Мои инициалы - С.С. Когда выходила замуж, фамилию не меняла, отговорившись тем, что единственная дочка и жалко фамилию, неохота возиться с документами и пр., и пр. Муж внял и не протестовал, тем более что высказанные причины были убедительны и правдоподобны.
Но мы-то с вами знаем, в чем тут дело...)
Почему Люпин не обиделся на Блэка за “подставу”?
Почему Блэка не исключили из Хогвартса?
Почему Эванс на 7 курсе стала гулять с Поттером?
осень 1976, 6 курс Мародеров.
Перво-наперво нужно было избавиться от Джеймса. Для этого сгодилась бы любая тренировка – но Джим привык в это время видеть друзей на трибунах, и отсутствие хотя бы одного из них (кроме как в полнолуние) вызвало бы вопросы. А если бы они не явились все втроем?
Ум хорошо, а два – лучше… но даже три светлых головы не придумали ничего надежнее ночного сбора по тревоге в собственной гостиной. Совещание в полночь (форма одежды – пижамная) отдавало дешевой комедией и создавало проблемы с конспирацией, но других вариантов не было.
А положение и впрямь складывалось – тревожней некуда.
- В общем, так, парни: надо что-то делать, – с ходу формулирует задачу Сириус Блэк. В отсутствие Поттера черноволосый красавчик Блэк – самая светлая голова компании, о чем ни за что не подумаешь, глядя со стороны, ибо люди привыкли считать, что свыше дается что-то одно: либо мозги, либо смазливая физиономия. Но это Блэк сообразил назначить сбор на полночь после очередной изматывающей тренировки, ибо те действовали на команду не хуже снотворного зелья, и Джеймс не был исключением.
- Вы только поглядите на Сохатого: сохнет и сохнет. Он с лица спал совсем. Он похудел . Если мы ничего не предпримем, от него одни рожки да ножки останутся.
Люпин согласно кивает, голова при каждом кивке склоняется все ниже и ниже.
- Когда он вообще ел в последний раз? Я его за ужином не видел.
- Так он что-то кусанул и на тренировку унесся, – подсказывает Петтигрю.
- Вот, вот, тренировки… Он команду загонял совсем. Ему – забыться, а ребятам – отдуваться за это? Нет, его, конечно, все понимают… но ребят на столько не хватит. А если – не приведи Мерлин! – проиграем Хаффлам? Он же еще и за это себя загрызет!
- Его загрызут, – сонно поправляет Люпин и философски добавляет:
- Заслуги помнятся недолго. В отличие от промахов.
- Вот именно! Если мы не найдем выхода. Только не спать! - Блэк уговаривает не столько других, сколько себя. – Хвост, Лунатик, только не спать! Думать, ребята, думать…
Легко сказать – “думать!”, когда атмосфера в гостиной располагает, наоборот, к тому, чтобы спать. Тепло, темно, тихо, и от всей гостиной остался лишь пятачок золотистого света перед камином. А когда ты еще и в пижаме… По Блэковской разлетелись крылатые кони с орлиными головами. Джейми хотел, чтобы у них обязательно были одинаковые. И не хотел смотреть ни на какие другие, кроме тех, на которых парили разноцветные гиппогрифы. “Тебе нравится?” – “Моей мамочке точно понравится. Даром что ли она твердит, что я – неблагодарное чудовище?” – “Это что же, и я получаюсь чудовищем?” – “ А чем ты лучше меня?..”
Лунатик – ничем не примечательный на вид и обычно молчаливый Ремус Люпин – сворачивается клубком в черном кожаном кресле. Кресло – старое, побитое жизнью (как и сам Люпин), вместительное, на первом курсе они влезали в него вчетвером; а теперь оно, по молчаливому согласию компании, числится за Лунатиком.
Вообще-то, сидений в гостиной достаточно, но остальные двое располагаются на полу. Люпин думает, что это – влияние анимагии, но Блэк уверяет, что сидеть на чем не положено – у него с детства. Вот и сейчас он – на коврике перед камином, на коленях, с выпрямленной спиной, сжатыми кулаками и глазами, сощуренными на разгоревшийся персонально для них огонь. Коленям больно, но боль – это хорошо, боль не дает задремывать. Блэк, единственный из троих, сидит открыто: его силуэт высвечивается так, что со стороны кажется, будто в гостиной больше никого нет; и если он встанет, то закроет собой остальных.
А Хвост – невысокий, полненький Питер Петтигрю – без лишних объяснений втискивается в щель между камином и креслом Лунатика. Очень удобно: от камина тепло, а из-за кресла Питер не просматривается ни от входа, ни со стороны спален. Кого бы ни принесло в гостиную в этот час – Хвост гарантированно останется незамеченным.
Молчание затягивается. Тяжелое, дремотное молчание. Первым не выдерживает Блэк:
- Ну? – требовательно вопрошает он. – У кого какие соображения?
Петтигрю высовывается из-за подлокотника:
- Это все из-за Эванс!
- Да ну? – язвительно комментирует Блэк, – Никто и не сомневается, что не из-за МакГонагалл.
- Бродяга!.. – останавливает его с кресла Люпин.
До чего же Блэк сейчас похож на свою анимагическую форму! Пес сидел бы точно так же – и еще стучал бы хвостом по ковру.
- Что – “Бродяга”? – Блэк прекрасно понимает – что, но усталость и раздражение – не лучшие советчики; а, кроме того, сейчас главное – говорить. Слова отгоняют сон, и… Это же как на зельях, приходит вдруг в голову сравнение с нелюбимым предметом: какой только ерунды ни набросаешь в котел, чтобы слить в конце занятия в пробирку перламутрово поблескивающую Амортенцию … Он разворачивается к креслу. Просто говорить – и надеяться, что кто-нибудь из троих скажет что-нибудь путное.
Какой Луни… забавный – в пижаме с нюхлерами и золотыми монетками (их общем подарке к недавнему Рождеству). Сегодня – с нюхлерами… Как долго они выбирали ее в Хогсмиде – чтобы и посмеяться вместе, и не задеть, не обидеть. И выбрали – “хамелеонку”: на каждую ночь она меняла цвет и рисунок, а однажды в январе сделалась однотонная – серая, с начесом – и как же они тогда испугались! А Люпин гонялся за ними по спальне, будто он – Злой Волк, а они - Три Поросенка; и поросята из них получились самые настоящие, а вот злого волка из Люпина не вышло…
– Ты придумал?
Люпин пожимает плечами. И ловит себя на том, что ждет стука воображаемого хвоста – в то время, когда его друг во вполне человеческом облике. Ага, а глаза – совершенно собачьи: умные, преданные, умоляющие… Да уж, когда одному из их компании плохо – это отражается на всех, естественно; но все же не до такой степени, как у Бродяги и Сохатого: они ж как сиамские близнецы. У них душа общая. Только умотавшийся Поттер дрыхнет без задних ног, а Блэк… Ну, точно – собака, потерявшая след. Жалко его разочаровывать, но…
- А что тут придумаешь? Или ты не слышал, как она к нему относится? Она же на весь Хогвартс кричала, какой он хвастун и задира, и еще про чугунную башку и дурные манеры. Вам не кажется, что это ее окончательное мнение?
- Окончательное? – презрительно фыркает Блэк. – У девчонки? Да у них семь пятниц на неделе и семь мордашек в косметичке! Если не больше…
- Эванс не девчонка, а староста, – вмешивается Петтигрю.
- Что ж, если староста – значит, не человек? – осведомляется Люпин слегка охлажденным голосом. Питер прикусывает язычок:
- Ох, это я не о тебе, Луни!
- Девчонка и есть девчонка, - заявляет Блэк тоном знатока. – Такая же, как и все.
“Знаток… – хмыкает про себя Люпин. – Одни взгляды и записочки; в количестве, конечно, только ведь надо видеть, как он эти послания читает. Скуля и повизгивая. От смеха”. – А вслух возражает:
- Нет, она не как все. Просто так она мнение не переменит.
Блэк не из тех, кто отступает:
- Значит, надо на нее повлиять.
Люпин бы и рад, да только…
- А как? Словами? Я таких слов не знаю.
- Я знаю, – отмахивается Блэк, – но Эванс на них не клюнет. Нет, тут нужно тоньше. Вот если бы Сохатый совершил какой-нибудь героический поступок… Например, кого-нибудь победил.
- Например, он Снейпа уже побеждал, – напоминает Ремус, – но Эванс это не понравилось.
- Ну, тогда пусть кого-нибудь спасет, – вносит свою лепту Питер. – Скажем, утопающего.
- В нашем озере не тонут, – с явным сожалением отметает идею Люпин. – А если кто-нибудь попробует, на это кальмар есть. Гигантский. Он и плавает получше Джима, и рук у него больше.
- Ног, – въедливо уточняет Блэк.
- Почему – ног? – удивляется Петтигрю.
- А почему у осьмиНОГа – ноги? – встречным вопросом атакует его Блэк.
- Так наш же не осьминог, а кальмар! – поправляет Люпин.
- А какая разница? Оба головоНОГИе.
- А откуда ты про них знаешь? – допытывается Петтигрю.
- Книжки читать надо. Хотя бы программные. Или хоть картинки смотреть. Помнишь колдографию в “Страшных обитателях глубин”? Аргонавты-аммониты-белемниты-осьминоги-кальмары-каракатицы, – скороговоркой перечисляет Блэк, точно на уроке, – а под ними подпись: “ГоловоНОГИе”. Между прочим, у крупных экземпляров длина ног достигает четырех метров.
- Сам ты головоногий! – беззлобно огрызается Люпин.
- Интересно… – Петтигрю представляет себе картинку. – Это что же, получается, он ногами спасает?..
- Не уклоняйтесь! – Блэк пытается придушить дискуссию, которую сам же и развел. Зато сон отлетел, будто и не было. – Не важно – чем, важно – кого.
- Как – кого? Эванс, конечно. У меня есть план… – Петтигрю так и лучится энтузиазмом, он даже наполовину выбрался из своего укрытия. А пижама у него – магловская с магловскими аэропланчиками; любитель маглов Артур Уизли обрыдался бы от зависти. – Вообразите: кальмар хватает Эванс всеми своими восемью четырехметровыми ногами… Как бы только с кальмаром договориться?
- А разве у кальмаров их тоже восемь? – сомневается Люпин.
- Кого – восемь? – не понимает Блэк.
- Ног, разумеется. Разве мы не о ногах?
- Мы об Эванс! – повышает голос Петтигрю. – Которую хватает гигантский кальмар и тащит в неизведанные глубины…
- Какие ноги, Лунатик? – спохватывается Блэк. – Я вспомнил: у них щу-пальца. Так что получается – руки…
Ремус критически озирает босого приятеля:
- На ногах пальцы тоже бывают.
- …И тут появляется рыцарь Поттер… – только что не вопит Питер.
Ремус перевешивается через подлокотник, Сириус срывается с места, точно вспышка заклятья из палочки, и оба пытаются заткнуть крикуну рот:
- Тихо!!! А то Сохатый появится!
- А чего вы не слушаете? – обижается Питер.
- Извини, Хвостик, – вздыхает Люпин, – но твой план никуда не годится. Ты только вообрази, что будет, если чья-то обожаемая Эванс из-за нас подвергнется хотя бы малейшей опасности. Сохатый нам головы поотрывает. А если она узнает, что все было не всерьез… она же решит, что Джейми был с нами в сговоре. Да от такого он ни в жизнь не отмоется! Так что кто угодно, только не Эванс.
- А кого тогда? – Блэк, сменивший коленопреклоненное положение на позу лотоса, с надеждой смотрит на Петтигрю, тот, ежась под взглядом приятеля, отползает подальше за подлокотник. – Может быть, Питера?
- Питера жалко, – возражает Люпин.
- А кого не жалко?
- Так всех жалко…
- Тогда меня, – Блэку и в голову не приходит то, что очевидно для любого существа в Хогвартсе: это опасность надо спасать от Блэка, а не Блэка – от опасности.
- Тебя нельзя. Из нас – никого нельзя.
- Это еще почему? Опять высокоморальные соображения?
- Потому что Эванс – не дура, вот почему, – вполголоса рявкает выведенный из себя Люпин. – Мы же и так друг дружку из переделок вытаскиваем, это не героика и не романтика, а круговая порука! Поттер спас друга – что тут такого? Вот если бы Поттер спас врага…
- Луни… притормози. Если бы Поттер спас врага… спас врага… ВРАГА. Луни, ты гений!
- Ага, – поддакивает Питер, – и его не жалко.
- Всех жалко, – упрямо повторяет Люпин.
Питер рассудительно замечает:
- Из двух зол надо выбирать самое…
- …Подходящее – заканчивает за него Блэк. – Тут и спорить не о чем, Снейп подходит по всем статьям. Кроме одной: от ЧЕГО его спасать? На него же ни одна мантикора не позарится!
- Кроме нас, – задумчиво роняет Люпин. – Кто бы мог подумать, что у нас вкус хуже, чем у мантикоры?
- Вкус тут ни при чем, просто у нас выбор ограниченный, – резонно возражает Блэк. – И мы же его, наоборот, спасать собираемся…
- Так от кого? – возвращает друзей к реальности Питер. – Если не мантикора – то кто будет опасностью?
- Ну… мало ли в школе опасностей! – недопустимо легкомысленно отзывается Люпин. – Ты разговоры о Тайной комнате слышал?
- А ты ее до окончания Хогвартса найдешь? – ехидно интересуется Блэк. – И потом, надо такую, чтобы Сохатый с ней справился.
- А тогда, Сиу, я вижу только одну подходящую опасность, – сообщает Люпин, и по его тону, по всему виду ясно, что его прежнее легкомыслие – напускное и что он с самого начала имел в виду то, что скажет сейчас. И Блэк знает, что скажет этот ненормальный.
И все же он спрашивает, от души надеясь, что ошибся в своих подозрениях:
- И какую же?
- Меня, – самоотверженно предлагает Люпин.
Блэк и Петтигрю переглядываются и долго молчат; внезапно, сообразив, что молчание приравнивается к согласию, Блэк убежденно заявляет:
-Ты сошел с ума.
- А ты можешь предложить что-то получше? – копируя ехидный тон Блэка, парирует Люпин.
- А как же твоя тайна?
- А как он меня узнает? Когда я – оборотень, на мне же не написано, что это – я!
- А вдруг? Он же будет на седьмом небе от счастья, если тебя исключат…
- Если исключат, то всех разом, – на всякий случай предупреждает Петтигрю.
- А Джим сам уйдет, – вздыхает Люпин.
- Вот я и говорю – на седьмом небе, – повторяет Блэк. – Он же все шесть лет об этом мечтал.
Люпин колеблется, но все же пытается примирить мечты и действительность:
- Ну… будем надеяться, что ему не поверят.
- А как вы с ним встретитесь? – вдруг спрашивает Петтигрю. – Снейп, что, по-вашему, совсем больной на голову? Он в лес не пойдет, тем более – ночью.
У Блэка – такой вид, будто его огрели по голове “Историей Хогвартса”.
- Точно, Луни, в полнолуние ты или в Хижине, или с нами в лесу. В Хогвартс не пойдем мы, а в лес – Снейп, а это значит…
Это значит – снова тупик. У Блэка опускаются руки – в переносном смысле. А в прямом – он в изнеможении откидывается на спину и, вопреки очевидности, пытается внушить себе, что ничего еще не потеряно. Может, и впрямь Тайную Комнату поискать? Интересно, что за чудище там обретается?
- Ну, зато, Луни, ты в безопасности, – сообщает он клубящейся над ним темноте.
Люпин качает головой.
- Не в такой уж и безопасности. Он что-то подозревает. Он следит за мной, я не раз замечал.
Блэк резко приподнимается, опираясь на локоть, щурится на огонь.
- Ха! Очень кстати: не придется заманивать в ловушку.
- Точно! – подхватывает Петтигрю. – Он сам в нее влезет – со своим длинным носом и ушами… Луни, как ты говорил?
- Локаторами… – неохотно припоминает Люпин.
- О, точно, точно: и ушами-локаторами!
Блэк сосредоточенно морщится:
- Луни, а где ты его в последний раз засек? Ты его видел?
- А мне видеть без надобности, – напоминает Люпин. – Я его чуял. У меня перед превращением знаешь как нюх обостряется? У самой Ивы и чуял; я уж боялся, что он нужный сучок разглядит…
Блэк рывком садится, обхватив руками колени.
- Кто-нибудь, кроме тебя, знает об этом? Ты медичке сказал? Или еще кому-то? (Под кем-то разумеется директор, вездесущий и всезнающий, но если не назовешь по имени – может, и не накликаешь?)
- Нет, конечно, я же оборотень, а не сумасшедший. Я и вам-то не хотел говорить.
- А что бы ты делал, если б он все-таки разглядел сучок и влез в тоннель? – переживает за приятеля Петтигрю.
- И на здоровье. Там же дверь, как в Гринготтсе, и закрыта не на обычную Алохомору. Да вы ведь и сами знаете.
Блэк, захваченный перспективой, взвешивает варианты:
- И ведь он сам на рожон лезет – все без нас складывается так, что лучше не надо. Попадет в туннель – и хватит с него, видеть тебя ему не обязательно. Значит, в следующий раз просто ничто не должно помешать ему заметить тот сучок.
Люпин, медленно, с усилием выговаривает то, о чем думают все, но никто не решается произнести вслух:
- Или кто-то должен подсказать. Если потребуется.
- А кто подсказывать будет? – опасливо интересуется Петтигрю.
Его реплика не остается без внимания, но самого Питера не замечают. Ремус и Сириус смотрят друг на друга.
- Ты, Сиу, больше некому.
Блэк утыкается лбом в колени. Люпин ждет. Ждать – это он умеет. Блэк, наконец, откидывает голову, сдувает с глаз волосы и – словно в омут:
- Ты понимаешь, на что мы напрашиваемся?
Глупый вопрос. На который следует такой же глупый ответ. Не ответ даже, а вызов:
- Ты боишься, что у тебя не получится?
- Я знаю, что у меня – получится, – огрызается Блэк. – Но ты…
- А за меня не беспокойся. Говорю же, там дверь. Снаружи ее не открыть.
- А вдруг откроет? – сомневается Питер. – Это же Снейп. Он откроет, а кто потом виноват будет? Лунатик?
- Мы же рядом будем, подстрахуем, – ободряет его Блэк; но Питер почему-то не ободряется и нервно сглатывает. И снова подает голос:
- А кто проговорится Сохатому?
- Я, конечно, кто же еще?
Минуты три проходят в молчании, Люпин колеблется, потом все-таки предостерегает товарища:
- Ты только помни, Сиу: взойдет луна – и я за себя не отвечаю.
Блэк кивает. Ему – да не помнить? Да, вот еще…
- Да, вот еще что, ребята: если что-то сорвется – валите все на меня.
2.
- Альбус… ведь я вас предупреждала!
Минерва МакГонагалл кричит. Директорский феникс забился в угол клетки и спрятал под крыло голову, вероятно, чтобы уберечься от акустического удара. А может, удар уже сделал свое черное дело и теперь Фоукс думает, что он – страус… Портреты на стенах кабинета директора по мере сил притворяются, что они спят, что заняты своими делами, что их вообще тут нет… По крайней мере, так ведет себя воспитанное большинство, которое на виду. Но те, что висят повыше и подальше, только что не высовываются из рам. А дородный красноносый волшебник расположился удобно, как в частной ложе театра, и остроглазая ведьма с необыкновенно толстой волшебной палочкой также не намерена упустить из предстоящего представления ни одной мало-мальски важной детали.
МакГонагалл нет дела до зрителей.
- Это не курс, это магловская пороховая бочка! Один укушенный, другой избалованный, третий… жертва близкородственного брака! Разве что Петттигрю – более-менее нормальный.
- Минерва…
- Мерлин! – МакГонагалл потрясает антикварной чашкой, расплескивая чай. – Как ты мог допустить, чтобы в Гриффиндор попало ТАКОЕ?!
- Минерва!.. Не обожгитесь, чай горячий…
Вняв предупреждению – а может, брызги попали-таки на незащищенное рукавом мантии запястье – декан Гриффиндора с громким стуком водворяет чашку на стол. Рука ее заметно дрожит.
- Знаете, Минерва, – директор в задумчивости постукивает пальцами по столу, – иногда у меня мелькает мысль, что как раз Мерлин об этом и позаботился. Этот мальчик – не для Слизерина.
О, да! Старший Блэк в Слизерине – это не для слабонервных. Что бы Шляпе отправить его, скажем, в Хаффлпафф?
- Кто, кроме него, Альбус? Ну, кто?.. Кто еще с этого факультета – со всех четырех факультетов, если на то пошло – кто еще был, есть и будет способен на такую дикую выходку?!
- Может быть, Годрик? – предполагает директор. Вполне серьезно предполагает, между прочим.
- Гооодрик?! – Минерва давится автоматически откушенной лимонной долькой.
- Годрик Гриффиндор, – продолжает она, откашлявшись и продышавшись, – был, конечно, не без заносов, но он был также отважный, благородный, рыцарственный… – запас патетических эпитетов истощается, и гриффиндорский декан, несколько поостыв, выдвигает продиктованное вечным соперничеством встречное соображение:
- Скорее уж, Салазар.
- Салазар, полагаю, никому не сказал бы о том, что сотворил, – возражает директор.
МакГонагалл ворчливо интересуется:
- А позвольте узнать, на основании чего вы так полагаете?
- На основании “Истории Хогвартса”, конечно. Я периодически ее перечитываю и с каждым разом кое в чем убеждаюсь, – Дамблдор наклоняется к собеседнице и тоном старого заговорщика договаривает:
- Знаете, ведь она меняется.
- История? Разумеется.
- Книга. В прошлый раз, например, в ней не было Армандо.
- Альбус, а вы уверены, что просто-напросто не взяли более свежее издание?
- По правде говоря, не уверен. Но если бы все было так просто… Когда-нибудь – я даже думаю, что скоро – в ней появимся мы с вами. И все ваши укушенные и избалованные жертвы – тоже.
- В книге? – МакГонагалл добросовестно пытается вообразить в почтенном печатном издании Мародеров (вот еще имечко придумали, изверги!), директора и себя.
- И в истории, - уверяет директор.
- Пока что в истории появилось темное пятно на факультете Годрика Гриффиндора – устало и немного обиженно констатирует декан. Она даже не знает, на кого обижена больше: на своих гриффиндорцев, которые так ее подвели, или на директора, который, кажется, не намерен с ней соглашаться:
- Бросьте, Минерва, какое пятно? Это было очень благородно с их стороны – хотя и очень глупо, конечно.
- Другими словами, очень по-гриффиндорски – насмешливо поправляет с портрета “проснувшийся” Финеас Н. Блэк.
- Можно и так сказать, – добродушно соглашается директор.
МакГонагалл не обращает внимание на слизеринца, ее внимание цепляется совсем за другие слова:
- Что “это” и почему “их”, а не “его”?
Дамблдор косится на портреты:
- Только пообещайте, что никому не проговоритесь, – и шепчет ей на ухо.
Портрет Финеаса Н. Блэка откровенно прислушивается, даже не пытаясь изобразить для прикрытия скуку или дремоту; не разобрав ни слова, мстительно возвещает:
- Интриган!
- О, Мерлин! Как романтично! – дослушав, восклицает МакГонагалл.
Дамблдор кивает.
- Как вы понимаете, мальчик не хотел ничего плохого.
- Откуда вы все-таки знаете? – удивляется Минерва. – Мне он не сказал ни слова.
Дамблдор лучезарно улыбается.
- Мне тоже, – и доверительно сообщает. – Говоря по правде, я не настаивал. Мой кабинет, знаете ли, не слишком располагает к откровенности.
Финеас Н. Блэк от возмущения едва не вываливается за раму портрета:
- Дайлис, Эдвард, Армандо… будьте свидетелями! Вот почему он все самые серьезные операции не у себя в кабинете проворачивал. “Не располагает к откровенности” – это мы ему, значит, мешаем!.. И самых важных посетителей он принимал в каком-то кабаке!
- Почему “в каком-то”? – перебивает откуда-то из-под потолка портрет Эдварда, олицетворяющего оскорбленный в лучших чувствах Хаффлпафф. – “Кабанья голова” – кабак вполне респектабельный!
- Он даже собеседования с претендентами на должность проводил там, – окончательно выходит из себя Финеас Н. Блэк. – Специально, чтобы мы не слышали.
- Чего не слышали?.. – переспрашивает Армандо Диппет, самый последний из директоров Хогвартса – и самый дряхлый из изображений волшебников в директорской галерее.
- Мы. Никогда. Ничего. Не. Слышим! – чеканит каждое слово портрет Финеаса Н. Блэка.
Дамблдор, игнорируя перепалку предшественников, гнет свое:
- Конечно, если бы Финеас проявил деликатность – скажем, прикинулся бы спящим, а еще лучше – навестил бы любой из других своих портретов… Но ему потребовалось высказаться. Не думаю, что это стимулировало жажду общения Блэка-младшего.
- Так его, Альбус! - шипит из своей рамы знаменитая целительница и директриса Хогвартса середины позапрошлого века Дайлис Дервент. – Вы опять все испортили, вы, старый слизеринский осел!
МакГонагалл, слегка ошеломленная накалом эмоций (и это – давно ушедшие… что же тогда спрашивать с живых?), повторяет:
- Но откуда вы все-таки знаете?
И опять – опять эта его невинная и загадочная улыбка!
- По глазам, Минерва. Все очень просто: я видел его глаза.
Декану нечем крыть, но напоследок она не может удержаться от мрачного пророчества:
- Рано или поздно эта история все равно выплывет на свет, Альбус…
- Ну, если выплывет, – беспечно разрешает директор, – валите все на меня!
3.
Поздним вечером, после отбоя, Лили Эванс спускается в гостиную.
- О, это ты, Поттер! – удивление деланное, но сделано хорошо. Как будто это не она, раздосадованная, четырежды за вечер проходила туда и обратно через гостиную, полную нежелательных свидетелей. – А где Люпин?
Разумеется, это предлог. Не хуже любого другого. Даже лучше: у двух старост всегда найдутся темы для обсуждения. …А в переводе с буквального это значит: “Уфф! Ну, наконец-то – Поттер без своей свиты!”
А Поттер делает вид, что не понимает перевода.
- Десятый сон видит. Наверное. А что?
- А вы почему не спите? – А в переводе: “А они точно сюда не придут?”
А Поттер продолжает игнорировать перевод.
- С каких это пор ты со мной на “Вы”, Эванс?
- Ну… тогда почему ТЫ не спишь? – А в переводе: “Поговори со мною, Поттер!..”
Ну, так он и разговаривает, разве нет?
- Эванс, ты же вроде девчачья староста. За порядком в нашей спальне следит Люпин.
- За ЧЕМ он следит? Ты хочешь сказать: за тем, что заменяет у вас порядок?
- Чем бы оно ни было, нас оно устраивает. Во всяком случае, я сплю, когда хочу, и не сплю, когда не хочу. А сейчас я НЕ хочу спать, ясно тебе? – “Мерлин Великий! О чем мы?!”
- Ну, если он ничего не может с вами сделать…
- …то ты и тем более не сделаешь. – Эванс скептически фыркает. – И сколько раз тебе повторять: я тут один.
Спорное утверждение: у камина – черный пес, спрятавший морду между лап и настороживший уши. Крыса, будьте уверены, тоже где-то поблизости. Отсутствует только Люпин – во-первых, потому что не может перекидываться по желанию, а во-вторых, потому что порядочность в нем сильнее любопытства. А в-третьих, ему все равно расскажут.
Эванс, решившись, наконец, берет быка (то есть Сохатого) за рога:
- Поттер, это правда?
- Что – “это”? – изображает непонимание Джеймс.
- Ну… то, о чем вы вчера кричали в гостиной. Что ты спас Снейпа.
Джеймс изо всех сил скручивает внутри себя ликование.
Лили! Пришла!! К нему!!! Из-за Нюниуса? Да ради Мерлина! Ради Лили он готов спасти еще сто – тысячу – миллион Нюниусов… он готов спасать их всю оставшуюся жизнь! Ради вот этой рыжей неуступчивой девчонки с глазами цвета молодой крапивы – и такими же жгучими. Но вытирать о себя ноги он не позволит даже ей.
- Ну… правда.
А Эванс, сгорающая от любопытства и обнадеженная началом, Эванс переходит в наступление:
- От чего ты его спас?
- Эванс, начнем с того, что Дамблдор запретил нам обоим говорить об этом с посторонними.
- Я не посторонняя, Джеймс Поттер! Я – староста.
- Ты – посторонняя староста, Эванс. Понимаешь… я еще мог бы, наверное, рискнуть и рассказать об этом своей девушке… найти в ней отзывчивого слушателя, пережить с ней заново все ужасы, чтобы забыть о них навсегда…
- У маглов это называется “психотерапия”, - с готовностью поясняет Эванс.
- Воот… а теперь ты думаешь, что я – псих. А моя девушка утешила бы меня и никому бы не проболталась о том, что услышала… Но ведь ты – не моя девушка, Эванс?
Повисает пауза. Джеймс напряженно ждет. Лили-Лили-Лили… Нечестная, недостойная игра с моей стороны, и твой ход, Лили. Докажи, что ты – лучше меня!
Лили осторожно спрашивает:
- А разве мы не можем изменить это, Пот… Джеймс?
Джеймс облегченно вздыхает. Но пока не пойман снитч – игра продолжается. И он с горечью напоминает:
- А разве я не хвастун?
- Ты знаешь себе цену, – решительно возражает Эванс.
- Не задира?
- Ты храбрый.
Эванс защищает Поттера – от Поттера… Дожили!
- Не лохматая башка?
- Ничего такого, с чем не смогла бы справится обычная расческа.
- Ах, да – еще чугунная…
- Ударопрочная и травмоустойчивая… надо надеяться.
- Я ничего не забыл, Эванс?
- Фу, Поттер, какой ты злопамятный!
Забывшись, Джеймс чуть было не выпаливает: “Фу!” – это не ко мне”.
- Да, я такой, – соглашается он, выгнав из мыслей Бродягу. – Разве это не я выпендриваюсь со снитчем?..
И Эванс, вредная и занудная ревнительница справедливости Эванс, пожимает плечами:
- С кем не бывает?
- …Шляюсь по коридорам и насылаю заклятья на всех, кто мне не нравится?
- Но… – Лили с вызовом вскидывает голову, не хватает только перчатки – швырнуть к ногам… – Ты же не будешь насылать заклятья на меня?
- А вот и буду! “АКЦИО Эванс!”
Девчонку – нет, девушку ! – словно от сильного толчка в спину, бросает вперед, в объятия подавшегося ей навстречу Поттера.
- ОЙ! Поттер, держи меня! Как у меня от тебя голова кружится…
- А я думал – тебя от меня тошнит.
- Угу, как от морской болезни. Но ко всему привыкаешь, знаешь ли… со временем.
- И много времени тебе нужно… чтобы привыкнуть?
- Не знаю.
- И ты все это время намерена простоять на ногах? Присаживайся, Эванс.
- А куда?
Лили оглядывается, собираясь призвать стул, Джеймс предупреждает ее намерение:
- А ко мне на колени. Если не возражаешь.
- А если возражаю?
- Что ж… придется уступить тебе кресло.
- “Что ж”?! Ты потратил на Снейпа все свое рыцарство?
- Чуть-чуть осталось. Я же все еще готов носить тебя на руках. Но “чуть-чуть”, учти. Я бы на твоем месте не рисковал.
Лили и не рискует. Лили без колебаний опускается на колени возле камина, на тот самый коврик, на котором накануне маялся Блэк – но об этом ни Поттер, ни Эванс не знают. Лили смотрит с вызовом:
- Так что там произошло со Снейпом?
Поттер, признавая поражение, соскальзывает с кресла навстречу Лили. Тоже на колени. Естественно.
- Да ничего особенного. Просто Снейпу вздумалось забраться в логово одного из… хогвартских монстров. А я случайно узнал, куда он собрался… Ну и… В последний момент успел.
- А что там была за тварь? – допытывается Эванс.
- Я не разглядел толком, – вдохновенно врет Поттер. – Наверное, какая-нибудь из зверюшек Кеттлберна… Или его асссистента.
- А чего ради он туда полез? – не унимается Эванс.
- Блэк подбил.
Подумать только: они с Эванс разговаривают! Почти по-человечески!
- Странно… Как Блэк смог его на такое подбить? Снейп ведь такой… Осмотрительный.
- Сам не пойму, – на сей раз Поттер вполне искренен. – Два идиота! – добавляет он с чувством. – Да ну их! Я ведь ничего и не сделал, просто уволок его оттуда. И все.
- Ничего себе “все”… Почему тогда МакГонагалл повторяла, что ты спас его “с риском для жизни”?
- Да какой там риск…
Теперь оправдывайся, не оправдывайся – Лили Эванс, которой воссиял свет истины, не проведешь.
- О, Джеймс… Ты такой самоотверженный! И такой скромный. Но, я думаю, тебе не следует водиться с Блэком – он плохо на тебя влияет.
Черный пес приподнимает голову, глухо ворчит и морщит верхнюю губу.
Эванс подается назад – и дистанция между ней и Поттером снова увеличивается.
- Это что еще за чучело? Откуда это взялось?
Поттер оглядывается и перемигивается с собакой.
- А я знаю? Чей-то фамилиар. Брысь! Пошел отсюда!
- Да ладно, пускай, на улице холодно. Не гони его.
- О, Лили… Ты такая великодушная!
Ну вот… только что смотрела на него, а теперь разглядывает пса… Зато они в кои-то веки смотрят в одном направлении!
Пес понимающе прикрывает глаза.
- Джейми… Я правда рада, что ты не такой, как я думала. Как все думают. Но… как я объясню это девчонкам…
- Да что они понимают, твои девчонки? Ну, если потребуется – вали все на меня!
