Сириус стучится в дверь. Ему открывает заспанный раздроженный Северус. — Ну что тебе понадобилось от меня в 3 часа ночи?! — Скажи, а у тебя скрепок нет? — отвечает Сириус с виноватым видом. — Нету у меня скрепок! Уходи! — говорит Снейп захлопывая дверь. Сириус уходит. Возвращается через час и снова стучит в дверь. Снейп открывает. — Ну что еще?! Сириус радостно улыбаясь протягивает мешочек. — Вот Северус, я тебе скрепок принес.
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Он давно уже потерял счет девицам, коих успел поиметь за сорок с небольшим лет жизни.
Даже имен не запоминал: в конце концов, очередная шлюшка, готовая по первому требованию выпрыгнуть из кружевных трусиков, охотно отзывалась на небрежное «киса».
Законную супругу Ифр считал необременительным, но необходимым для поддержания статуса довеском к собственной персоне; пресная и чопорная, она не вызвала в нем ничего, кроме скуки.
Не женщина, а бревно; и, как только понятно стало, что наследник семейства Одд потихоньку растет в плоском пока животе жены, Ифр оставил ее в покое.
Благо, недостатка в «кисах» он не испытывал никогда – штатная ли «стукачка», жена какого-нибудь офицеришки-имтотента, а то и неосторожно попавшаяся «на горячем» смазливая шлюха – Одду было, в общем-то, без разницы. Лишь бы ноги раздвигала и не изображала в койке свежевыкопанный труп.
Девицы менялись, словно перчатки у капризной модницы – несмотря на бешеный темперамент, Ифр был паршивым любовником.
Грубость и натиск, граничащие с насилием, и полное безразличие к ощущениям партнерши. Кончила – хорошо, нет – твои проблемы.
Иногда он развлекался тем, что шантажировал неверных женушек; те до смерти боялись разоблачения, потому буквально прилетали на зов и ублажали Одда со всем возможным старанием.
Несколько раз имел и «подозреваемых» - эти старались еще больше, чем замужние шлюшки, надеясь таким способом добиться чуть ли не полного освобождения от всех обвинений.
Семнадцатилетняя Виэ Беек была задержана прямо на квартире преподавателя, щедро делившегося вполне антигосударственными мыслишками с восторженно внимающими студентами, и потому признанный опасным и подлежащим аресту с последующим переселением в места, где человека величают исключительно длинным номером. В квартире, кроме Виэ и будущего каторжанина присутствовало еще с десяток человек – преимущественно, студентов – но с ними все было, в общем-то, ясно.
А вот Виэ, отчаянно кусающая губки, ломающая наманикюренные пальчики… Виэ, испуганно отводящая полные слез невероятно синие глаза… Тонкая, как тростинка, с маленькой грудью, гладкими, до лопаток, светлыми волосами и невероятно длинными ногами. Виэ Беек – никто в здравом уме не назвал бы ее эталонной красавицей, но от лица ее Одд не мог оторвать взгляда почти целую минуту.
Препоручив перепугано галдящих студентов и их «наставника» рядовым дознавателям, Ифр отрывисто приказал конвойному привести девушку в свой кабинет; и конвойный с каменным лицом слегка подтолкнул мамзель Беек в спину; однако, убедившись, что Одд прекратил пожирать блондиночку алчным взглядом, скривился почти сочувственно. И пожелал заплаканной малышке удачи, совершенно искренне пожелал.
Отгородившись от внешнего мира тщательно запертой на два оборота дверью, Одд не спешил приступать к допросу, нахально разглядывая дрожащую на стуле девушку, неторопливо и обстоятельно шарил глазами по хрупкому телу, раздувая ноздри и чутко улавливая все возрастающую волну паники, от Виэ исходящую.
Член, радостно оживший при первом же взгляде на это беззащитное, находящееся сейчас в полной его власти существо, неумолимо твердел, наливаясь кровью.
Девушка перестала всхлипывать, и только дрожала теперь мелкой дрожью, и в синих глазах ее плескался ужас, и зрелище это приводило Одда в полубезумное состояние.
Он представил, как подходит к ней, неторопливо и угрожающе, как, одаривши алчной ухмылкой, одним движением разрывает нежно-розовую шелковою блузку, сжимает до синяков тонкие плечи – а она вскрикивает от боли, но противиться не смеет; как, сжав по-хозяйски маленькую грудь, толкает ее к столу, разворачивает спиною к себе, кладет ладонь на спину, точно меж острых лопаток, вынуждая прогнуться, распластаться на заваленном бумагами столе; как задирает скромную, до колен, юбочку, сдергивает трусики… Наверняка белые, такие юные восторженные шлюшки обожают белые трусики с дурацкими кружевами… Сдернуть никому не нужную тряпочку, расстегнуть чертовы брюки и…
Но нет, подобное было совершенно не в правилах Ифра Одда.
По какой бы причине очередная девица не оказалась в его руках – ноги раздвинуть она должна была абсолютно, совершенно добровольно. Никаких изнасилований.
Потому, откашлявшись суховато, приступил Одд к «обработке» - и болезненно пульсирующий в плену белья и штанов член послужил весьма неплохим источником вдохновения.
«Измена», «враг отечества», «высшая мера» лились из его рта так гладко, будто читал он заранее заученную речь, писанную маститым спецом по составлению пафосных речей.
Виэ сломалась через пятнадцать минут – Одд засекал.
Покорно опустившиеся плечи, дрожащие губы, вновь наполнившиеся слезами глаза…
Повторив для закрепления эффекта особо удавшуюся сентенцию об испытаниях, которые, несомненно, выпадут на долю столь милой девушки, если придется ей провести ночь в тюремной камере, умолк он, как будто задумавшись, и медленно и вкрадчиво прошелестел:
- А впрочем… Всегда можно найти альтернативное решение.
И увидев, какой надеждой загорелись невозможно-синие глаза, Ифр понял, что победил.
Наслаждаться «победой» ему предстояло целых четыре года, о чем жадно наблюдающий за покорно раздевающейся девушкой Ифр Одд в тот момент совершенно не подозревал.