Я хотел бы сказать, что мой отец заботливый, нежный, ласковый и самый лучший на свете. Да только то будет ложью, а Малфои не привыкли так откровенно врать себе. Мой отец не жесток по отношению ко мне, отнюдь, да и к маме он тепло относится, я даже видел, как они держатся за руки всякий раз, когда нам всем грозит опасность. В последнее время таких ситуаций все больше. Но все же я бы не рискнул назвать нашу семью счастливой и крепкой.
В детстве, лет до семи, в отсутствии отца мама всегда обнимала меня, гладила по голове, хвалила и давала много сладостей, никогда не повышала голос и прощала мне всевозможные мелкие пакости. Перед сном она обязательно заходила, чтобы поцеловать меня в лоб, и каждый раз шептала, что все будет хорошо, тем самым успокаивая скорее себя, чем меня.И, быть может, я бы не расстраивал так часто любимую мамочку своим постоянным нытьем и капризами, не разбивал бы ее вазы, не выдергивал бы прекрасные распустившиеся розы, которые мама сама сажала. Своими дурацкими выходками я хотел только привлечь внимания человека, на которого я мечтал быть похожим, которого я боготворил. Этим человеком являлся мой отец – ну просто безупречно выглядевший и вызывающий восхищение у десятков женщин, бывающих у нас на балах, его боготворила и мама. Но у отца никогда не было времени на меня.Все мои знаки внимания вызывали в нем гнев, раздражение, иногда я доводил его до такой степени, что он срывался на крик. А однажды я ослушался маму и забежал к отцу в кабинет, мне не терпелось увидеть его, ведь папа не оставлял нас надолго, а тут его не было две недели. И вот я влетел к нему, желая обнять, но отец жестом заставил меня остановиться посреди комнаты и попросил «выйти вон».Я в свои пять лет почему-то не мог сообразить, что отец не просто так просматривает какие-то бумажки, а на его лице гримаса боли и отчаяния, злости, что он ужасно устал для объятий со мной, как, впрочем, часто и случалось, что я должен немедленно уйти, не нервировать его, но я же был непослушным ребенком, и поэтому сделал еще несколько шагов, споткнулся о загнувшийся краешек ковра, пока падал, то задел и разбил статуэтку, испугался и стихийным выбросом магии поджег что-то чрезмерно важное в руках отца. Всего одна сотая доля секунды, и глаза отца наполнились ужасом, он кричал что-то вроде «твою мать», и тогда в первый и последний раз ударил меня наотмашь по щеке. Я упал и заревел навзрыд, никогда ранее не испытывавший такой боли, отец быстро потушил пожал с помощью палочки и, словно одумавшись, неловко помог мне подняться и заверил, что больше не позволит себе подобного. Я кивал, сглатывая слезы, он погладил меня по голове, глядя на меня с виноватым выражением, и пообещал купить мне щенка, о котором я давно грезил. Щенка мне купили, я был очарован щедрым жестом своего папаши, напрочь забыв об ударе, бегал по поместью с новым другом. Но даже когда я задушил «друга», слишком крепко обняв его, то горе мое длилось недолго. Отец объяснил, что я не должен лить слезы по твари, что я обязан контролировать свои эмоции, никому не показывать свои слабости. С того дня я стал тщательно копировать жесты, мимику, слова, манеры и даже походку своего отца. Потому что он сильный, справедливый и щедрый.
Я рос, мои капризы и истерики вместе со мной. Я стал убеждаться, что по-другому отец на меня не реагировал. Он все же реже срывался, и, действительно, сдержал свое слово и не бил меня больше. Но взглядом мог задавить так, что я два дня мог провести взаперти наедине со своими кошмарами. Мама, конечно, старалась дарить мне ласку, но я не ценил ее, мне был нужен только Он. Когда я пошел в школу, то по приезду домой в отсутствие отца срывался уже на мать. Я не научился владеть эмоциями настолько, чтобы не выплескивать их всем скопом, я не сумел обойти грязнокровкуГрейнджер по всем предметам, я ходил в любимчиках у Снейпа, но вызывал раздражение у большей части преподавателей, я рос неудачником, не оправдывал надежд отца и наполовину. Я идеально копировал его жесты, манеру растягивать слова, ненавидел магглорожденных и открыто показывал им это (чего делать тоже, оказывается, не стоило). Я много спрашивал у отца о его делах в Министерстве, подслушивал разговоры за закрытыми дверями отцовского кабинета, знал о Лорде, о том, что отец должен был там кого-то подставить, обмануть, завербовать, на что он с радостью и отзывался, но получал взамен только сухие комментарии «займись уроками, сын, не мешай взрослым», хотя в Хогвартсе и получал нужную информацию одним из первых. Я отчаянно не мог понять, что мне сделать, чтобы отец меня любил.
В тринадцать я готов был забить Золотое трио до смерти, потому что они превосходили меня во всем, заставляя сгорать от зависти и снова получать порцию критических замечаний от отца взамен желаемой похвалы. Так, например, Грейнджер я ненавидел за ее всезнайство, разумеется, Поттера – за этот долбаный героизм и популярность, Уизли – за то, что их много, черт возьми, все они рыжие от головы до пят, и их мать – курица-наседка вместе с отцом-недоумком любили своих отпрысков всех до единого. Я у родителей был один, но не получал и толики любви, сколько доставалось нищебродамУизли. Хотя Поттера, пожалуй, я и правда ненавидел сильнее из этой троицы. Да потому что, в отличие от друзей, тот не был по-настоящему счастлив от того количества внимания, которым его наделяли остальные, не собирался геройствовать, но геройствовал. Я хотел обладать всем этим, я предложил ему дружбу на первом курсе, но он отказался принимать мою руку. Он не собирался делиться тем, что ему так претило, а мне было необходимо как воздух. Что ж, Поттера я, наверное, тоже не смог бы убить, как и Дамблдора. Я трус и неудачник. Отец не говорил мне таких слов, но я все понимал по его глазам и ощущал себя полным дерьмом, которое, однако, верило, что сумеет все исправить и добиться гордости от папы.
Я всегда плохо осознавал на протяжении всего детства настоящие причины такого равнодушия к себе со стороны папы.Я же не знал и не понимал, что мой отец сначала вступил в банду убийц под руководством маньяка Лорда, потом скрывался от авроров, выдумывал все изощреннее показания для нового слушания в суде, тратил несметное количество состояния на откуп, а после здорово завертелся в Министерстве, возвращая у этих министерских олухов свои же деньги в трехкратном размере.И что он яростно ненавидел и одновременно любил моего деда, своего отца, он потому и ударил меня в тот день, потому что то была дата десять лет как ушел из жизни АбраксасМалфой. Бумаги были ничем иным, как письмами деда к отцу, которые тот нашел только в тот день, и в них было множество извинений перед сыном, объяснение своих поступков и т.д. Но Люциус, видимо, не очень хорошо учился на ошибках своего отца. Спустя тринадцать лет отец снова вляпался в самое дерьмо, и тогда я снова не понимал, насколько все это глубоко и опасно.
Мне шестнадцать, я все осознаю, мой отец отсидел в Азкабане и стелется перед Лордом, вымаливая прощение, а я не имею даже чертового выбора, чтобы хоть что-то изменить и нахожусь во всей этой грязи дальше моего отца. В этом я его превзошел, браво, Драко! Но я не могу сказать, что мой отец неудачник и ничтожество.Я не оправдываю и не боготворю его больше. Было большой глупостью применять свои таланты на службе у маньяка, но я знаю, что отец был счастлив, когда это чудовище исчезло. И надо иметь недюжинную смелость и наглость заявляться потом к возродившемуся Лорду, растерявшему все человеческое до последней капли, догадываясь, что в общем-то милости не будет. Можно было метнуться на сторону Дамблдора, сбежать из страны, свести проклятую метку. Впрочем, я не знаю, был ли у него выбор, что в двадцать лет, что сейчас, в сорок. Надо отдать ему должное, мы действительно у Лорда на особом месте. Как бы там ни было, кто бы ни был прав, а кто виноват, я останусь со своим отцом до самого конца. Я знаю, что его дух не сломлен, и что он за нас с мамой сделает все возможное, чтобы вытащить из ямы, и никто не помешает мне помогать ему в этом. Любит ли меня отец? Любит, и я уверен в этом, потому что никто и никогда не обнимал меня так сильно, как он, когда вернулся после тюрьмы домой. Никто и никогда больше не увидит стоящих в его глазах слез, которые так и не вырвались наружу из-под толстого слоя маски, и не услышит охрипшего голоса «оберегай маму, сынок». Мой папа самый лучший на свете, и он вновь поднимется на ноги, обещаю.
Д.Л.Малфой. 15 сентября 1997
- Сильно написано, мистер Малфой, вы заслуживаете «Превосходно» за такое сочинение и полностью освобождаетесь от наказания, - вещал голос Макгонагалл, сидящей в кресле за учительским столом. Напротив сидел худой и бледныйДракоМалфой и немигающим взглядом смотрел в окно.
- Мне все равно, как вы его оцениваете, профессор, - сухо произнес Драко, неотрывно наблюдая за движущимися облаками за окном. – Директор не одобрит, что вы меня вообще наказали.
- Профессор Снейп одобрил мои действия, мистер Малфой.
Драко взглянул на профессоршу и изогнул бровь в удивлении.
- Даже так? Может, он еще и тему предложил?
- Нет, но идею дать вам написать сочинение, одобрил.
- Минерва, позвольте, я кое-что скажу юноше, - послышался голос покойного Дамблдора.
Драко стушевался, нервно оглядываясь по сторонам и ища глазами фантом бывшего директора. Но того нигде не было, в то время как Макгонагалл кивнула, поднялась со своего кресла и, нажав на кирпич на стене позади себя, она открыла появившийся портрет, на котором и был изображен Дамблдор. Малфой с ненавистью уставился на человека, которого убил Снейп, связанный нерушимой клятвой с Нарциссой.
- Доброго вечера, Драко, - почтенно поздоровался старик.Макгонагалл отошла в сторону.Малфой фыркнул, сложив руки на груди. – Я очень рад, что ты сумел так хорошо изучить своего отца. Ты не трус, Драко, и не неудачник, как и твой отец, но ты не способен на убийство, и у тебя есть выбор. Орден Феникса примет тебя и твоих родителей под свою защиту, подумай еще раз, пожалуйста. Там, на башне, ты не отступился, но моя смерть была неизбежной, так было нужно. Сейчас же твоя семья в большей безопасности, и у Тома много своих забот, поэтому он не станет тратить свое время на ваш розыск, поверь.
Драко покраснел от гнева, сжал кулаки и рывком поднялся на ноги.
- Да идите вы все к черту, грязные лгуны! Мне не нужна ваша помощь! – прокричал он, выхватывая из кармана мантии перо и кидая его на стол. – И заберите свое перо, Макгонагалл, мне следовало сразу догадаться, что оно заставляет писать только правду! Ненавижу вас всех!
Малфой-младший перевернул напоследок стул и пулей выбежал из кабинета Трансфигурации.Макгонагалл тяжело опустилась в кресло, прикрыв глаза ладонью, а Дамблдор с портрета грустно покачал головой. Последний шанс позволить Драко перейти на светлую сторону пошел крахом.
