Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Шерлок BBC. Пост-Рейхенбах. За время отсутствия Шерлока Джон прошел все стадии горя, от отчаяния и чувства вины до упрямого неверия и безразличия. Со временем острота потери сгладилась, и он худо-бедно адаптировался к нормальной жизни. Шерлок возвращается и обнаруживает, что его отсутствие поставило между ними высокий барьер, и он совсем не знает этого нового Джона Уотсона. Пре-слэш. Примечание: написано на 8 нон-кинк тур на дайри.
***
Я смотрел вечерние новости, когда он вернулся. Зашел в квартиру, как ни в чем не бывало, такой же бледный, встрепанный, с теми же выступающими скулами. В таком же, как и всегда, одуряюще дорогом костюме – я за версту чуял его стоимость, и в, мать его, розовой рубашке. Розовой! Не такого цвета, как тот мерзкий пластиковый чемодан, но тем не менее. Долбанный яппи. Как будто я и не видел его два с половиной года. Вернулся – так просто, будто ничего и не было. И так же просто сказал, здравствуй, Джон.
Я смотрел на него, как на мираж. Как ту самую телевизионную передачу. Шерлок больше ничего не произнес, просто прошел в гостиную и бросил пиджак в соседнее кресло. А у меня в груди внезапно стало пусто и очень холодно. Я не верил. Два с половиной года… Девятьсот четырнадцать дней, я считал. И – так просто?
Он подошел ко мне, медленно, внимательно глядя, наблюдая за моей реакцией, гениальный детектив. Видимо, хотел что-то сказать, я видел, как его губы шевельнулись. Я встал, и ушел к себе наверх, в спальню. Сел на кровать, взял в руки телефон. Всё еще тот самый, подаренный Гарри, с царапиной на дисплее, который я так и не удосужился поменять. Позвонил Рейчел, и сообщил, что ей не следует больше приходить ко мне в квартиру, если что, я сам к ней заеду. Почему? Ну, мой сосед вернулся. Тот, которого ты считал убитым? Да.
Больше она ничего не сказала, и я тоже больше не стал ей ничего говорить.
Я положил телефон на тумбочку, ровно туда, где он лежал до этого. Посмотрел в окно – там было сыро и коричнево от искаженного красным кирпичом фонарного света.
Пожалуй, у меня был шок.
***
…Всё утро я искал зубную щетку. Это чушь, я знаю, что ставил её в стаканчик возле зеркала, но наутро она пропала. Пришлось перерыть всю квартиру, залезть под ванную, пошарить между диванными подушками, для того, чтобы найти её потом в холодильнике, за кочаном капусты. Понятия не имею, как она там оказалась. Я не помню, чтобы клал её туда. Я вообще не помню, открывал ли я холодильник. Последние три недели дни идут сами по себе, без моего участия. Я только хожу, ем, разговариваю, сплю, моюсь, смотрю телевизор, лихорадочно кидаюсь к телефону на каждую пришедшую смс, и всё прислушиваюсь, нет ли шагов Шерлока на лестнице, не мелькает ли его тень где-нибудь на улице. Я уверен, он даст о себе знать, как только сможет.
Шерлока нет уже три недели, и всё, что я знаю – это то, что его нет три недели.
***
Я, наконец, решил спрятать вещи Шерлока. Полгода – слишком много для любого рода иллюзий. Даже для тех, которые включают в себя явление Христа народу. Я спустился на улицу, купил в магазине складную картонную коробку фирмы «Donau» и, вернувшись, методично начал складывать в неё всё, что принадлежало ему. Вниз уложил ноутбук, свернул провода от него, положил рядом. Сверху – звякающую связку отмычек, несколько луп, набор инструментов. Потом сходил в ванную, забрал оттуда его зубную щетку, бритву, полотенце; тоже сложил в коробку. Зашел на кухню, поставил чайник. Пока он закипал, собрал отовсюду бумаги Шерлока – распечатки, заметки, фотографии, газетные вырезки. В большинстве этих дел я принимал участие. Пришлось пойти, выключить чайник, и еще раз сходить на улицу – за второй коробкой, а также десятком пластиковых папок с файлами. Дома, я рассортировал всё по делам и хронологии, поместил каждый лист в хрустящий файл, свалил все папки во втором ящике, и отнес ящики в спальню к Шерлоку. Посидел немного у него на кровати, глядя на лежащую поверх документов подушку с британским флагом. Встал, и отнес её обратно в гостиную. Мне показалось, что если я запру в нежилой больше комнате эту подушку, то в гостиной уже не останется ничего, что могло бы показать, что Шерлок тоже здесь жил. Как если бы я изгнал из квартиры даже память о нем.
Впрочем, череп я тоже оставил. Мы с ним теперь большие друзья, я назвал его Форд и иногда разговариваю с ним по вечерам. Форд на меня смотрит внимательно, и я готов поклясться, что выражение кости у него иногда делается сочувствующим.
Он единственный, с кем я могу нормально сейчас поговорить. В его пустых глазницах нет того раздражающе жалостливого выражения, которое я теперь вижу у всех поголовно, включая Андерсона.
Форд не соболезнует мне. Он просто молча слушает, и я ему благодарен.
Здравствуй, Форд. Ну что, у нас снова вечер?..
***
Дошло до того, что Майкрофт принес мне собаку. Черного и лохматого четырехмесячного щенка, с узкой мордой и длинными ушами. Собака должна тебя отвлечь, заверил он меня. У пса были карие глаза. Если бы Майрофт хотел надо мной еще больше поиздеваться, ему следовало найти сероглазого. Я так и заявил ему, Майкрофт в ответ странно на меня посмотрел.
Собаку я попробовал назвать Шерлоком. Шерлок глядел на меня снизу вверх умным взглядом, тряс ушастой головой, я даже добросовестно водил его гулять два раза в день, но через неделю вернул щенка обратно. На вопрос почему, невнятно ответил, что мы бы не ужились. Это правда. Я начал разговаривать с собакой так, как говорил бы с настоящим Шерлоком. Я понял, что скоро начну сходить с ума.
Когда я уходил из кабинета Майкрофта, Шерлок на поводке жалобно заскулил. Я аккуратно прикрыл за собой дверь. На душе было удивительно погано.
***
Сара уговорила меня купить картину. Она вытаскивает меня на Блумсберри, погулять и, как она сама выражается, «проветрить уши». Мы заходим сначала в книжный, берем несколько переводных романов с испанского, тебе ведь нравятся испанские писатели, Джон? Из испанских я знаю только Сервантеса, хмыкаю я, но это ничуть не мешает мне быть о них априори хорошего мнения. Тогда почитай один из этих, она сует мне в руки книгу. Непременно, говорю я, но даже не гляжу на обложку. Только не забудь, ладно? Я заверяю её, что никогда в жизни. Сара, не стесняясь, берет меня за руку, и мы долго ходим по пешеходной части Блумсберри. В том, что она взяла меня за руку, нет ничего романтического, хоть мы наверняка и выглядим, как настоящая парочка. Иногда люди берутся за руки просто потому, что так проще быть рядом.
Смотри, галерея, внезапно восклицает Сара, и предлагает – давай зайдем. Почему бы и нет, соглашаюсь я, и мы действительно заходим. Она долго присматривается к картинам, объясняет мне про современное искусство и сообщает, что ей больше нравится, например, ранний Климт, еще когда он писал импрессионистские полотна. Я вынужден признаться, что ничего не знаю о Климте, кроме того, что он, кажется, австриец. Она смеется, и говорит, что это совершенно неважно, и показывает одну картину на стене. Она небольшая, асфальтно-серая, слева на ней распускается и тянется вверх зеленый росток, а по остальному пространству полотна разбросаны тонкие витые линии, исполненные неяркими красками. Как тебе, спрашивает Сара. Я долго смотрю, а потом говорю, что картина хорошая. От неё остается приятное, светлое впечатление. А знаешь почему, говорит она. Потому что вы с ней похожи, с этой картиной. Чем же? – удивляюсь. Тем, что вы оба пытаетесь жить на асфальтно-сером фоне.
Мне нечего ей на это ответить.
В результате, я забираю картину домой, предварительно изрядно поторговавшись с продавцом. Показываю её Форду и вешаю как раз поверх пулевых дыр, образующих смайлик.
Потом иду в комнату Шерлока и аккуратно складываю все рубашки в его шкафу. Не знаю, зачем я это делаю. Возможно, мне стыдно за то, что я только что занавесил картиной еще одно воспоминание о нем.
Рубашки Шерлока даже на ощупь очень дорогие, и едва слышно пахнут одеколоном. Я сортирую их по цветам, каждый цвет кладу на определенную полку. Долго стою, глядя на весь этот стерильный порядок, и со злостью хлопаю дверцей шкафа.
Я по-прежнему убираю в его комнате каждую неделю.
***
Я часто думал о том, как исчез Шерлок (даже в мыслях я не позволял себе считать, что он умер), хотя чаще я, пожалуй, запрещал себе вообще думать об этом. Все было слишком быстро. Слишком продуманно со стороны Шерлока.
Пистолет, направленный на содранную с меня бомбу. Удивленное лицо Мориарти и я, слишком медлительный для того, чтобы хоть что-то сообразить. И слова Шерлока, Джим, детка, мы разберемся с тобой так, как ты хочешь. Но только вдвоем. Джон должен уйти, и уйти живым. Я резко вдыхаю, набираю в грудь воздуха для того, чтобы возразить, но Джим опережает меня, его лицо расползается в улыбке, и эта улыбка настолько дикая, что дыхание обрывается. Конечно, Шерлок, мой дорогой, как скажешь. Джон уйдет живым, а мы с тобой еще поиграем… Я больше не смотрю на Мориарти, смотрю только на Шерлока, он поворачивает ко мне голову, ни на дюйм не отводя руки с пистолетом, и я читаю в его глазах твердое решение. Уходи, говорят мне его глаза. Уходи, быстро, как только можешь, я и сам справлюсь, без тебя мне будет проще. Я даже не успеваю открыть рот, чтобы возразить, а его взгляд становится еще настойчивее. Пожалуйста, говорит он, Джон, пожалуйста, уйди.
И я ухожу, а в голове бьется это горькое «мне без тебя проще». Ну конечно, конечно. Я понимаю его. Когда не за кого беспокоиться, стрелять совсем не страшно.
На нетвердых ногах скатываюсь вниз по лестнице, на улицу, и едва успеваю набрать Лестрейда, когда бассейн взрывается. Волной меня подкидывает и впечатывает в асфальт, телефон вылетает из рук на середину улицы, но почему-то не разбивается, по лицу течет кровь, а я поднимаюсь и вижу, как здание полыхает. Там же Шерлок, там, внутри, черт возьми, Шерлок! Тело делает рывок вперед, к огню, но кто-то хватает меня за руки, заламывает их, не дает мне бежать, это Лестрейд, он оказывается здесь едва ли не раньше, чем я успел позвонить ему, наверняка это Шерлок подстраховался, кто же еще… Вокруг неистово воют полицейские сирены и сирены Скорой помощи, суетятся люди, а меня крепко держат, всаживают иглу в плечо, это небось успокоительное, как же они не понимают, там Шерлок, он сгорит, пустите.
Мне остается только смотреть, как догорает здание, очень жарко, смрад стоит неимоверный, и черный-черный дым, а мне остается только смотреть.
Позже, внутри не находят даже костей, там только пепел.
И Майкрофт, который кладет мне руку на плечо.
Я сбрасываю руку, сажусь в кэб и уезжаю домой. Я не верю в то, что произошло.
…Я часто думал о том, сколько может человек прожить на голом чувстве вины, без примеси других эмоций. Все давали разные ответы – книги одно, знакомые другое, интернет и журналы – третье.
Но опыт подсказывает мне, что бесконечно долго.
***
Однажды я заметил, что в квартире слишком тихо – так тихо, что даже беспрерывно бурчащий телевизор не перекрывает стук моего собственного сердца, а только выделяет его в общей гулкой тишине пустого помещения. И разговоры с Фордом больше не помогают – если я вообще хоть что-то понимаю, он устал меня слушать. Я сам устал себя слушать, но тишина всё еще слишком невыносима, когда не полнится молчаливым присутствием другого человека.
Поэтому в конце рабочего дня, попрощавшись с Сарой, я иду не как обычно домой, а в большой торговый центр в нескольких кварталах от больницы. Прогулка пешком неожиданно доставляет мне удовольствие. Я, наверное, отвык радоваться чему-либо просто так, без повода. Да и с поводом тоже. Окружающий город кажется незнакомым, по лицу гуляет ветер, и у ветра вкус закусочной на противоположной стороне улицы, а лица проходящих мимо людей ирреально живые.
Торговый центр сверкает шершавым кафелем, кондиционированным воздухом и хромированными перилами, девушка у информационной стойки, отвечая на мой вопрос, сообщает, что аудиотехника на третьем этаже, сразу направо. Следуя её указаниям, я поднимаюсь наверх, и останавливаюсь возле витрины с наушниками. На моем лице такая очевидная растерянность неискушенного в покупках человека, что ко мне сразу подходит продавец: вам подсказать что-нибудь? Да, говорю я. Мне нужны наушники. С шумоизоляцией. Чтобы даже пулеметной очереди не было слышно. Он хмыкает, и показывает мне огромные, словно авиационные, матово-черные «Сеннхайзеры». Вот, возьмите эти, одни из лучших, полное погружение в звук, можете мне поверить, я сам такими пользуюсь. И через них ничего не слышно? - уточняю. Совершенно ничего, продавец для пущей убедительности предлагает примерить. Я меряю - и правда, вокруг ушей словно воздвигают вакуумную сферу. Я их беру, - киваю, и парень достает из стеллажа запакованные; будете платить наличными? Да, конечно. Спасибо большое.
Затем, я направляюсь в соседний отдел, выбираю несколько видеоигр (Вам последние? Нет, пожалуйста, что-нибудь из проверенной классики) и, с чувством исполненного долга, возвращаюсь в квартиру. Наушники оказываются прекрасным приобретением – игры занимают всё пустое время по вечерам, а звук в «Сеннхайзерах» такой, что после того, как скинешь их, гудит голова, громко звенит в ушах, а тишина спальни принимается почти с благодарностью.
***
Вечером, когда исполняется ровно год со дня исчезновения Шерлока, подняв глаза от ноутбука (я был всецело поглощен очередной игровой новинкой), я внезапно обнаруживаю у себя в квартире Лестрейда. Он предлагает пойти напиться. Я знаю, говорит, у тебя тоже есть повод. Я соглашаюсь, повод есть, дерьмовый такой повод, гаже некуда. А у тебя что? Плохой день, отвечает инспектор, и глаза у него уставшие, красные, в них тоска и мутная злость.
Я больше ничего не спрашиваю, вижу, что ему не хочется поднимать эту тему, просто подхватываю куртку, и мы спускаемся вниз, к его машине.
В баре Лестрейд берет водку с лимоном, пьет залпом, морщится, закусывает, заказывает еще одну стопку. Я останавливаю выбор на виски и, перед тем как выпить, мысленно обращаюсь к Шерлоку. Не в первый раз, конечно, но впервые – так, с осознанием. Где бы ты ни был, Шерлок, пусть тебе будет хотя бы не скучно. Если они вообще существуют, небеса для таких, как ты.
Мы с Лестрейдом много пьем, но ни я, ни он не пьянеет.
В этот же вечер я знакомлюсь с Рейчел.
***
С Рейчел у нас странные отношения. Хотя, после Шерлока всё, что угодно покажется нормальным. Но, тем не менее, они странные. Мы, кажется, всё прекрасно друг о друге понимаем. Она – что мне не нужна постоянная женщина, я – что у неё, более чем вероятно, есть еще кто-то другой, но меня это совершенно не волнует. Нам вместе очень неплохо, со мной она такая, как ей хочется, я с ней могу быть очень простым, я больше не боюсь того, что кто-то может пострадать от моих привязанностей, это и правда очень просто. Она замечательно готовит, и почему-то мы всегда идем ко мне. Я никогда не был у неё дома, наверняка дело в её другом мужчине, но мы никогда это не обсуждаем, ведь оба всё прекрасно понимаем. Возможно, именно этот факт, в итоге, позволяет нам быть рядом такое количество времени.
Вот только за руки, как с Сарой, мы с ней никогда не держимся.
Слушай, однажды спрашивает Рейчел, сидя в моем кресле, поджимая под себя босые ноги и куря сигарету, а твой друг, Шерлок, он тебе не снится? Я поворачиваю к ней голову. А должен? – удивляюсь. Эм… Ну, не знаю. Я слышала, что такое бывает у тех, кто потерял друзей. Так что, снится? Нет, отвечаю, не снится. Почему? – она ляпнула явную глупость, но я не в обиде и пожимаю плечами.
Понятия не имею, говорю. Возможно, просто не хочет?..
У Рейчел хватает ума смущенно замолкнуть. Она тоже всё хорошо понимает, и через двадцать минут её уже нет в моей квартире.
А ведь я даже не заметил, когда квартира окончательно превратилась в мою, и только.
Наверное, я уже привык. Или забыл.
***
…В полдесятого вечера мне понадобился справочник по кожным паразитам. Он был в гостиной, но там же, как оказалось, был и Шерлок. Я подумал, было бы здорово воспринимать его так же, как и энциклопедию: есть себе и есть, стоит на полке – ну, или в данном случае, лежит на диване. Нужны знания – пожалуйста, вот тебе. Не нужны – можно и забыть о том, что такое присутствует в квартире. Еды, по крайней мере, они оба не просят.
Шерлок не обратил на мой приход никакого внимания, он увлеченно что-то втолковывал по скайпу, сидя в моих игровых наушниках с микрофоном. Мне стало неприятно, что он сидит в моих наушниках. Они не его, они мои. Они охраняли мою тишину. Он не имел права брать их без спроса. Я взял книгу из шкафа и подошел сзади к Шерлоку. Ноль реакции, хотя он видел меня в отсвечивающем темным фоне рабочего стола. Хотелось сдернуть наушники с его головы, но вместо этого я замер, и начал смотреть на его спину, хотя мог бы смотреть на отражение лица. Но мне не хотелось глядеть на отражение. Оно всегда врет. А спина была очень реальной. Обтянутая бежевой рубашкой, с проступающими позвонками. Очень шерлоковая спина. С того расстояния, где я стоял, я даже чувствовал её тепло, этой спины, возникшей только вчера вместе с её хозяином. Я положил ладонь на его правую лопатку, и слушал вибрацию его голоса через неё. Шерлок снова никак не отреагировал. Понятия не имею, что именно он говорил – я не усвоил ни слова. Просто под моей рукой вибрировал его голос, равномерно и низко, зуммм, пауза, зуммм, и я наконец увидел, что он жив. Жив, чертов мудак. Кажется, я произнес это вслух, я привык говорить с собой, потому что Шерлок обернулся, снял наушники и удивленно на меня посмотрел. Джон? – спросил он. Я убрал руку. Помолчал.
Чертов мудак, повторил я очень четко и вышел из комнаты.
***
Через определенный период молчания, когда я демонстративно готовил завтрак на одного человека и игнорировал попытки Шерлока общаться, мы все-таки поговорили. Ну, поговорили – это сильно сказано, говорил только Шерлок. Ты же понимаешь, убеждал он меня, дело в Мориарти, а я кивал, как будто у меня голова была на шарнире. Я ни при каких обстоятельствах не мог подвергать тебя опасности, пока не устранил его, втолковывал мне Шерлок, и я опять кивал. Я не хотел пропадать так надолго, я бы обязательно с тобой связался, если бы только мог, но у Мориарти повсюду информаторы, он бы узнал, и весь мой план полетел бы к чертям.
Чушь собачья.
Я сидел с отсутствующим лицом, и слушал его оправдания. Ты совсем не загорел, хотелось ответить, небось, был где-нибудь в Европе, во Франции или там, в Норвегии, под чужим именем, с чужим паспортом, ловил там, походя, мелких преступников, и местная полиция называла тебя сумасшедшим. Хотелось спросить, сколько языков ты знаешь, Шерлок? Для тебя же совсем не проблема очутиться в чужой языковой среде… И ведь абсолютно не изменился, за два с половиной года-то, я ожидал хоть чего-нибудь, но ты совершенно такой же, как и был, даже марку брюк не сменил.
Знаешь, в чем твоя проблема, Шерлок? – наконец, сказал я, устав его слушать. В чем же? В том, что тебе было для чего жить всё это время, ответил я, глядя на занавеску. А тебе? – спросил Шерлок в ответ. А мне – незачем.
***
Я в который раз перестал понимать, что происходит. Я уже и не надеялся жить по-другому, но нет, ему понадобилось снова перевернуть собой мою восстановленную систему ценностей. Я никак не мог привыкнуть к тому, что он снова есть. Я начал избегать его, потому что иначе гарантировано съехал бы с катушек: работал допоздна, брал дополнительные смены, ночевал в ординаторской, ночевал у Сары, она даже предложила переехать к ней на несколько недель, но я отказался, это было бы совсем малодушно. Я думал, мне нужно время, чтобы привыкнуть заново, но следовало признаться, что я просто-напросто бегал от Шерлока. Психоаналитик непременно сказал бы, что не от него, а как раз от себя, но, слава Богу, я больше не посещаю психоаналитика.
Понятно, что Шерлок не мог этого всего не заметить. Он делал постоянные попытки контакта, но я научился подгадывать время возвращения, чтобы его не было дома, или он уже спал. Мне не хотелось его видеть, а каждый раз, когда разминуться не получалось, я начинал испытывать чувство глухого и злобного раздражения.
Пожалуй, правда была в том, что я был смертельно на него обижен. За всё, что мне довелось по его милости испытать. А мой собственный кодекс чести подсказывал, что есть вещи, за которые не прощают.
… Шерлок даже попытался вернуть меня на крючок былого интереса. Он влетел ко мне в комнату, как обычно, резкий и увлекшийся. Джон, пойдем, мне нужна твоя помощь, новая серия убийств, мне позвонил Лестрейд, такого в Лондоне еще не было, это же превосходно! Я сидел на кровати и был занят оптимизацией своего рабочего расписания – то есть пытался расширить его до такой степени, чтобы укладываться в четыре-пять часов сна, и посмотрел на Шерлока с удивлением. Я занят, отозвался, и снова взял в руки карандаш. Шерлок приподнял брови. Но ты мне нужен, Джон. Хорошо, сказал я. Но я всё равно не пойду. Почему? – Шерлок подошел ближе и встал напротив, вплотную, так что если не поднимать глаз, взгляд утыкался в пуговицу на его рубашке, прямо в области солнечного сплетения. Пуговица была самая обычная, маленькая и черная, на две дырки, ничего интересного. Некоторое время я на неё смотрел, но потом пришлось ответить.
Не хочу.
Джон? – сказал Шерлок, и в его голосе я впервые почувствовал неуверенность. Я понял, что это был вопрос, и я даже понял, о чем он спрашивает. Только отвечать не хотел. Джон? – повторил Шерлок, и я почувствовал пальцы его правой руки у себя на скуле. Поднял голову. Встретился взглядом. Внутри нехорошо ёкнуло. Уйди, сказал я. Пальцы дрогнули, но не убрались. Уйди к черту, повторил я тверже, и глаза Шерлока сузились. Убирайся.
От его резкого разворота меня хлестнуло по колену полой плаща. Щека горела, внизу громко хлопнула дверь.
В расписании всё еще оставалось слишком много свободных часов.
***
Он поджидал меня с работы, я понял это сразу, едва зайдя в комнату. Его взгляд был слишком сосредоточен на мне, а кончики пальцев сложенных рук были направлены в мою сторону.
Нам надо поговорить, тебе не кажется? - заметил он вполне светским тоном, прохладно и очень спокойно. Если хочешь, так же выдержанно ответил я, и пошел разбирать пакеты с едой на кухню. Он последовал за мной, и я затылком чувствовал, как он прислонился к дверному косяку и скрестил руки. Ну? – обернулся я, закончив с пакетами. Джон, что с тобой происходит? Со мной - ничего особенного. Он хмыкнул. Давай без этого детского сада. Поговорим серьезно. Ладно, соглашаюсь я, будешь чай?
Он кивает, наверное думает, что за чаем беседа будет протекать более мирно. Глупости. Я всего лишь замерз после улицы.
Итак? – начинаю я, звякнув чашкой об столешницу. Итак, - он повторяет за мной, меня интересует, почему ты стал так странно ко мне относиться. Я понимаю, что у тебя идет процесс отторжения, и даже прекрасно осознаю, что вызван он именно моим долгим отсутствием, но ведь это еще не всё, я прав?
Да, подтверждаю я, отпив чаю. И? – Шерлок явно ждет последующих объяснений. Ну, добавляю я, да ты прав. Целиком и полностью, мне нечего больше сказать.
Губы Шерлока сужаются, а взгляд становится еще более цепким, чем секунду назад, хотя я был уверен, что это невозможно. Почему ты не пошел со мной, Джон? Ты был нужен мне.
Рука с чашкой начинает дрожать, и я перевожу взгляд на плиту, только бы не смотреть на Шерлока, с его рентгеновским взглядом. Хочу сказать, что это не его дело, и что он может катиться куда угодно со своими вопросами, хоть обратно к Мориарти. Ты был нужен мне, Джон. А был ли нужен, когда он два с половиной года мотался непонятно где, был ли я нужен тогда, или просто служил прикрытием для его мотивов? Неизменная совесть, которая так абстрактна, когда далеко, ах, я делаю это, чтобы защитить своего друга. Фанерный лист его человечности по имени Джон, которым он прикрывал то, что единственное, чем он руководствовался – неутихающий азарт ищейки, умного, тонкомордого пса по имени Шерлок.
Рука, в которой я держу чашку, дрожит, точно так же руки дрожали до того, как я встретился с ним. И если с этим не закончить, они будут дрожать и дальше. И я решаю сказать правду. Дело в том, Шерлок, что я не имею ни малейшего желания увидеть, как кто-нибудь еще всадит в тебя пулю, нож, что угодно еще, размозжит тебе голову, столкнет в реку, взорвет, отравит или покалечит. Не. Имею. Ни. Малейшего. Желания. Ясно?
Но ведь я выжил. - Его взгляд моментально из настороженного становится усталым. И вернулся.
Нет, Шерлок, возражаю. Ты умер там, в бассейне. Для меня ты умер. И мне понадобилось очень много времени, чтобы элементарно принять это.
Ты умер, Шерлок. А иногда два с половиной года, девятьсот четырнадцать дней, я считал, равняются «навсегда».
Но ведь я жив, повторяет Шерлок, и ты, Джон, тоже.
Я знаю. В этом-то и проблема.
***
Я (специально, чтобы Шерлок не мог услышать разговора) спускаюсь на улицу, набираю номер Рейчел и спрашиваю: слушай, ты сейчас свободна? Да, вполне, а что? Можно я к тебе приеду? И останусь на ночь? У тебя что-то случилось, беспокоится она. Нет, то есть да, то есть ничего серьезного, но мне очень нужно переночевать где-нибудь, не дома, так я могу приехать? Она вздыхает и говорит, да, можно, конечно приезжай. Поблагодарив, я кладу трубку и возвращаюсь в квартиру. Там всё ровно так же, как и пять минут назад, будто кто-то нажал на паузу – пар над моей чашкой, Шерлок ровно в той же позе, со скрещенными руками и сосредоточенным взглядом.
Шерлок, я ухожу. Куда это? – он вскидывает голову, от движения колышутся кудри. Неважно. Я просто ухожу. Совсем. Завтра кто-нибудь зайдет за моими вещами.
Джон?..
Я разворачиваюсь и убираюсь из 221б Бейкер-стрит как можно быстрее, слава Богу, мимо дома проезжает такси, оно останавливается по отчаянному взмаху моей руки.
Рейчел открывает мне дверь, она в халате, с растрепанными волосами, наверное я приехал раньше, чем она рассчитывала, но она обнимает меня тепло и немного взволнованно. Джон, что все-таки произошло, на тебе лица нет. Может, сделать тебе чаю? Нет, мотаю головой, у тебя нет ничего покрепче? Она растерянно оглядывается по сторонам, бормочет что-то про коньяк, лезет в шкафчик домашнего бара, гремит посудой, находит бутылку, наливает прямо в стакан, а затем крепко хватает меня за плечи, усаживает рядом с собой на диван, впихивает стакан мне в руки, и обнимает. И кладет голову мне на плечо. Рассказывай, милый.
Коньяк стекает по пищеводу, он горячий, неожиданно горький, макушка Рейчел касается моего подбородка, и у меня кривятся губы, не знаю от чего именно.
… Он живой, стоит передо мной, не собирается больше никуда деваться, ты понимаешь, он так говорит, что никуда и никогда, но он врёт, я видел ребят, которых отправляли домой из Афганистана оцинкованной посылкой, и они были гораздо живее его, ты ведь понимаешь? Он врёт, всё врет, он труп, сгинул, сгинул, погребен под обломками, похоронен в картонных коробках и пластиковых файлах, и Форд ему вместо надгробной плиты, и помянут, разве что не оплакан. Негде было плакать и не над кем, даже чертового трупа в полиэтиленовом мешке не было. Он мёртв, а ты, Рейчел, живая, и ты даже не представляешь себе, как это дьявольски хорошо. Ты понимаешь, Рейчел?..
Она понимает, она прижимает меня к себе, своими маленькими руками, и целует в глаза, нос, щеку, губы – куда попадет, и гладит по голове, как маленького, и она права, я бы сам себе не дал больше пяти лет, с этой из ниоткуда, как и Шерлок, взявшейся истерикой. И я не слышу звонка в дверь, только чувствую, как Рейчел вздрагивает, отстраняется, забирает свои чуткие руки, запахивает халат и выходит в коридор. Около минуты очень тихо, я даже успеваю оглянуться и впервые окинуть взглядом её квартиру, как Рейчел возвращается, с побелевшим лицом и пальцами, сжимающими воротник халата. К тебе пришли, Джон, бросает она, и уходит в еще одну дверь, наверняка, к себе в спальню.
Ко мне?.. Но это же ерунда, я не у себя дома, никто не знает её адреса… А затем из тени дверного проема появляется Шерлок, и одному Богу известно, как он меня нашел.
У неё есть другой мужчина, с ходу заявляет он вместо приветствия, да и какой в нем смысл, если мы виделись полчаса назад, действительно. Я знаю, говорю, и Шерлок удивленно застывает. Знаешь?.. Тогда… Мне неважно, перебиваю я его. Совершенно.
Шерлок молчит, а потом садится рядом на диван. Я замечаю, что у меня в руках всё еще находится стакан из-под коньяка, и опускаю его на пол.
Джон, ты не сможешь от меня постоянно бегать. Запросто, Шерлок. Он дергает уголком губ. И куда же ты убежишь в следующий раз? В другой город, другую страну, вернешься на линию фронта? Не глупи, Джон, я найду тебя где угодно. Придумаю куда, отвечаю. Куда-нибудь подальше. И что это даст? Ты же солдат, Джон, храбрый солдат, куда делась твоя храбрость?
Его слова меня злят, так злят, что я хочу вскочить на ноги, даже пытаюсь, но он хватает меня за руку, резко дергает обратно на диван, на себя, и подается вперед, близко-близко. Знаешь что, Джон, начинает он, и в его глазах откровенная издевка, а линию губ искажает самая саркастическая улыбка, которую я когда-либо у него встречал. Из нас двоих – труп именно ты. И я не выдерживаю. Я взрываюсь злобой, замахиваюсь, бью кулаком прямо в лицо. Его голова дергается в сторону, потом будет синяк, у меня всегда был сильный удар, я знаю.
А потом он улыбается, и в этой улыбке больше нет ничего странного. Она самая обычная. Шерлок дотрагивается до места удара двумя пальцами, чуть нажимает на кожу, едва заметно морщится, и говорит, пойдем, Джон. Я буду ждать тебя в машине. Пойдем, повторяет, обернувшись в дверях, и исчезает в полутемном парадном.
А я остаюсь на диване, с лихорадочно сжатым кулаком и колотящимся сердцем, и из-за другой двери выглядывает всё еще очень бледное лицо Рейчел, на котором выделяются только глаза, карие, тревожные. Я подхожу к ней, и пытаюсь сказать, что она не должна была терпеть эту сцену, что мне очень жаль, но ничего не выходит. Мы просто смотрим друг на друга, секунды бегут за секундами, и внезапно она делает из-за двери шаг ко мне, целует горько, как тот коньяк, обвивает руками и шепчет – иди, Джон.
И тут до меня внезапно доходит то, что сразу поняла Рейчел, едва увидев его на пороге. Он вернулся за мной. Вернулся из небытия, откуда-то из Европы, Франции или, может, Норвегии. Вернулся сюда, в квартиру моей девушки, выследив такси, в котором я уехал. Ты мне нужен, Джон. Так значит, да?
Он будет по-прежнему подставляться под все пролетающие мимо пули, преследовать всех подвернувшихся под руку маньяков, а я буду по-прежнему беспокоиться за него, как это и происходило ранее.
Так было всё время, и так оно и будет.
Я понятия не имею, как это всё дальше будет.
Горло еще сильнее сдавливает, я могу только с благодарностью поцеловать Рейчел в ответ, разворачиваюсь и иду вслед за Шерлоком.
Я ведь всегда иду за ним.
