Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
<Всякое тело продолжает удерживаться в состоянии покоя или равномерного и прямолинейного движения, пока и поскольку оно не понуждается приложенными силами изменить это состояние>
– Дело попросту в том, что я тебя не слишком-то волновал.
Доктор (не Доктор Джека, но тоже сойдет), поднимает бровь.
– И что тебя навело на эту мысль?
– Ты бросил меня на разрушенной космической станции. И не вернулся за мной. Вы с Розой просто продолжили свое веселое путешествие, оставив меня позади. С Розой ты бы так никогда не поступил. Её ты любил.
– И ты туда же. «Скажи, как сильно меня любишь», «Скажи, что любишь только меня», «Скажи, как я для тебя важна». Не понимаю, почему до сих пор с этим вожусь.
Они не пьяны, потому что ни один еще не готов расслабиться и отпустить усовершенствованный метаболизм. Но охотно притворяются.
– Я тогда показал себя не с лучшей стороны, – почти виновато говорит Доктор. – А потом… потом ты исчез. Я знал, что с тобой все будет в порядке. Ты стойкий, ты отлично приспосабливаешься. И ты бы все равно остался там, – добавляет он, открывая новую бутылку пива какой-то штуковиной, предназначение которой Торчвуд так и не выяснил. Джек, впрочем, уверен, что с открыванием бутылок оно никак не связано.
– Я бы не остался.
Доктор смотрит на него, вдруг состарившись на пару столетий.
– Я знаю, почему люди уходят. Ты боец, но сражаться всю жизнь ты не хочешь. Ты бы остался, чтобы помочь все восстановить.
– А Роза?
– Она, – говорит Доктор, – продержалась бы полгода, год. Потом вернулась бы домой, поступила в университет, может, занялась бы строительством домов в Африке. Всегда считал, что из нее вышел бы отличный социальный работник. Но нет, – обращается он к бутылке, – вселенная никогда не позволяет вещам идти своим чередом.
– Как насчет тебя? Кем ты станешь, когда вырастешь?
Доктор смотрит на него и одаряет чем-то вроде улыбки.
– Питер никогда не вырастет.
– Питер искал себе маму. Кого-то, кто бы его любил.
– А ты? – спрашивает Доктор. – Ты меня любишь? – На его лице написаны страх, надежда, боль и счастье одновременно.
Джек на секунду задумывается.
– Вряд ли тебе попадался кто-то, кто бы не любил.
– Это-то и хуже всего, – отвечает Доктор. – Нет, хуже всего другое. Хуже…
– Что и ты их любишь.
– Два сердца, куда уж тут денешься.
Как боги, думает Джек. Скрываются, чтобы случайно не перегнуть палку, не вмешиваются, опасаясь, что влюбятся в смертных и погибнут.
Джек больше не смертный. Последняя машина мертвой цивилизации исцелила его единственным известным ей способом. Правда, теперь он порой задумывается, не собиралась ли она преподнести его в качестве подарка. Она тоже любит Доктора, по-своему, молчаливо, как может любить биоорганический механизм. Джек глядит на старого-престарого пришельца и надеется, что он не просил ее о спутнике.
< Изменение количества движения пропорционально приложенной движущей силе и происходит по направлению той прямой, по которой эта сила действует>
– Мужчины не носят бюстгальтеров, – замечает Доктор. – Большой плюс.
Джек стягивает через голову свою рубашку и снова его целует. Доктора, конечно, это не заткнет, но Джеку нравится чувствовать вкус другого мира, чужих зубов, языка, губ, и представлять звездную пыль. Всё настолько зыбко, что Джеку ничего не стоит закрыть глаза и притвориться, что он не здесь, где угодно, но не в Кардиффе, не на Земле, вращающейся вокруг достигшего своей зрелости солнца.
– С другой стороны, раньше было хуже, – говорит Доктор, как только они прерываются. – Пару столетий назад к тому времени, когда ты освобождал ее от всей одежды, уже успевал забыть, зачем это затеял. – Спокойно и не торопясь он помогает Джеку справиться с галстуком и пуговицами на рубашке спокойно и не торопясь. Джек бы решил, что тот не заинтересован вовсе, если бы выпуклость, упирающаяся ему в живот, не говорила о том, что у Доктора стоит не меньше, чем у него самого.
Джеку нравятся люди, которые его хотят. Больше он ни о чем никогда и не просил.
Этот новый Доктор пассивней старого, и Джеку остается самостоятельно стягивать с него одежду, пока тот жалуется на непрактичное нижнее белье и «всякие выпирающие части млекопитающих».
– Ты меня хочешь? – спрашивает Джек, добравшись наконец до обнаженной кожи.
Доктор лениво растягивается на кровати, беспечно и свободно раскинув ноги и руки.
– Только не сделай мне ребенка. – Он произносит это настолько серьезно и невозмутимо, что Джеку требуется пара секунд, чтобы выкинуть идею из головы. Однако, это не ответ, во всяком случае, не тот, который он хотел бы услышать.
– Не смешно, – отвечает он, чувствуя, как начинают быстрее биться сердца под инопланетной кожей и человеческими прикосновениями.
– Я – вымерший вид, – говорит Доктор. – Черный юмор – единственное, что у меня осталось.
– У тебя есть я.
– Да. Да, есть.
<Действию всегда есть равное и противоположное противодействие, иначе — взаимодействия двух тел друг на друга равны и направлены в противоположные стороны>
Джек трахает Доктора так же, как трахал бы любого другого. У него уже были раньше пришельцы, и он всегда считал, что секс уравнивает всех, упрощая любого до сопения, всхлипов и стонов.
Но, похоже, не таймлордов.
– Ты прекрасен, Джек, – произносит Доктор, выгибаясь от ответного толчка. Его глаза открыты, они смотрят на Джека не отрываясь, изучают, и в их глубоком чайном цвете мерцает что-то еще на самом краю его цветового восприятия. Оно исчезает прежде, чем Джек успевает разобраться, и, возможно, во вселенной больше не осталось никого, кто смог бы дать этому оттенку имя.
Жар сплавляет их вместе, и распятый под ним пришелец достаточно холоден, чтобы украсть его тепло. Джек входит глубже, сильнее, Доктор на секунду закрывает глаза, и с его губ срывается слово, текучее, словно воздух в летний зной. Джеку хочется выучить этот язык, стереть смерть из его звуков.
Джек ускоряет движения, и Доктор кончает, выплескиваясь липкой желтоватой жидкостью. В этот раз он ругается на английском, но за ним все равно слышится акцент совсем из другого мира. Доктор смотрит на него, уставший и умиротворенный, и в его глазах светится любовь.
Джек желанен, и он позволяет себе расслабиться, изливаясь внутри Доктора впервые за слишком долгое время. Мышцы отпускает напряжение, он падает вперед и откатывается в сторону, сваливаясь на пропитанные потом простыни.
Он плывет в полудреме, пока его не касаются пальцы Доктора, и горячее дыхание не обжигает ухо:
– Давай найдем пиратов, – произносит мальчик, который никогда не вырастет.
Джек знает, что не должен соглашаться. Но он никогда не мог устоять перед тем, чтобы быть желанным. И у него полно времени научиться.
