных духов, от осязания тока крови под ее белоснежной тонкой кожей, там, где синеет паутинка вен.
К счастью или к сожалению, Гарри так и не догадался о еще одном важном обстоятельстве: по-настоящему стоящие мысли имеют привычку наказывать нас за наши же измышления, приходя именно тогда, когда мы меньше всего их ждем и меньше всего готовы принять то, что они для нас готовят. Но в любом случае, уже поздно что-то менять, а чуть позже Гарри даже признается, что его по-настоящему стоящая мысль оказалась очень даже права.
Так или иначе, в один денек, не слишком хмурый и не слишком солнечный, хотя, по закону жанра мы непременно должны были податься в одну из крайностей, но, увы, увы - что такое мнение скромного записывающего перед властью его истории? Так или иначе, денек оказался ничем особенно не выдающимся, кроме того, пожалуй, что Филч бурчал на учеников громче обычного, а на уроке профессора Поттера ученики никак не могли успокоиться. И именно в такой денек Гарри посещает его мысль. Она немного высокомерна, ибо это, как ей представляется, единственное ее оружие против других мыслей, не считающих ее такой уж стоящей, а все потому, что эта молодая леди невероятно старомодна - ведь она о любви. Потратив немного времени, эта милая дама не без труда находит себе подходящее место. Устроившись, она присаживается поудобнее, отваживает от себя всех любопытствующих, и только после этого, не желая ходить вокруг да около, огорашивает Гарри сразу, и откровение, на деле не громче шепотка в пустом помещение, звучит для него, как гром небесный:
- Профессор Снейп любит здесь кое-кого.
И стремительность появления, и неожиданность этой мысли, несомненно, должны были навлечь Гарри на размышления о том, что эта и есть та самая мысль, которую он ждал так долго, но все же он слишком удивлен и не совсем в ладу со вселенной, не допущен еще до самой близкой откровенности с ней, так что он принимается размышлять совсем о другом - как именно эта мысль могла так бесцеремонно забраться в его сознание, и сколько правды в ней, а сколько - от его желания не быть больше одному, ведь после болезненного разрыва с Джинни он так и не пришел в себя. Так что Гарри принимается наблюдать и думать, и неожиданно понимает, что с самого первого взгляда его взгляд натыкается на другой - неожиданный, темный, непонятный. И все размышления Гарри отказывается дать ответ, что в этом взгляде.
А потом Гарри начинает видеть сны.
Тема
Не то, чтобы он не был удивлен, когда это случается в первый раз. Есть события, которые просто не могут удивлять, какими бы бесстрастными вы не казались сами себе. Тем не менее, что-то подсказывает ему, что он удивлен гораздо меньше, чем должен был бы. Но, в самом деле. Недавно кончилась война, вторую половину которой он был занят тем, что вытягивал этого мальчишку из всех этих неприятностей, которые просто сыпались на него, как из какого-то неведомого чертового рога изобилия. Так что нет ничего странного в том, что рано или поздно, несмотря на все зелья, принимаемые им с целью сохранить собственный душевный покой, он видит мальчишку во сне. Ему в голову приходит мысль, что он более чем имеет право быть немножко зацикленным. Так что он просто продолжает смотреть чертовы сны и делать вид, что все в абсолютном порядке.
Он видит, как мальчишка ходит. Как он разговаривает - с друзьями, с приятелями, с врагами. И для каждой из этих категорий у него припасена совершенно особая интонация, манера. Северус отстраненно замечает себе, что мальчишка так и не научился ничего скрывать, и почти неделю блуждает на грани желания что-то с этим сделать - еще одно эхо застарелой привычки заботиться. Кто бы мог подумать, не так ли?
Но, в сущности, во всех этих мелочах нет ничего особенного, кроме разве что какого-то сверхъестественного знания о привычках, жестах, характере его самого нелюбимого (как думает многие) и просто весьма незаурядного (как считает сам профессор) ученика. И вот он уже подмечает едва заметное движение - рука дергается прикоснуться к виску, там, где совсем недавно пульсировала боль от постоянной непрекращающейся связи с благополучно почившим Лордом, и понимает, что мальчишка устал и просто хочет уйти, спрятаться, не показываться никому на глаза. Он убеждает себя, что нет ничего особенного в том, как он, походя, прерывает беседу студентов, одним своим видом заставляя их убраться подальше и оставить горе-героя, их профессора, в покое. Он убеждает себя, что абсолютно точно нет ничего приятного, в том как взгляд мальчишки (мужчины, поправляет себя Северус, сколько можно?) переполняется удивлением и - неуверенно - но все же теплеет, заочно признавая заслугу профессора в его одиночестве. Снейп не говорит ни слова и уходит. Ему тоже не место здесь.
Но он не может удержаться от иррациональной нелогичной злости, когда видит мальчишку - ни за что не догадаетесь, где - в постели с Джинни Уизли. И этот дурацкий сон еще пару дней продолжает терзать его. Он неохотно признает, что это было красиво, и еще менее охотно отвечает себе, что завидует. И нет абсолютно никакой логики в том, что ему хочется быть на месте Джинни Уизли, а если точнее - чтобы Гарри был на ее месте, поддавался ему, лежал под ним, открытый, готовый принять его, жаждущий его. Северус убеждает себя, что в этом нет ничего странного - это просто еще одна грань его зацикленности на мальчишке, и у него уже давно не было секса, так что нет ничего удивительного, что его сны приняли весьма понятное направление. Так что уже на следующей неделе он наносит визит своему бывшему любовнику, и их непринужденные разговоры - о школе, о работе, об общих знакомых, и ни в коем случае - о войне, наконец, приводят их в постель. И Северус, как не преминул заметить утром его любовник, на удивление нежен, чего не случалось с ним... да никогда. Он предпочитал властвовать в постели, и им обоим это нравилось до поры. И Северус убеждает себя, что в его негодной нежности есть что угодно - усталость, возраст, воспоминания о пережитых потерях и боли, но не отпечатанный, кажется, на оборотной стороне век, замучивший окончательно образ принадлежащего ему мальчишки. Но на следующий день он не может оторвать от того глаз и с удивлением понимает, что натыкается на ответный взгляд - любопытный, осторожный. Надоевшая проблемная смелость внутри него обещает, что они поговорят.
Каденция
Они встречаются в одном из коридоров задолго после отбоя. И стоило бы рассказать, как лунный свет романтичным отблеском освещает их лица, но, право же, кому же будет интересно думать о луне, когда воздух звенит от напряжения между этими двумя?
Итак, они встречаются в одном из коридоров, и в этом, вообще-то, нет ничего удивительного: еще в бытность одного из них студентом, а второго - преподавателем такие совпадения маршрутов имели место быть. Но ввиду недавних открытий их обоих есть что-то, безусловно, притягательное в том, как их, словно магнитом, притянуло друг к другу. Северус молчит, еще не понимая, что стоит говорить, с чего начать, и тогда тишину разбивает вдребезги, и она звенит опадающим на пол хрусталем в голосе Гарри:
- А Вы мне снились, профессор.
И Северус не может удержаться и не среагировать в гораздо более привычной тональности, язвительность разливается в его голосе, как вышедшая из берегов река.
- Да неужели, профессор?
Но Гарри только бесхитростно кивает в ответ, и выражение лица Северуса меняется, становится неуловимо мягче, когда он подходит ближе. И нет ни малейшего следа размышлений, в том, как они оба решают закончить вечер в постели. Эта стоящая мыслишка, еще совсем молоденькая, просто бесхитростно стучит в их сознания и занимает там положенное ей место.
