Снейп ругает Гарри и Рона за полёт на "Фордике":
- Вас видело по меньшей мере 7 маглов! Вы понимаете, что это значит?
- Да, - отвечает Гарри, - появится ещё 7 трезвенников.
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Карта Мародеров (семь дней из семи лет, как они запомнились Сириусу Блэку)
В Большом зале шумно, и Сириус думает: это самое огромное помещение, какое ему доводилось видеть. Свеча над ним истекает восковыми каплями, которые с дождевым шумом капают на пол рядом с его ботинком. Впереди нервно вертится круглый коротышка; Сириус не может вспомнить имени, но этот мальчик предложил ему в поезде шоколадную лягушку.
— Блэк, Сириус!
Полная ожидания тишина накрывает зал, и другой мальчик из поезда (Сириус припоминает, что его фамилия Поттер) пихает его под ребра — раз, другой, и Сириус, подняв взгляд, замечает недовольную леди в клетчатом, которая неодобрительно и строго на него смотрит. Ее губы сжаты в тонкую белую полоску, и в животе у Сириуса что-то тихо подрагивает.
Он расталкивает толпу первогодок, срезая путь мимо того толстенького коротышки, который встревоженно и неуверенно ему улыбается, и девчонки-магглы, чьи волосы ярко рыжеют, будто она Уизли. Он наступает ей на ногу, протискиваясь между ней и другой девчонкой, и рыжая шипит. Сириус останавливается, но извинение обрывает жесткий и холодный голос матери, напоминающий, что магглы не заслуживают его внимания.
Он идет, а зал словно растет и вытягивается; за слизеринским столом, где сидит его семья, слышится шепот. Сириус не присматривается, но видит их краем глаза. У Андромеды улыбка спокойная, у Нарциссы равнодушная, а у Беллатрикс — как лезвие ножа.
Все еще недовольная клетчатая леди указывает ему на низкий деревянный табурет. Сириус приглаживает волосы — только сегодня утром Кричер коротко их подстриг — и садится, сложив руки на коленях. Шляпа съезжает почти на глаза: шершавая, грубая, пахнущая пылью и старьем.
— О, да! Еще один Блэк.
Голос тихий, слабый, он нигде и везде одновременно, и Сириус ловит себя на том, что ищет его где-то в тени от полей. Он ничего не видит кроме ветхой серой ткани и старается вспомнить каково это — дышать.
— Нервничаешь, не так ли?
Немного, думает Сириус. Ладони становятся влажными от пота, и он в волнении вытирает их об мантию.
— Я распределяла всю твою семью, — говорит Шляпа.
— В Слизерин, — шепчет Сириус. Он не вполне уверен, что значит быть в Слизерине, но думает о коллекции в библиотеке матери — слизеринские галстуки, слизеринские значки старост, пожелтевшие письма от слизеринских деканов с серебристо-зелеными печатями — и не представляет, как можно быть где-то еще.
— Давайте-ка посмотрим, что тут у нас, — продолжает Шляпа, — А ты проныра, не так ли? Хитер, честолюбив и наделен острым умом. Но отважен, да. Весьма отважен и можешь быть добрым, если захочешь быть таким. — Голос умолкает, и Сириус украдкой глядит из-под полей. Клетчатая леди в нетерпении теребит пальцами свою юбку. — Интересно.
Сириус не уверен, что ему нравится, как это звучит. Он вспоминает о Нарциссе, которую распределили только в прошлом году — она сказала, что Шляпа отправила ее в Слизерин прежде, чем оказалась на голове — и ему становится нехорошо.
— Очень интересно, — неожиданно произносит Шляпа. — Ну что ж, я полагаю, все когда-то случается в первый раз.
Холодок пробегает по коже, и Сириус удивляется: неужели клетчатая леди не слышит, как колотится у него сердце.
— Гриффиндоррр!
Родственники за слизеринским столом от удивления открывают рты, и Сириус думает о Регулусе, который машет ему с платформы 9 3/4; рукава старой слизеринской мантии отца плещутся на его запястьях. Клетчатая леди стягивает с Сириуса шляпу, и он прикрывает глаза от яркого сияния красного и золотого.
Среда, 21 апреля 1973 года, 13:26
Ремуса они обнаруживают наверху.
Он стоит возле кровати в Больничном крыле, забинтованные руки выглядывают из-под широких манжет, на нем бело-голубая полосатая пижама, в которой Ремус кажется маленьким и бледным. На щеке розовеет свежезалеченная царапина. Его не было три дня.
Это Джеймс его вычислил, понял, куда исчезает Ремус, когда они изучали полнолуние на уроках астрономии. Сириус слегка завидует, что не сообразил первым — ремусовы отлучки всегда его беспокоили, но он не думал, что в них есть какая-то система.
— Ремус, ты пропустил обед, — спокойно говорит Джеймс. Он сидит на сундуке; криво повисший на углу грязный носок притулился возле его колена.
— Мне не хотелось есть, — небрежно отвечает Ремус. Он мельком глядит на Сириуса и Питера, загородивших дверь, и снова смотрит на Джеймса. — Я не слишком хорошо себя чувствую.
— Снова? — спрашивает Сириус. — Ты же болел пару недель назад.
— Четыре недели назад, — с нажимом произносит Джеймс, подталкивая очки к переносице и глядя на Ремуса недовольно, как будто тот — часть домашней работы по зельям.
— И ты весь израненный, — добавляет Питер. — Снова.
— Неправда! — протестует Ремус. Он стоит, не глядя на Джеймса, обхватив себя руками, и прячет доказательство в рукавах. — Неправда.
— Хорошо, — Сириус делает шаг вперед. — Тогда дай мне посмотреть на твои руки. — Он хватает Ремуса, но тот шарахается в сторону. — Дай сюда!
— Нет, — говорит Ремус, — ничего страшного. Я просто…
— Свалился с лестницы, дружище, — перебивает Джеймс. — Эту отмазку мы слышали в прошлом месяце.
— Я был… Я шел… — Ремус кусает нижнюю губу, и на щеках расцветают яркие пятна румянца. — Моя тетя…
— Она уже умерла, — говорит Питер, заметно волнуясь. Джеймса и Сириуса расстраивает то, что Ремус все это время врал им, а вот Питер огорчен тем, что они могут оказаться правы. — На первом курсе, в мае и еще раз — нынешним октябрем.
— А если ты скажешь, что тебя побила мать, я пожалуюсь Дамблдору, и тебе больше не придется возвращаться домой, — добавляет Джеймс.
Ремус молчит, обхватив себя руками, и настороженно смотрит на друзей, словно загнанное в угол животное. Он в ужасе трясется, и в какой-то момент Сириус думает, что надо просто забыть об этом, ему хочется попросить Джеймса оставить Ремуса в покое.
— Что вы желаете от меня услышать? — в конце концов произносит Ремус. Он трет щеку, и из пореза медленно сочится ярко-красная кровь. Сириус собирается подойти к нему, но Джеймс уже стоит рядом со старой рубашкой в руках.
— Я хочу, чтобы ты сказал нам правду, — говорит он спокойно, слегка касаясь пореза. Ремус дергается, но Джеймс удерживает его за подбородок.
— Я не могу, — Ремус делает глубокий вздох и медленно закрывает глаза. — Я обещал.
— Мы уже знаем, — заявляет Сириус. — Мы догадались. — Он оказывается возле Ремуса и обнимает его за плечи. — То есть Джеймс догадался, но мы думаем, он прав.
— Догадались о чем? — спрашивает Ремус. Он безуспешно пытается сбежать, зажатый между Джеймсом и кроватью, а Сириус преграждает ему путь с другой стороны.
— Ты оборотень,— просто говорит Джеймс.
Затем наступает тишина, и только у Питера вырывается смешной сдавленный звук. Сириус сразу поверил в правоту Джеймса, а вот Питера пришлось убеждать. Он всякий раз вздрагивал, слыша это слово, и Сириус думает: ему вовсе не так комфортно, как он изображает.
Ремус молча кивает головой.
— Ты должен был нам сказать, — резко говорит Джеймс. Царапина больше не кровоточит, но он все еще ее зажимает.
— Это невозможно, — Ремус отталкивает Джеймса, и окровавленная рубашка падает на пол. — Дамблдор взял с меня слово. Иначе у меня и шансов не было здесь оказаться. — Он старается сбросить руку Сириуса, но тот сгребает в горсть ворот его пижамы. — И я думал… Я не был уверен, что вы…
— Ты думал, нам все равно? — спрашивает Сириус.
— Да, — соглашается Ремус.
— Вообще-то так и есть, — парирует Джеймс. — Правда ведь?
Сириус кивает, и Питер после пронзительного взгляда Джеймса тоже бормочет что-то вроде согласия.
— Но в Министерстве считают…
— В задницу Министерство! — отрезает Джеймс.
— …что это опасно, — заканчивает Ремус.
Сириус подходит к Джеймсу, вспоминая все, что слышал об оборотнях от своих родителей и что читал в учебниках. Сириус думает о зубах и о мехе, о когтях и крови, но потом поднимает взгляд и видит всего лишь парня, который ради него врал МакГоннагал, таскал ему еду, когда Сириус пропускал обед из-за отработок, видит парня, который добавил два дюйма к его эссе по чарам, когда он заснул за писаниной.
Он видит Ремуса.
— Ты должен был сказать хоть что-нибудь, — заявляет Сириус. — Ты же наш друг.
Понедельник, 5 ноября 1973 года, 18.32
Дверь со скрипом отворяется и закрывается, невидимые руки толкают ее и тянут. Сириус поднимает глаза и выжидающе глядит в пустое пространство, откладывая в сторону почти чистую звездную карту. Комната наполняется звуками приглушенных, шаркающих по ковру шагов, а потом появляется и Джеймс — один, волосы торчком, а в руках серебристая ткань.
— Где Ремус? — резко спрашивает Сириус. Люпин слишком ответственный и занудный, чтобы участвовать в деле, но соглашается постоять на стреме, и Сириус недоволен, что Джеймс взял Ремуса на эту проделку. Что Джеймс взял с собой Ремуса, а не его.
— МакГоннагал, — отвечает Джеймс. Он пинком открывает свой сундук, сбрасывает в него мантию, и Сириус видит в его руках стопку книг.
— Что МакГонагалл? — переспрашивает Питер. Он сидит в стороне со своей звездной картой, и Сириус хмурится. Питерова карта кажется ему куда более удачной, чем собственная.
— Она спустилась в холл и нашла его рядом с рухнувшими доспехами, — объясняет Поттер, швыряет книги на кровать и заваливается следом.
— И ты просто оставил его? — спрашивает Сириус. Теперь он почти рад, что не пошел с Джеймсом.
— Ну, я был под мантией, а он — нет, — просто говорит Джеймс. — Кроме того, надо было сбросить его с хвоста.
Поттер вытаскивает из кучи книгу и кидает ее Сириусу. Она старая, вроде тех, что есть в библиотеках их родителей, — потрескавшиеся корешки и хрупкие желтые страницы, где «y» вместо «i», и слишком много «e». Как он и думал, перед ним «Трансфiгурация Души», и Блэк вопросительно смотрит на Джеймса, прежде чем открыть книгу:
— Что это за хлам?
Согласно надписи на титульном листе, книгу написал Алабастор Иохансон Готсмит в 1896 году.
— Помнишь, сегодня на трансфигурации МакГоннагал превратилась в кошку?
— Ага, — Сириус улыбается, вспоминая об Арии Мосс и ее чехле для чайника, который она превратила не в кусочек сыра, а в мышь. Эта картина до сих пор стоит у него перед глазами: МакГоннагал, обернувшаяся кошкой, чтобы поймать мышь, чинно возвращается к своему столу, а зажатый в ее зубах зверек тоненько пищит.
— Вот я и подумал о том, что мы обсуждали на днях, — говорит Джеймс. — Конечно, Ремус сказал, что справляется и все такое, но последние пару полнолуний он возвращается довольно потрепанным. Считаю, будет лучше, если ему не придется оставаться одному.
— Думаешь, мы сумеем? — спрашивает Питер. — Министерство Магии даже не станет рассматривать прошение, пока тебе не исполнилось двадцать пять.
— Да пошло оно, это Министерство! — отвечает Джеймс. — Что эти люди понимают? К тому же они считают, что Ремус опасен!
— Ну, так и есть, — разумно замечает Питер. — Ты в курсе, что он сожрет тебя, если поймает в полнолуние?
— Ну да, — сдается Джеймс и отворачивается; Сириус не видит его лица, но, наверное, Джеймс сердит, потому что Питер нервно морщится. — Только один раз в месяц, и только если окажется рядом с человеком. В остальное время Ремус нормальный, хотя тупицы из Министерства все равно считают, что он не должен ходить в школу и все такое.
Сириус не может не согласиться с этой логикой и потому начинает читать первую главу своей книги — «Подготовка тела и души». Джеймс швыряет другую книгу Питеру, третью открывает сам. Наступает необычная тишина, прерываемая шелестом переворачиваемых страниц, и Сириус изо всех сил старается расшифровать витиеватый, неровный почерк Готсмита.
— Джеймс, — говорит он внезапно. — Этот Готсмит утверждает, что нам потребуется пять или шесть лет.
— Чего? — переспрашивает Поттер.
— «Я сам успешно овладел Трансформацией за четыре года, но только в результате постоянной практики и прилежного учения», — читает Сириус. — «Для посредственного волшебника превращение из человека в анимага может занять пять или шесть лет».
— Мы не посредственные, — пожимает плечами Джеймс. — Держу пари, мы справимся за четыре года, как и он.
— А здесь говорится, что некоторые погибли, — добавляет Питер.
— И что? — интересуется Джеймс.
— Это опасно, — отвечает Питер.
— Опасности повсюду, — возражает Джеймс. — Ты можешь умереть по дороге в класс, если лестница повернет не туда. Можешь погибнуть, играя в квиддич…
— Я не играю в квиддич! — напоминает Питер.
— Только потому, что боишься попробовать, — Сириус переходит ко второй главе «Заклинанiя, Знаки и Магiческия формулы» и ухмыляется Джеймсу. — Отвечаю — мы сделаем это за три, а то и за два года.
— Ты куда-то торопишься? — спрашивает Джеймс.
— Чем раньше, тем лучше, — говорит Сириус, вспоминая, как Люпин выглядел на прошлой неделе: фиолетовый синяк под глазом и порез, как от ножа, который распластал его от левого соска до пупка. — С каждым месяцем Ремус выглядит все ужаснее.
Вторник, 18 марта 1975 года, 23:08
В коридоре темно и мрачно. Два факела, тихо потрескивая, борются с тенью, но их свет слишком слаб, чтобы осветить пол. Здесь непривычно душно, почти жарко, и Мародеры не помещаются под мантией вчетвером, как раньше.
И в нишу за одноглазой ведьмой они теперь не вмещаются тоже. Ремусовы волосы лезут Сириусу в рот, а Питер, который после четырех лет шалостей по-прежнему нервничает, хватается за Блэка, вцепляясь в рукав рубашки. Джеймс прижимается сбоку, то и дело тычась локтем в сириусовы ребра, а мраморная ручка ведьминской метлы проделывает в его пояснице дыру.
— Подвинься! — шипит Джеймс.
— И куда, по-твоему? — огрызается Сириус. — К Ремусу в карман?
— Куда вам будет угодно, мистер «Дайте Еще Пирога С Патокой», — шепчет Ремус. Ему удается каким-то образом вытянуть руку и пальцем ткнуть Сириуса в живот.
— Кто бы говорил! Это не я вырос на фут за прошлые выходные! — Сириус уворачивается, и Ремус толкает Питера к Джеймсу. Поттер отвечает тем же, пихая Сириуса на Ремуса, а Ремуса — на одноглазую ведьму.
— При чем тут мой рост? — возмущается Люпин. Слова звучат слегка приглушенно; Сириус подозревает, что у него во рту мраморный локоть.
— Мы помещались под плащом, когда ты был ниже ростом, — говорит он. — Кроме того, мне надоело любоваться на твои носки, когда ты идешь.
— У меня они хотя бы парные, — не остается в долгу Ремус. — Ты-то сегодня напялил синий и черный. Я знаю, потому что ты снимал ботинки на трансфигурации.
— А, так вот что это был за запах! — встревает Питер.
— Почему бы вам не заткнуться! — предлагает Джеймс.
— Попробуй меня заставить, — откликается Сириус, подкрепляя слова тычком локтя. Джеймс спотыкается и, пытаясь удержаться, хватается за сириусово плечо, но все равно падает, увлекая за собой Питера. Тот, опрокидываясь, пинает Сириуса по ноге, но это весело, и Сириус, уткнувшись в плечо Ремуса, хихикает, пока Джеймс не поднимается и не отвешивает ему подзатыльник:
— Блэк, в один прекрасный день я тебя прикончу!
— Ты будешь по мне скучать! — надменно заявляет Сириус. — После первой же проделки с нашим ботаником станешь умолять, чтобы я вернулся. И возненавидишь себя за то, что лишил Гриффиндор шансов, когда Питер примется за дело в качестве загонщика.
— Эй!— возмущается Питер.
— С этим я тоже справлюсь, — продолжает Джеймс, игнорируя обоих. — Меня никто не заподозрит, и если я спрячу твое тело в той веселенькой комнате на четвертом этаже, тебя будут искать годами.
— У меня предложение, — говорит Ремус высоким и напряженным голосом, будто сдерживает смех. — Почему бы нам не разобраться с этим, чтобы я мог закончить свои опыты по зельям до рассвета?
— Хорошо, — шепчет Джеймс.
Он выходит из ниши, перетягивая на себя большую часть мантии, и остальные стараются не отставать. Они медленно идут между слабым светом и пространством, ограниченным темнотой. Ремусовы волосы все еще у Сириуса во рту, но Джеймс держит свои локти и колени при себе, а Питер, по-прежнему вцепившийся в рукав, умудряется наступать Сириусу на пятки каждые несколько шагов.
В Большом Зале темнее, чем в коридоре. Слизеринское знамя смутно виднеется на дальней стене, зеленый цвет выглядит черным, а серебро в свете единственного мерцающего над преподавательским столом факела кажется тусклым — как медь или золото.
— Ну, и где сидит Сопливус? — уточняет Джеймс.
— Где-то здесь, — Сириус описывает рукой широкий круг над скамьей, стараясь не коснуться дерева.
— Ремус, ты захватил заклинание? — спрашивает Поттер.
— Ага, — отвечает тот, вытаскивая из кармана кусок пергамента. Заколдовать скамью так, чтобы она издала неприличный звук, когда на нее сядут, было идеей Джеймса, но справился с чарами именно Ремус.
Он несколько секунд разглядывает скамью, затем резко взмахивает волшебной палочкой, рисуя в воздухе неровный треугольник.
— Трумпетус Мелодиус Мэйджор! — чуть громче произносит Ремус, ткнув палочкой в скамью, словно мечом.
— Мелодиус Мэйджор? — переспрашивает Джеймс. — Это не то заклинание, что ты мне показывал!
— Аналогичное, — Ремус пожимает плечами.
— Аналогичное? — неодобрительно повторяет Сириус. — Что ты с ним сделал?
— Ну, — медленно отвечает Ремус, на его губах играет улыбка. — Снейп ведь может просто пердеть, а может и пердеть «Боже, храни королеву».
Сириус фыркает, представляя себе обезображенное яростью лицо Сопливуса, Питер позади тихо хихикает, зажимая рукой рот. Джеймс хрипит от смеха и, задыхаясь, опускается на скамью.
— Боже храни нашу великодушную королеву! Долгих лет нашей…
— Фините Инкантантем! — шипит Ремус.
— Гениально! — давится смехом Сириус. — Дружище, да ты гений!
— Типа того, — шепчет Ремус, слегка краснея. — В сторону, Джеймс, — добавляет он, за руку оттаскивая Поттера от скамьи. — Трумпетус Мелодиус Мэйджор!
— Погодите-ка, — говорит Питер, уставившись на Джеймса. — Если вот он сел, и заклинание сработало, значит, сработает на кого угодно? А если кто-то другой сюда сядет? Я к тому, что Снейп обычно обретается тут, но места-то у них не распределены.
— Это просто! — Джеймс вытягивает палочку. Лицо у него красное, а стекла очков поблескивают в свете факела. — Спецификус Северус Снейп! Теперь остальные будут чувствовать необходимость сесть в другом месте.
— Пора возвращаться, — быстро говорит Ремус, — нас могли услышать.
— Хорошо, — Джеймс поднимает плащ и расправляет его.
— Стойте-стойте! — встревает Сириус, хватая Ремуса за руку. — Пока мы еще здесь, можно сделать то же самое для Регулуса? — Он не произносил имя брата месяцами, и теперь оно ощущается во рту непривычно, словно что-то инородное.
— Ну, если это необходимо,— Ремус немного проходит вдоль скамьи туда, где за старшекурсниками сидят младшие, и вытягивает палочку. — Трумпетус Мелодиус Минор!
— Минор? — уточняет Сириус. ¬¬— Ты же не собираешься сделать ему поблажку, так ведь?
— Конечно, нет. Спецификус Регулус Блэк.
— Тогда что ты сделал?
— Я придал ему гармонию, — улыбается Ремус. — Не вижу смысла в том, чтобы они пердели одну и ту же партию.
Среда, 25 декабря 1975 года, 5:51
Сириус просыпается от того, что джеймсова сова клюет его в лоб.
— Пшла вон! — ворчит он, отгоняя ее прочь. Сова недовольно клекочет и щиплет его за руку. — Поттер, убери от меня свою гребаную птицу!
— Джеймса здесь нет, Сириус.
Он со стоном отдергивает полог и убийственным взглядом смотрит на Ремуса, который все еще лежит в кровати. Одеяла натянуты до подбородка, и Люпин кажется просто бесформенной глыбой, увенчанной облаком песочных волос.
— Где его, черт возьми, носит? — сердито спрашивает Сириус, выглядывая в окно. Небо по-прежнему серое, с редкими проблесками оранжевого, и это означает, что еще слишком рано, чтобы соображать.
— На каникулах, — отвечают одеяла, — уже почти неделю.
— Точно, Рождество же, — бормочет Сириус. Он решил остаться в школе, потому что последнее письмо из дома — Вопиллер — сделало возвращение туда на каникулы непривлекательной идеей. Навязываться Поттерам, которые отправились на Майорку, он не хотел, хотя и Джеймс, и миссис Поттер приглашали, и не был уверен, что сможет выдержать две благопристойные недели в компании Питера.
По большому счету, Сириус остался из-за Ремуса, потому что тот не смог поехать домой. Занятия закончились на следующий вечер после полнолуния, и Ремус решил, что не осилит восьмичасовую поездку в поезде так скоро после трансформации. И оказался прав — они были в Визжащей Хижине, пока после обеда нему не стало лучше; почти весь день Лунатик дремал, а Мягколап свернулся у него под боком.
Сириус садится, и джеймсова сова вспархивает к нему на колени. Она воркует, взмахивая крыльями, но Сириус опасливо держится от нее подальше.
— Чего тебе, птица? — интересуется он.
— Держу пари, что пожрать, — одеяла чуть сдвигаются, и Сириус видит нечто похожее на глаз. — Она с Майорки три свертка тащила.
— Вали в совятню! — резко говорит Сириус. — У меня для тебя ничего нет, пернатая задница!
Сова в ответ только воркует. Сириус встает, сбрасывая птицу с колен, и она едва успевает взлететь, чуть не шлепнувшись на пол. Он провожает ее к окну и, как только сова взлетает с подоконника, загораживается от порыва зимнего ветра.
Ремус снова зарылся в одеяла, водрузив на голову подушку. Превращаясь в Мягколапа, Сириус налетает на него: если уж он проснулся, то будет честно, если и Лунатик проснется тоже. Пес вцепляется зубами в ткань и с рычанием дергает, Ремус тянет обратно, но Мягколап побеждает, стаскивая одеяла вниз, к ногам. Он захватывает штанину ремусовой пижамы и треплет, пока тот не лупит его по голове подушкой.
— Ты тут возмущался, что тебе от совы досталось, — бормочет Ремус. Он ждет, пока Мягколап превратится в Сириуса, потом снова лупит его подушкой. — Но тебя, по крайней мере, не жевала собака.
— Если бы ты дал птице жратвы, мне бы не пришлось вставать, — жалуется Сириус. — Я и не хотел подниматься в такую рань, но… подарки!
— Для Рождества это нормально, — небрежно говорит Ремус. Сириус соскальзывает с кровати, чтобы схватить ярко раскрашенные свертки, лежащие на крышке ремусова сундука, и Люпин посмеивается.
— Это тебе от Джеймса, — Блэк подкидывает в руке нечто в зеленой обертке, по форме похожее на книгу. Он вертит и трясет подарок возле уха, прежде чем бросить его Ремусу. Затем выбирает ярко-золотой сверток, тоже в форме книги, но завернутый небрежней. — И этот тоже твой.
— От Питера? — уточняет Ремус, поймав подарок.
— Да, — Сириус встряхивает завернутую в белое и голубое коробку. — Молодчина Питер! Купил подарки в Хогсмиде в прошлые выходные и оставил здесь, вместо того, чтобы отправлять их в гребаную рань с голодной совой.
— Что он тебе подарил? — спрашивает Ремус.
— Носки, — отвечает Блэк, показывая их. Носки гриффиндорских цветов, полосатые и совершенно не в его вкусе, но Сириус уверен, что они пригодятся, когда ночью замерзнут ноги. — А тебе?
— Кроссворды, — Ремус помахивает чем-то, похожим на содержимое маггловской газетной стойки. — Джеймс купил мне книгу.
— Какой сюрприз! — ехидно замечает Сириус. — Снова фольклор оборотней?
— На этот раз Румыния, — поясняет Ремус. Он открывает книгу, перелистывает несколько первых страниц и откладывает ее в сторону.
— Ты сказал, он прислал три свертка, — говорит Сириус. Его подарок от Джеймса большой и серебристый и, похоже, бант зачарован, потому что Блэк никак не может его развязать.
— Еще он послал шоколад МакГоннагал. Думаю, это трюфели. И мне пришлось спрятать их там, где ты никогда не найдешь, так что даже не трудись искать.
— Вот подлизы, — бормочет Сириус. — Ты ведь тоже что-то ей приготовил. Я знаю, что приготовил.
— Я купил ей шарф, — спокойно говорит Люпин. — И видел, как ты ошивался возле булавок для шляп в «Парадных одеяниях», так что я не единственный подлиза в этой комнате.
Сириус предпочитает проигнорировать это и снова сосредотачивается на подарке Джеймса. Он резко дергает бант, шепотом проклиная Поттера, и упаковка с громким треском поддается.
— Что там? — спрашивает Ремус. Он открывает другой подарок, маленький, аккуратно завернутый в красную и розовую бумагу. Сириус подозревает, что он от Эванс, и ради Джеймса делает вид, что ничего не замечает. Поттеру бы это не понравилось, и по некоторым причинам Блэку не нравится тоже, хотя он и не знает, почему.
— Навозные бомбы! — радуется Сириус. Здоровенная коробка, и это просто прекрасно, потому что навозных бомб не бывает слишком много. — Вонючие шарики и книга по маггловским магическим фокусам. — Он поднимает книгу, и между страниц выскальзывает маленькая кремовая карточка. — И по…
— Что там? — интересуется Ремус. В руках и на коленях у него ничего нет, и Сириус думает: куда же он дел подарок от Эванс?
— Портключ до Майорки, — заканчивает Блэк.
— Когда он сработает? — ровным голосом спрашивает Люпин.
— В половине десятого, в Хогсмиде.
Посмотрев на Ремуса, Сириус понимает: тот наблюдает за ним, и, неожиданно потеряв уверенность, быстро отводит взгляд. Он нашаривает свою палочку и отправляет подарки в сундук. Два так и не открыты — маленький символический подарок от Регулуса и открытка от родителей, — но ему они неинтересны. Подарок Регулуса наверняка дрянной, а открытка немногим отличается от Вопиллера, разве что не кричит.
— Тогда тебе лучше собираться, — говорит Ремус. — Половина десятого наступит быстрее, чем кажется, потому что ты вечно копаешься.
— Я не поеду, — просто говорит Сириус, чувствуя внезапную иррациональную злость на Джеймса. Он его лучший друг; Джеймс ему брат даже больше, чем был или будет Регулус, но Сириусу не нравится, что Джеймс заставляет его вот так выбирать – что Джеймс заставляет делать выбор между ним и Ремусом.
— Это же смешно, — Люпин отбрасывает одеяла и спускает тощие ноги с кровати. — Полагаю, на Майорке сейчас чудесно, куда лучше, чем в этом холоде и слякоти. Он машет рукой в сторону окна, в котором под легким слоем мороза виднеется плотное, серо-стальное небо, и задирает голову, покусывая нижнюю губу. — У меня все будет в порядке.
— Я остаюсь, — бурчит Блэк, поднимаясь. Он наступает на валяющиеся обрывки жесткой золотистой обертки от питерова подарка, и они громко шуршат под ногами.
— Сириус.
Ремус потягивается, обнаженный по пояс, и Сириус таращится на него, потому что это новое, другое. Лунатик всегда стеснялся своего тела, стыдясь того, что сделал с ним волк. И только недавно — когда остальные освоили анимагическую трансформацию, когда они увидели, как растягивается его кожа, как трещат кости, — он перестал скрываться. Ремус слишком худой, ребра торчат, а тело иссечено шрамами: свежими, еще розовыми, и старыми, уже посветлевшими.
— Я хочу остаться здесь, — говорит Сириус, опустив глаза. Пусть Ремус прекратит этот разговор, перестанет задавать вопросы, потому что Сириус не хочет объяснять. Сириус не уверен, что сможет. Иногда он понимает: Ремус для него интереснее, чем Джеймс, порой понимает: ему надо быть с Ремусом, где бы тот ни был, но Сириус и правда не знает — почему.
Он поднимает взгляд и видит: Ремус стоит посреди комнаты, а в руках у него — сириусовы брюки. Пижамные штаны низко и криво сидят на бедрах, а пожеванный Мягколапом отворот одной из штанин смешно завернулся.
— Занятия начинаются через три дня, — отрывисто и немного резко произносит Ремус. Таким тоном он говорит с Джеймсом, когда тот обращается с ним, словно Ремус вот-вот сорвется. Пальцы Сириуса сжимаются в кулаки. — Я справлюсь без тебя.
Это ранит. Острая жалящая боль хлещет Сириуса, как пощечина.
— Ну и отлично, — он вырывает у Ремуса брюки, и пинает свой сундук, выкрикивая заклинание. Крышка откидывается с такой силой, что ударяется о край кровати и с треском захлопывается. Он снова откидывает ее и вытаскивает из книги портключ.
— Сириус, — Ремус касается его плеча и тянет за рубашку, но Блэк сбрасывает его руку. — Сириус.
— Чего?
— Если хочешь, оставайся, — тихо говорит Ремус. — Просто я… не надо делать это из-за меня.
— Может, из-за тебя я и хочу остаться!
А потом Сириус вспыхивает, жар покалывает его руки, ноги, его щеки. Люпин не поднимает глаз; он изучает пол, но руку с сириусова плеча не убирает. Сириус разглядывает его, и Ремус кажется близким, таким близким, что он может слышать его дыхание, и не знает — хорошо это или плохо.
Когда их губы встречаются, он говорит себе, что Ремус его целует, но знает, что это неправда. Получается неуклюже и ужасно неловко — они стукаются зубами, нос Ремуса мешает, рты вялые и несвежие после сна, но пальцы Люпина сжимают его рубашку, и Сириус решает, что это все же здорово. Он касается Ремуса и притягивает за талию к себе, большим пальцем поглаживая выпуклый шрам. Портключ до Майорки, подрагивая, падает на пол.
Воскресенье, 3 июля 1977 года, 17:36
Глаза матери того же цвета, что и у брата, того же цвета, что его собственные — серые как гроза, с проблесками серебра, жесткие и холодные. Он не помнит, какие глаза были у отца, но воображает, что такие же, хотя и знает — это неважно. Отец давно уже мертв, а семейством всегда управляла мать.
Регулус маячит позади нее, похожий на призрак. Его подбородок вздернут, как у матери, а волосы аккуратно и коротко подстрижены, не то что у брата, но Сириус видит в нем себя. Регулус мог быть им, если бы был чуточку выше, чуточку крепче, и если бы не принадлежал ей.
— Я не потерплю этого! — выплевывает она, сузив глаза. Регулус слегка вздрагивает, и слова режут Сириуса, как нож. — Я не допущу подобного неуважения в своем доме!
Его мантия безупречна, накрахмалена и отутюжена, но она слишком короткая, ее не перешивали с прошлого лета. Край на три или четыре дюйма выше, чем нужно, из-под него торчат потертые маггловские джинсы, которые нахально переходят в потрепанные мартенсы. Рот матери сжимается в тонкую линию, губы белые, бескровные, и Сириус представляет ее реакцию, если б она увидела футболку с Секс Пистолз, скрытую под тяжелыми черными складками; почему-то он думает, что мать видит.
Она отвешивает ему пощечину. В этой необычной тишине удар звучит оглушительно. Под ее ладонью вспыхивают жар и краснота, и мать отдергивает руку, словно Сириус горит, словно она заразится, дотронувшись. У нее маленькие руки, той же величины и формы, что у миссис Поттер, а вот предназначение у них другое. Мать Джеймса гладит сириусовы волосы и легонько касается щек, а его собственная ставит метку, клеймит его.
Стоящий у ног Сириуса Кричер кромсает края мантии маленькими, похожими на детские ножницами. Он работает молча, иголка и нитка дожидаются своей очереди на полу. Руки у эльфа трясутся, и это доказывает, что Кричер явно боится, так же, как Регулус — как боялся бы и Сириус, если б это все еще его волновало.
— Ты позорище! — кричит она. Спальня Сириуса, на самом деле большая, уменьшается с каждым ее словом, поглощая их целиком. — Ты бесчестье этой семьи! Якшаешься с предателями крови и слабаками! С полукровками!
Мать приближается к нему, глаза вспыхивают серебром и холодом, а гнев окрашивает щеки, — красные пятна ярко горят на призрачно-бледной коже. Ее рука дергается, и Сириус ждет, напрягаясь перед очередным ударом. Он не станет дрожать или сжиматься, не доставит ей такое удовольствие.
— Я возлагала на тебя надежды даже после распределения! — она выплевывает это слово как что-то вульгарное, грубое и раздражающее. — Я знала, что ты окажешься под нежелательным влиянием, но думала, что будешь помнить, кто ты такой! Я надеялась, ты проявишь немного уважения к себе и своей семье!
Ее рука снова дергается, мать вцепляется в мантию, и Сириус улыбается. Он презрительно смотрит на нее сверху вниз, сутулясь; шестнадцать лет наставлений о хорошей осанке эхом отдаются в голове.
— Не хочешь меня ударить… — тихо говорит Сириус. — Ты понятия не имеешь, где я был.
Она задыхается, поднося руки ко рту вместо того, чтобы дать ему пощечину, и Регулус закрывает глаза. Тишину нарушает резкий треск кромсаемой ткани, и Сириус, опустив взгляд, обнаруживает, что Кричер смотрит на него с помертвевшим лицом; его желтоватые пальцы лезут сквозь порядочную дыру в мантии.
— Вон! Вон! — визжит мать, ее лицо пылает. Вытягивая свою палочку, она дает домовику пинка, и тот кубарем катится по полу до сириусовой кровати. Хлопок аппарации раздается на мгновение раньше, чем мать произносит заклинание, и оно бьет в ковер, выжигая черное пятно.
— И ты, выродок! — продолжает она, обходя Сириуса. Кончик волшебной палочки маячит всего в нескольких дюймах от его лица, но вот странно: холодный озноб, ползущий по коже — это, скорее, пустота, а не страх. — Ты мне не сын!
Что-то внутри Сириуса ломается, разбиваясь вдребезги, будто стекло, но боль не так сильна, как он думал. Мать настороженно наблюдает за ним, рот приоткрыт, в изгибе нижней губы таится яд, но Сириус понимает: это лучшее, что она когда-либо ему говорила.
— Да, это так.
Она снова задыхается, ей вторит Регулус, и пальцы матери крепче сжимаются вокруг палочки. Мгновение между ними бесконечно растягивается, и Сириус видит, как застывшие на ее языке слова превращаются в проклятие.
— Экспелиармус! — легко произносит он, и мать роняет палочку на пол. Последние несколько лет она полагалась больше на острый ум, чем на магию, тратя силы на оскорбления, а не на заклинания, и теперь это проявилось.
— Петрификус Тоталус.
Тело матери ударяется об пол со странно мягким звуком, и Сириус поражен: какая же она маленькая. Худенькая, почти хрупкая; он вспоминает, что перерос ее в двенадцать лет, и сейчас, когда мать безмолвна и безоружна, Сириус не понимает, почему всегда ее боялся.
Регулус зависает в дверном проеме, как тень, его глаза распахнуты, рот открыт, и снова Сириус видит свое собственное лицо. Они не были близки с детства, по-настоящему не говорили с того момента, как Сириусу исполнилось одиннадцать, но острая выкручивающая боль ворочается в груди, и он гадает — изменилось бы что-нибудь, отправь Шляпа Регулуса на другой факультет, подальше от этого безумия.
— Я не очень сильно ее приложил, — говорит Сириус. Он обводит комнату палочкой, и горстка разбросанных вещей отправляется в сундук. — Она придет в себя самое большее через десять минут.
— Ты уходишь. — Регулус говорит ровно и сдержанно. Это не вопрос.
Сириус глядит на тело матери, все еще недвижимое, и оборачивается к брату:
— Теперь мне придется, так ведь?
Регулус делает странное движение головой, будто разрывается между «да» и «нет», его губы шевелятся, но он не произносит ни слова.
— Ты тоже должен уйти. — Сириус с треском закрывает сундук и тащит его за собой. — Тебе нельзя здесь оставаться. Она совсем спятила.
— Мне некуда пойти, — просто говорит Регулус. — В Слизерине все не так. У меня нет друзей. — Он произносит это так же, как мать говорила про распределение — будто это слово неприятно, будто оно кислит во рту.
— Ты можешь пойти со мной, — слова вырываются прежде, чем Сириусу удается их остановить. Он не уверен, что Регулусу будут рады там, куда он идет. Джеймсу никогда не нравился младший Блэк, хотя Сириус не давал ему такого повода.
— Разве? — опять ровно, без выражения. Лицо Регулуса будто вырезано из камня. — Что-то я в этом сомневаюсь.
— Ты мой брат.
Регулус медлит, сжимая губы.
— Это не так.
Это тоже должно ранить, но не ранит, потому что Сириус знает — Регулус прав. Его брат — Джеймс, и был им последние шесть лет.
Сириус оборачивается, призывая свою метлу. Дом страстно желает от него избавиться — окна открываются даже без заклинания, — и Сириус счастлив сделать дому такое одолжение.
Пятница, 13 января 1978 года, 22:13
Он затаился в чулане на втором этаже. Здесь больше пыли, чем метел, и большая ее часть уже у Сириуса в носу; свет от палочки, пробивающийся сквозь серую пелену, болезненно-желтый, неверный. Здесь едва хватает места, чтобы развернуться, и, наклонившись, чтобы изучить карту, Сириус роняет швабру на груду металлических ведер.
Он ищет на карте точку, обозначающую Джеймса, вглядывается в коричневые линии так долго, что они сливаются друг с другом, сплетаясь и изгибаясь на пергаменте. Попутно он отвлекается на то, что карта может показать еще: Сопливус расхаживает по слизеринской гостиной, Слагхорн — на пути к кухне, Шеклбот — в теплице, с Гестией Джонс.
Сириус предполагает, что Сохатый окажется на четвертом этаже, но находит его на третьем. Отметка «Джеймс Поттер» топчется туда-сюда возле лестничного пролета, и Сириус воображает, что это дрожь нетерпения и предвкушения. Улыбаясь, он вытаскивает из кармана маленькое квадратное зеркальце, подносит к лицу и шепчет:
— Чисто.
— Уверен? — голос у Джеймса высокий и неестественный.
— Ага, — отвечает Сириус. — Филч у себя, а кошка в Рэйвенкло.
— А Ремус и Питер? — уточняет Джеймс.
— Порядок, — Сириус вглядывается в карту, — они на месте.
Это не совсем так; точка «Питер» застревает в двух коридорах от цели, но начинает медленно и уверенно двигаться в правильном направлении.
Джеймс замолкает, затем отметка с его именем торопливо поднимается вверх. Он берет влево и останавливается в нескольких шагах от лестничной площадки. Сириус смотрит на точку с подписью «Ремус», которая кружит на перекрестке двух коридоров первого этажа. На долгое мгновение точка замирает, и у Сириуса перехватывает дыхание. Если Ремус правильно составил заклинание, утром слизеринцы и рэйвенкловцы выйдут из своих гостиных и вместо завтрака поднимутся по лестницам прямо к окну, возле которого как раз сейчас тусуется Джеймс.
Точка Питера робко зависает, прячась между доспехами. Сириус хмурится, но понимает — у Джеймса есть одно из зеркал, у него — карта, у Ремуса — мантия, а Питер действует вслепую. Превращение в Червехвоста спасет его от Филча, но не от Миссис Норрис.
— Готово, — шипит Джеймс.
— Сработало? — спрашивает Сириус. Он чихает, и его локоть дергается, толкая стоящую сзади коробку с чем-то, пахнущим словно «Самомылящиеся очищающие салфетки Элберта».
— Думаю, да, — отвечает Джеймс. — Оно попало в озеро. Я видел рябь, и все такое.
Сириус улыбается. Завтра, прямо перед завтраком, русалки поднимутся на поверхность и порадуют студентов хоровым исполнением «Волшебники делают это палочками». Весь Слизерин и Рэйвенкло будут там, и, если Питер доберется к своей цели и справится с заклинанием, то Хаффлпафф и Гриффиндор — тоже.
— Мне возвращаться? — уточняет Джеймс.
— Ага, — говорит Сириус, изучая пергамент. — Ремус уже на полпути. Филч в библиотеке вместе с кошкой. Иди к Хаффлпаффу, и держись задней лестницы.
— Хорошо. Ты уже закончил свою часть?
— Почти. Я хотел дождаться вас.
Как только лицо Поттера исчезает, Сириус прячет зеркало и вглядывается в карту. Точка «Ремус» вернулась в Гриффиндор и ждет у портрета, а Питерова удирает с такой скоростью, что, скорее всего, он обернулся Червехвостом. Филч и его кошка все еще в библиотеке, коридор чист. Складывая карту, Сириус открывает дверь и выходит наружу.
Он торопливо спускается по лестнице на первый этаж, сворачивает в коридор, ведущий к главному входу, и зачаровывает дверь — заклинание предназначено, чтобы остановить профессоров. Учителя быстро с ним разберутся, но этого времени будет достаточно, чтобы задержать их внутри, пока русалки не споют.
В конце коридора слышатся шаги, эхо отдается от стен. Сириус озирается по сторонам и трясет карту, раскрывая ее одной рукой. Кошка не движется, но Филч каким-то образом умудрился в считанные мгновения пройти половину замка. Смотритель выворачивает из-за угла в тот момент, когда Блэк срывается с места; он слышит окрик Филча и знает — тот гонится за ним.
Сириус притормаживает перед гриффиндорской лестницей, и, вцепившись в перила, быстро оглядывается на Филча. Потом прыгает через две ступеньки — ботинки громко скрипят на полированном мраморе. Три пролета вверх, грудь сдавливает, дыхание становится короче, но он продолжает бежать, возбуждение и страх гонят жар по венам.
Сириус достигает четвертого пролета, когда лестница поворачивается, и его бросает на перила. Он спотыкается, ступни скользят между двух столбов, в животе сжимается, и Сириус начинает сползать вниз. Он тянется, судорожно пытаясь нашарить пальцами опору, лестница снова поворачивается, возвращаясь на место со щелчком, который громом отдается у Сириуса в ушах.
Перенеся вес на руки, он подтягивается вверх, локтем проезжается по карте, которая соскальзывает с лестницы и парит, развернутая. Сириус хватает ее, но пальцы ловят только воздух.
Сириус вспоминает лицо Джеймса, когда заклинания сработали, блеск в глазах Питера, когда тот рассказывал им секреты, обнаруженные Червехвостом. Сириус вспоминает Ремуса, когда тот, изгибая запястья, рисовал чернилами линии, и закрывает глаза, не желая видеть, как два года работы и семь лет дружбы идут прахом.
Ему невыносимо, что именно он потерял карту, невыносимо, что он выдал их секрет, так же, как выдал Снейпу тайну Лунатика. Он слышит мягкий шорох приземлившегося пергамента, слышит, как Филч останавливается и издает удивленный звук, и достает палочку.
