Все права на персонажей принадлежат Дж. Роулинг. Данное произведение создано исключительно в личных развлекательных целях и не влечет за собой коммерческой выгоды
Невилл – волшебник, поэтому в чудеса не верит. Верит в трансфигурацию, в чары, даже в прорицания, но не в чудеса. И всё-таки каждое Рождество, поднимаясь по этой лестнице, он, как в детстве, повторяет шаг за шагом, ступенька за ступенькой: «Господи, яви чудо. Господи, яви...»
Колдомедики отводят глаза, завидев их с бабушкой. Бабушка поджимает губы, но молчит. А толку что-то говорить? Они делают, что могут.
Лестница длинная. Когда он был маленьким, ему казалось, что она бесконечна, тянется и тянется, пробивает крышу больницы и уходит в небо. И на самом верху стоят ангелы, которые рано или поздно обязательно вылечат его родителей.
Невилл с бабушкой приходят сюда несколько раз в году. На Рождество, Пасху, годовщину свадьбы родителей и дни рождения – бабушки, Невилла и папы. Каждый раз в больнице что-то меняется. В этот раз покрасили перила.
Невилл проводит рукой по знакомо шероховатой поверхности. Просто цвет поменяли. Был серый, стал белый. Здесь уже почти всё белое. Даже волосы мамы. Только глаза у папы пронзительно синие. И на дверях ярко-красные ручки.
Лестницу чуть подновили, но ступени кажутся ему стёртыми. Он идёт, спотыкаясь. Бабушка сердито делает замечание.
Вот и дверь палаты.
Алиса сидит на подоконнике с «Ежедневным Пророком» в руках, болтает ногами и жуёт Жвачку Друббла. Мама не устаёт ругать её за эту привычку, а Фрэнку нравится. Она милая.
В Хогвартсе с этими жвачками была вечная беда. Они заканчивались в среду. Алиса могла привезти сколько угодно блоков, но однажды наступала среда, и жвачки заканчивались. А в Хогсмид до субботы нельзя. И Фрэнк пробирался потайными ходами, прячась от старост и Филча, чтобы сделать ей приятное.
Но потом снова наступала среда. Кажется, в Хогвартсе среды случаются чаще, чем субботы.
Если бы не существовало Второго Исключения Трансфигурации, Фрэнк завалил бы Алису её любимыми Друбблами! Но, увы, хотя жвачка и не еда, создать её из воздуха, обрывков пергамента или даже миндального пирожного так и не получилось. Приходилось таскать из Медовых Рук.
Теперь, когда они авроры, легче. В кондитерскую можно сходить в любой момент, да и среды сейчас наступают не так часто.
Когда они приходят к папе с мамой, вокруг всегда куча людей. Кого-то навещают, бегают колдомедики, играет радио. А Невиллу так хочется побыть с родителями наедине. Даже без бабушки. Но смысл? Они всегда одинаковые. Папа бессмысленно улыбается и машет рукой, как будто в ней палочка, а мама ходит, серьёзная, и заглядывает всем в глаза. Всем – одинаково. Она никого не отличает. Никого не узнаёт.
Простыни на постели идеально чистые, мамина рубашка чуть испачкана на груди. Отчего-то Невилл рад тому, что рубашка не белая, мама в ней кажется чуть более живой.
Она подходит к Невиллу, как обычно, суёт ему обёртку от жевачки, но не уходит, а стоит рядом и будто силится что-то сказать.
- Мама? – тихо спрашивает он, надеясь подбодрить её.
- И кто только даёт ей эту гадость, просила же, - бормочет бабушка за его спиной. Тихо оправдывается сестричка, «мы не даём, какие-то посетители, к другим приходят и ей дают...»
Мама смотрит ему в глаза, её губы дрожат, и Невиллу кажется, что сейчас она возьмёт его за руку и поведёт за собой, показать что-то интересное. Так хочется верить, что она узнаёт его, просто не может говорить, покалеченная заклятьем. Но он уже большой мальчик и точно знает, что это не так.
- Фрэнк, Фрэнк, смотри, бабочка! Она залетела в форточку, помоги мне её выпустить!
Алиса вскакивает с подоконника, на пол летит несколько цветных бумажек. Ест она их, что ли, эти Жвачки Друббла?
В комнате порхает огромная бабочка, оглушительно цветная, Фрэнк раньше думал, такие бывают только на картинках в детских книжках. Алиса пытается поймать её заклинанием, но бабочка уворачивается. Алиса смеётся.
Форточку можно открыть чарами, но тогда бабочка исчезнет. Она настоящая, не волшебная, магия её убьёт. Фрэнк оглядывается по сторонам и видит широкую лестницу, уходящую в потолок. Годится! Он поднимается на пару ступенек, подхватывает Алису на руки, и та наконец распахивает – не форточку, всё окно. Почему шпингалеты наверху, они же всегда были внизу! Опять мама что-то меняла?
Бабочка вылетает и летит к небу, огромному, сияющему. С неба Фрэнку кто-то улыбается – кто-то добрый, кому нравится смотреть на них с Алисой. Он им что-то подарил, Фрэнк помнит. Что-то важное. Какое-то чудо.
В комнату врывается тёплый летний воздух. Медовый запах с луга, оглушительное пение птиц, и незнакомые дети вдали тоже поют, кажется, подпевают лету. Хорошо-то как!
Наконец бабушка решает, что визит затянулся, и решительно направляется к выходу. В самый неподходящий момент.
- Невилл! – весело кричит Рон Уизли и машет ему рукой.
Бабушка, конечно, железная женщина и всегда точно знает, как надо себя вести и что чувствовать. Она заводит светскую беседу, такие, наверное, вели французские революционерки, прогуливаясь у баррикад. «Ах, вы, наверное, Такая-то? О, я несказанно рада, что мы отдадим свои жизни за правое дело в столь замечательной компании, не правда ли, дорогие друзья?» Зато Невилл готов провалиться сквозь землю. Они все здесь – и Гарри, и Гермиона, и даже Джинни. И профессор Локхарт смотрит заинтересованно. Уж он-то точно всё понимает, не то что родители. Невилл нервно оглядывается. Папа и мама, бледные тени собственных старых колдографий.
Мама идёт по палате в ночной рубашке, сжимая в ладони ещё одну обёртку, и все они смотрят. Невилл делает шаг ей навстречу, сам не разобрав, пытается он защитить её от чужих взглядов или спрятать. Хочется взять её за руку и увести, куда угодно, хоть на пресловутую лестницу, там, наверху, есть кафе, а может, удастся выйти на крышу...
Но он только послушно берёт очередную обёртку.
- Выброси её в корзину для мусора, - раздражённо говорит бабушка, - она тебе их столько насовала, хватит обклеить всю твою комнату.
Невилл украдкой смотрит на помятую бумажку. Может, если ими действительно обклеить всю комнату, чудо произойдёт и мама с папой наконец поправятся? Пока не хватает примерно на полстены, он считал. Папа всё время улыбается и машет рукой, будто палочкой, а мама дарит Невиллу обёртки. Ничего не меняется. Ничего никогда не изменится. Чудес не бывает.
Слова, как приговор: чудес не бывает.
Невилл опускает голову и идёт за бабушкой. Шагает вниз по вытертым ступеням и не видит, как меркнет лестница, уходящая в небо. На её верхних ступенях хмурятся ангелы, качают головами. Один из них пытается позвать Невилла обратно, но тот не слышит.
Алиса, продолжая рассеянно улыбаться, подходит к мужу. Фрэнк машет рукой, и у неё на ладони появляется жвачка. Алиса смотрит в окно, на уходящих сына и свекровь, и тихо шепчет, стараясь не шевелить губами, чтобы Лестранжи не услышали:
- Весёлого Рождества, Невилл.
За её спиной сияющая лестница тянется к небу.
