1> Слышал? Ленка купила уже 7 Гарри Поттера. Ты в очередь на почитать записался?
2> Да ну нафиг. Я взрослый человек и сам себе могу купить Гарри Поттера.
(С) bash.org.ru
Орион Блэк терпеть не мог свою кузину Вальбургу, но однажды он понял, что совсем не знал, какая она на самом деле...
Комментарии:
Написано на Фест редких пейрингов «I Believe» по заявке № 17 (Как Ориону она не нравилась - истеричная и т.д. и как внезапно(!) он понял, что только о ней и думает).
Его мантия была в снегу. Он стоял у двери дома дяди Поллукса уже примерно пять минут или чуть больше, все не решаясь взяться за ручку дверного молотка и наконец постучать.
Погода премерзкая – мокрый снег витает в воздухе, огромными хлопьями налипает на волосы, норовит забиться в глаза и в нос.
И почему он не отправился через камин… Это было бы куда удобнее и быстрее. Никакого мокрого снега. Пара секунд – и он уже не у себя дома, а в холле дядиного особняка.
Нет, ему хотелось оттянуть момент очередного визита вежливости на как можно более долгое время. Хотя лишние несколько минут передвижения маггловским способом ничего не решают. Как говорится, перед смертью не надышишься...
Хотя как иногда забавно, трансфигурировав свою мантию в классическое английское черное пальто, поймать такси где-нибудь в маггловском районе Лондона, проехать по городу, глазея в окно на прохожих на улицах.
Магглы все же такие странные, немного смешные – все торопятся по своим делам… Нелепые наряды, невообразимые прически… А какие серьезные выражения лиц!.. Да, понаблюдать, поудивляться – отвлечься от мрачных мыслей о неизбежном…
Дядю Поллукса и тетушку Ирму он любил. Кузенов Кигнуса и Альфарда - в общем, тоже, даже несмотря на то, что Кигнус иногда казался ему слишком чопорным и надменным. Но вот кузина!..
Если бы его спросили, кто самая страшная женщина на земле, он бы не задумываясь, назвал Вальбургу Блэк. Страшная, конечно, не в плане внешности. Нет - внушающая страх, ужас, панику и желание бежать куда глаза глядят - главное, как можно дальше от нее.
Он не сомневался, что в порыве гнева она легко может убить, а порывам гнева она была подвержена часто. Даже слишком часто.
Он боялся бывать у дяди и тети. Как неохотно он выбирался к ним - в лучшем случае раз в месяц, чтобы отдать дань светским приличиям…
Наконец, он собрался с духом и постучал.
- Кто там? - послышался из-за двери скрипучий голос домового эльфа.
- Кричер, это я - Орион!
Обед начался вполне мирно. Ничто не предвещало бури. Но лишь до того момента, пока Вальбурга не наткнулась взглядом на букет цветов, стоящий в центре стола.
Орион с ужасом следил, как выражение ее лица меняется со спокойного на более свойственное для нее — рассерженное.
- Кричер! - в голосе Вальбурги звучал гнев. Нет, больше — ярость.
В столовой материализовался домовик. Взглянув на молодую хозяйку, он задрожал всем телом — до кончиков ушей.
- Что вам угодно, мисс?
- Кричер, сколько раз я тебе говорила — никогда не ставить на стол орхидеи! Никогда! Нигде! Никаких орхидей! - истерично выкрикивала она. - Я ненавижу орхидеи! Неужели это так трудно запомнить? И почему всем так нравится делать мою жизнь невыносимой?!
Дядя и тетя, казалось, не обращали на эту сцену никакого внимания.
«Конечно, привыкли к выходкам дочери за столько-то лет», - устало думал Орион.
Альфард и Кигнус, вынужденные из-за воплей сестры прервать беседу, лишь молча обменивались многозначительными взглядами.
Орион с трудом сдерживался, чтобы не зажать руками уши.
Кричер бился головой об пол, старательно наказывая себя за нарушение приказа хозяйки.
«Сумасшедший дом», - пронеслось в голове у Ориона.
- Вон отсюда, Кричер! - взвизгнула Вальбурга.
Домовик исчез. А она направила палочку на букет, произнесла заклинание — и тут же на месте орхидей в вазе появились мрачные черные тюльпаны.
- Так-то лучше, - Вальбурга мило улыбнулась и вернулась к разговору как ни в чем ни бывало:
- Так что ты там говорил, Кигнус, об этой своей... ммм... Друэлле?
***
Кузина никогда ему не нравилась. Еще с детства, с того самого дня, когда в истерике запустила в него котлом - он тогда сказал ей, что в Хогвартсе ее никто не будет учить варить смертельные яды.
Котел тогда пролетел в дюйме от головы Ориона и ударился о стену.
В тот день у него впервые возникло подозрение, что Вальбурга немного не в себе.
«Хотя сказать «немного не в себе» - значит, ничего не сказать. Она сумасшедшая».
С каждым новым визитом в дом родственников это подозрение лишь крепло. Орион не знал девушки более вспыльчивой, более вздорной и более истеричной, чем его кузина.
Вальбурга всегда казалась ему странной. Она носила черные, иногда фиолетовые или цвета запекшейся крови платья с длинными шлейфами, которые шелестели, когда она спускалась по лестнице. Она терпеть не могла солнце и всегда зашторивала окна, когда на улице стояла ясная погода.
Казалось, больше всего на свете она любила яды. Она интересовалась ими с самого детства и была очень огорчена, узнав, что яды не входят в стандартную программу курса зельеварения в Хогвартсе. Дома она постоянно что-то варила в своей комнате, а результаты экспериментов испытывала на домовых эльфах. Когда один из них умер в результате неудачного – или наоборот, слишком удачного – эксперимента, тетя Ирма запретила ей использовать домовиков в качестве подопытных. Естественно, был скандал. Ориону тогда не повезло оказаться у них в гостях. По всему дому летали разнообразные предметы, билась посуда, бились стекла в окнах и люстры – у Вальбурги случился неконтролируемый выброс магии.
При всей своей странности и сумасбродстве, кузина была умна. Чертовски умна. После окончания Хогвартса она умудрилась выиграть какой-то магический грант и уехала на три года на стажировку в Рим, к некоему всемирно известному в узких кругах зельеваров профессору, специализировавшемуся как раз на ядах. Фамилии профессора Орион не помнил, помнил только, что в роду у того были сами Борждиа.
Эти три года Орион вспоминал, как счастливое, спокойное время – он мог навещать дядю, тетю и кузенов когда вздумается, совершенно не опасаясь за свою психику и целостность барабанных перепонок.
Но все хорошее когда-нибудь кончается: Вальбурга вернулась домой, характер ее ничуть не улучшился, а рвение изобретать все новые смертельные снадобья лишь возросло. Сейчас, к своим двадцати трем годам, она уже печаталась в журналах по зельеварению, в рубриках, посвященных ядам, и была очень этим горда.
Еще кузина не любила цветы. Орион был убежден, что всем девушкам полагается любить цветы, поэтому такая ее особенность тоже казалась ему в высшей степени странной. Исключение для Вальбурги составляли лишь черные тюльпаны и черные розы. А ненавидела она больше всего почему-то именно орхидеи.
Орион до сих пор помнил, как Альфард однажды решил подшутить над сестрой, послав ей в День Святого Валентина букет орхидей с запиской: «Для мисс Блэк от таинственного поклонника», и до сих пор помнил ее вопли по этому поводу. Неизвестно каким образом, но Вальбурга догадалась, что злосчастный букет – дело рук Альфарда. Бедняга потом неделю ходил с посиневшим и опухшим, как у утопленника, лицом. И никакая магия не помогала. Орион подозревал, что все дело в паре капель очередной мерзости, сваренной кузиной и добавленной в кофе Альфарда за завтраком.
Вальбурга напоминала ему котел с зельем неизвестного содержания: бросишь в него что-нибудь не то – одно неосторожно сказанное слово – взорвется. Этим она раздражала его неимоверно.
«Истеричка! Стерва! Фурия!», - мысленно возмущался Орион, каждый раз возвращаясь домой от родственников.
Поведение кузины не укладывалось в голове, и долго еще потом в его мыслях вертелись слова, сказанные ею, ее визгливые возгласы и пылающий яростью взгляд темных, почти черных глаз.
***
Орион обычно не приходил к дяде без предупреждения, а если сказать начистоту — приходил только тогда, когда его приглашали, и когда отказаться было уж совсем неприлично.
Но сегодня был такой день, что он решил, не отправляя дяде сову, сразу зайти к нему, чтоб поделиться радостной новостью — ему наконец-то предложили пост в отделе международного магического сотрудничества в Министерстве — работу, о которой он так долго мечтал.
Родителям он скажет потом, вечером. Они всегда скептически относились к его стремлению занять этот пост, считая, что наследник благороднейшего и древнейшего рода Блэков вполне может позволить себе нигде не работать, а уж тем более в Министерстве, где в последние годы царят промаггловские настроения.
Дядя же, наоборот, поддерживал Ориона и утверждал, что для того, чтобы влиять на положение дел в магической Британии, нужно занять соответствующее место в ее политической системе. Он верил в племянника и не сомневался, что в Министерстве он будет отстаивать интересы чистокровных волшебников.
«Так что дядя вполне заслуживает узнать эту новость первым», - думал Орион.
- Хозяина Поллукса еще нет, - проскрипел Кричер в ответ на его вопрос, дома ли дядя. - Они с хозяйкой отправились в Косой переулок, обещали вернуться примерно через полчаса. Господа Альфард и Кигнус тоже куда-то ушли. Дома только молодая госпожа Вальбурга.
- Через полчаса, - задумчиво повторил Орион. - Я, пожалуй, подожду его.
Он передал Кричеру мантию и трость и прошел в гостиную.
Орион устроился в кресле у камина, развернул взятый с журнального столика «Ежедневный пророк» и начал было его читать, как его внимание привлекла негромкая фортепианная музыка.
Рядом с главной гостиной в особняке дяди находилась малая гостиная, которой уже давно почти не пользовались. Звук исходил именно оттуда. Орион вспомнил, что там как раз стоит старое пианино.
«Неужели Вальбурга играет? - удивился Орион. - Больше же некому».
Он подошел к двери, ведущей в малую гостиную, и чуть приоткрыл ее.
Вальбурга сидела за пианино вполоборота к двери и играла определенно что-то из «Шести французских сюит» Баха — Орион сразу узнал эту мелодию. Вальбурга не заметила его: она смотрела то в ноты, то прямо перед собой.
Орион поразился одухотворенному выражению ее лица. Подобного выражения на лице кузины он не видел до этого никогда. Не было привычной гримасы недовольства и готовности в любой момент разразиться бурей гнева. Лишь спокойствие и умиротворенность.
И музыка — легкая, летящая — волнами наполняла комнату и дарила такое чудесное ощущение мира со всем вокруг, мира с самим собой и радости - безотчетной, почти детской радости.
Эта музыка не сочеталась с мрачным, сшитым из тяжелой, плотной материи, платьем темно-фиолетового цвета, в которое была одета Вальбурга, но идеально гармонировала с полуулыбкой, игравшей на ее лице. И с солнечным светом, проникавшим в окна, которые в этот раз почему-то были не зашторены.
Орион застыл, завороженный музыкой, и не понимал ничего: как такая стерва, истеричка, не видящая вокруг ничего, кроме своих ядов, может играть такую проникновенную музыку? Как она может играть ее с таким лицом? Как может чувствовать ее? Как может впустить в комнату солнечный свет? «Это не Вальбурга! Это кто-то другой под оборотным зельем», - потрясенно думал он.
Из задумчивости Ориона вывел радостный возглас дяди:
- Кого я вижу - Орион! Не ожидал! Что привело тебя ко мне?
Орион мгновенно отпрянул от двери, к счастью, быстро собрался с мыслями и, улыбнувшись, ответил:
- Дядя, у меня прекрасная новость!
За обедом Орион иногда бросал на кузину взгляд, пытаясь найти в ее лице какие-то следы того выражения, что увидел в момент, когда она играла. Он пытался обнаружить в нем что-то от той, другой Вальбурги, но не мог. Она вела себя как обычно. Все так же визжала на Кричера за то, что тот, по ее мнению, пережарил мясо, и отпускала едкие замечания в адрес самого Ориона по поводу его мечтательного вида, высказывая предположение о том, что мыслями он, должно быть, не здесь, а в Министерстве - на высоком посту, упивается властью.
***
Как так получилось, что он стал думать о Вальбурге не как об истеричной, вздорной девице, а по-другому? Скорее как о тайне, которую непременно хочется разгадать, как о загадке, над которой ломаешь голову и никак не можешь выбросить из мыслей.
«Какая она на самом деле?» – думал Орион. Кузина не перестала казаться ему странной, но теперь эта странность не раздражала – она вызывала интерес.
Шло время, и в один прекрасный день Орион поймал себя на мысли, что только о Вальбурге и думает.
Он вряд ли бы смог вспомнить момент, когда заметил, что его кузина красива. Обычно он не заострял внимание на ее внешности. Но теперь ее длинные темные волосы, всегда уложенные в замысловатую высокую прическу, тонкие черты ее бледного лица и холодные серые глаза, которые загорались, лишь когда она говорила о своих неизменно любимых ядах, казались Ориону прекрасными.
И ему было совершенно все равно, что внешность Вальбурги не вписывается в стандартные каноны красоты – слишком худа, слишком бледна, слишком мрачно одевается…
Ему нравились теперь даже ее строгие длинные платья. Когда он слышал их шорох, его сердце почему-то замирало. В них Вальбурга казалась ему похожей на средневековую принцессу, и иногда, засыпая, он представлял, что кузину похитил дракон и утащил в свою пещеру, а у нее как назло не оказалось под рукой смертоносного зелья, чтоб отравить коварного монстра. И вот он, Орион, появляется в самый последний момент и спасает ее из когтей кровожадного чудовища…
Он смеялся над собой и своими фантазиями, а потом понял, что, должно быть, влюбился. Влюбился уже давно и сам не заметил – как. «Так, наверное, это и бывает, - думал он. – Это что-то вроде подводного течения, которого не видно на поверхности воды. Или как росток, что проклевывается из семечка в земле – хоть никто этого и не видит. Так и бывает – постепенно, незаметно, и вот…». Орион никогда не верил ни во внезапную страсть, что может нахлынуть ни с того ни с сего, ни в любовь с первого взгляда.
***
- Цианид очень просто обнаружить в теле отравленного после смерти, - говорила Вальбурга. – Поэтому если нужно кого-то отравить и избежать при этом наказания, лучше его не использовать. Хотя это очень сильный яд, убивает наверняка. Но вкус и запах… Их очень трудно перебить. А не у каждого есть время испечь, допустим, сладкие булочки для… хм, нежелательного лица. Досадные мелочи, но ведь вполне могут испортить жизнь. Или в крайнем случае, настроение… Вот над устранением всех этих досадных мелочей я как раз и работаю.
Орион слушал внимательно. Не то чтобы его интересовали яды вообще и цианид в частности. Но видеть, как загораются глаза Вальбурги, когда она говорит об этом, - это было счастье, которое не передать словами.
Он вообще был очень счастлив в этот вечер. В саду, куда они вышли после ужина, лежал снег. На небе сияли звезды, и снег искрился под их светом. И Вальбурга была прекрасна в своей черной, отороченной серебристым мехом мантии.
- И мне это удалось, - торжествующе добавила кузина.
- Удалось?
- Да. Ни следов, ни вкуса, ни запаха.
- Поздравляю, - только и смог произнести Орион.
- Только не говори отцу, что я испытала вчера свое изобретение на его филине. А то он уже гадает, почему тот так и не вернулся с ответом от тети Кассиопеи.
- Ты отравила Аро?!
- Ну он же и так уже был старый, - пожала плечами Вальбурга и доверительно прошептала: - Не говори, Орион.
Орион заметил, что она вообще теперь стала больше ему доверять и меньше отпускать колкостей в его адрес – когда он начал проявлять такой интерес к ее изысканиям. А он всего лишь хотел быть ближе к ней. Какая разница в таком случае – о чем говорить?
Внезапно мимо них пробежала неизвестно откуда взявшаяся полосатая кошка и тут же скрылась в заснеженных кустах.
- Но это же не ваша? – удивленно спросил Орион.
- Нет, - покачала головой Вальбурга. – Не знаю, чья. Но она тут иногда бегает. Ты что, никогда не видел?
- Нет.
- Кошки – загадочные существа, - задумчиво проговорила кузина. – Не знаю, стоит ли этому верить, но есть легенда, что они попали на землю со звезд. Некоторые с Сириуса, а некоторые – с Альфы Центавра.
Она подняла голову и посмотрела на звездное небо, а Орион в этот момент заметил, что лицо у нее сейчас такое же, как тогда – когда она играла Баха. Спокойное и прекрасное.
Он молчал, у него перехватило дух.
Вальбурга смотрела на звезды, а он смотрел на нее.
- Вон Сириус, а вон Альфа Центавра, смотри! – она указывала рукой на небо. – Видишь? А вон там – созвездие Ориона, - последнюю фразу она произнесла чуть тише и взглянула на него.
Ему показалось, что он летит в пропасть ее черных глаз, и он неожиданно для себя сказал:
- Вальбурга… А ты выйдешь за меня замуж?
Она смотрела на него изумленно и ничего не отвечала.
Ему стало страшно.
«Как разозлится сейчас… Давно не было скандала… И зачем я это сказал? Ну раз сказал… Это же торжественный момент», - подумал Орион и решил, что в торжественный момент никак нельзя без цветов. Он направил палочку на снег и произнес:
- Флорабелло!
Орион рассчитывал, что сейчас на том месте, куда он указал палочкой, расцветут черные тюльпаны, и Вальбурга сменит гнев на милость. Не убьет его сразу. Но к его ужасу, из-под снега распускались бледно-сиреневые орхидеи. Видимо, он слишком перенервничал, и заклинание сработало как-то не так.
- Орион, я… - начала Вальбурга, пока лишь слегка повысив голос.
«Убъет. Сразу. Но сначала у меня лопнут барабанные перепонки…», - Орион замер.
- … выйду за тебя замуж, да! – закончила она фразу.
И она улыбалась. И не вопила. И, что странно, он остался жив.
- Орхидеи… Это я случайно, - смущенно пробормотал Орион. – Я помню, что ты их…
- Ненавижу, - утвердительно склонила голову Вальбурга. – Эванеско! – и вот перед ними снова был чистый, белый, совершенно нетронутый снег.
Она поцеловала его сама, первая. И лишь оторвавшись от ее губ, Орион выдохнул:
- Я надеюсь, что не сделаю твою жизнь невыносимой.
- Ну если это произойдет, я же всегда смогу добавить каплю цианида в твой утренний кофе.
