Люциус со своей супругой за завтраком.
- Люциус, ходят слухи...
- Это проблемы слухов.
- Да, но слухи говорят, что у Беллатрисы есть любовник.
- Это проблемы Беллатрисы.
- Да, но говорят, что Рудольфус поклялся убить этого любовника...
- Это проблемы Рудольфуса.
- Да, но слухи говорят, что этот любовник - это ты.
- Это мои проблемы.
- А как же я?
- А это - твои проблемы.
Они говорят: тебе нужно изучить зверя. Твердят, что тебе нужно завлечь зверя. Ждут, ведь тебе нужно покорить зверя. А в конце тихо шепчут — тебе нужно убить зверя.
Комментарии:
POV Гермионы Грейнджер. Седьмой год обучения в Хогвартсе, AU шестой и седьмой книги. Возможен ООС персонажей.
Уважаемые Читатели! Не стройте иллюзий, что сюжет данного фанфика так же прост, предсказуем и прямолинеен, как извилина в мозгах Крэбба и Гойла (одна на двоих, причем). Рассказ — взрыв больного сознания. Погрузитесь в мир страха. Встретьте своего Вожделенного Зверя…
Но для этого мне бы пришлось сделать
нечто действительно страшное,
причем настолько жуткое, чтобы все пятеро
опрометью выбежали из комнаты. Джеймс Риз, «Книга Теней»
(перевод М. Тарасова)
Страх — вот единственная осмысленная реальность.
Я боюсь, ты боишься, мы боимся. Он, она, оно боится. Ни одно живое существо в мире не избежит страха, от которого замирает сердце. Я боюсь, значит, я существую.
Мои страхи — мое личное дело, и в широком контексте они лишены смысла. Ведь образы, возникающие в мозгу, лишь иллюстрируют страх. Они только обозначают тот настоящий ужас, что является глубинной сутью моей личности. Страх, мой или всеобщий, образуется раньше, чем формируется личность.
И конкретные проявления страха очень индивидуальны.
Сказала бы даже — слишком.
* * *
Я дочитала книгу, эдакую своеобразную дополнительную литературу, когда было уже далеко за полночь. Удобно устроившись на кровати, я запаслась двумя свечками, пузырьком чернил и несколькими перьями и, переписав некоторые отрывки на предварительно подготовленные листы пергамента с моими исследованиями, откинулась на подушки и немигающе уставилась в потолок.
Одиночество — вот начало, середина и конец моего страха. Но кто же не боится одиночества?
Полного одиночества?
Теперь же у меня появился новый источник страха, бороться с которым оказалось куда труднее.
Это был Драко Люциус Малфой.
Малфой, без сомнений, был опасен. Он выглядел как человек, внутри которого сокрыто зло. Он был зверем, волком, а я — гребаной Красной Шапочкой, которая потерялась в дремучем лесу, том самом, где хозяйничает иная порода, отличная от моей. Он был чистокровным. Я же звалась грязнокровкой.
А еще моя слабость — негласная первопричина страха — была известна слизеринцу и могла послужить отличным оружием против меня. И я избегала его.
Ровно до того момента, когда решила побороть свой страх.
* * *
Они говорят: тебе нужно изучить зверя.
Я согласно кивала и отступала в сторону, прежде чем снова посыпались бы бесконечные наводящие вопросы.
Мне удалось никому не рассказать о природе своего нового страха, однако скрыть само наличие оного было сложнее. Но даже моя, в некотором роде, исповедь толком ничего не стоила — я не строила иллюзий. Какая помощь? Что могли Гарри и Рон? А члены Ордена Феникса? Что могли сделать все эти люди против семикурсника-слизеринца?!
Я горько усмехнулась.
Он был всецело моим страхом. Моим зверем. И мне нужно было изучить зверя, чтобы понять первоисточник своего страха.
* * *
Уронив голову на руки, я украдкой взглянула на Малфоя. Обед был в самом разгаре, и слизеринец еще даже не приступал к десерту.
Мерзкий ублюдок. Гореть бы тебе в Аду, слизеринская дрянь, — твердила я про себя, в надежде побороть тошнотворный страх. Но его липкая волна уже подкрадывалась к моему горлу, удушая.
Я начала захлебываться.
То, что есть у меня, — ему не было нужно. Но он имел все, чего хочу я.
* * *
— Грейнджер, — сказал зверь.
Он не просил и не требовал. Он просто назвал меня, желая унизить, получая удовольствие от этого действия. Он скалился передо мной.
Страх рисовал в моем воображении страшные картинки: мне чудилось, что это оскал не человека, а зверя. Казалось, ощущаю зловонное дыхание твари, вижу кровавую слюну и гниющие остатки плоти, застрявшие между клыками. Которые так и жаждут вонзиться в мое одеревеневшее тело, порвать его на кусочки.
Малфой не сделает ничего плохого, я знала. Мы были окружены сокурсниками, на нас были устремлены десятки глаз, все слышали, что он говорил мне.
Он не посмеет. Он всего лишь мое индивидуальное проявление страха.
Ноги подгибались, руки тряслись.
Я хочу, чтобы ты умер.
* * *
Твердят, что тебе нужно завлечь зверя.
Следующий этап был сложнее.
Заинтересовать мерзкого ублюдка… Тут был только один вариант.
* * *
Утром я заглянула в библиотеку, чтобы отложить для себя несколько книг по магической природе страха, пока мадам Пинс не решила их куда-нибудь деть. Она странно смотрела на меня в последнее время, а ее разговоры с профессором МакГонагалл, в которых я отчетливо слышала свою фамилию (однажды, совершенно случайно, мне довелось подслушать часть их весьма прелюбопытной беседы), толкали меня к решительным действиям — если будет нужно, я украду эти книги. Инсценировав их уничтожение, разумеется.
Неожиданно я услышала знакомый голос:
— А ты ранняя пташка, грязнокровка.
Оглянулась и встретилась с колючим взглядом Малфоя.
— Ты, Грейнджер, потрясаешь меня.
И чем же?
— Энтузиазмом, — сладостно протянул слизеринец, растягивая слова на французский манер.
Это ловушка. Нет, абсурд: он же не может знать. Или он знает?
Зверь плотоядно смотрел на меня. Желудок неприятно скрутило, на лбу выступили бисеринки пота.
Я отчетливо вижу, как он вонзает клыки в мое тело.
Кругом кровь.
* * *
Это мой страх, моя навязчивая идея. И я задалась целью… показать Малфою, что такое страх. Показать, что это — единственная осмысленная реальность для меня. И для него — для всех нас.
Он пугал меня рассказами о неминуемых расправах над нечистокровными. Пугал Круциатусом и смертью. Мы много беседовали о страхе, если наше общение можно было назвать беседой. Каждый раз я буквально сходила с ума: голова шла кругом, в нос лез омерзительный запах блевотины — я жадно глотала воздух, а он упивался своим превосходством и смеялся, смеялся.
Слизеринский принц полагал, что сломил меня. Раздавил, уничтожил. Прошелся и вытер об меня ноги.
Мой зверь был в клетке, где я, — сама клетка.
Когда же ты умрешь?!
* * *
Ждут, ведь тебе нужно покорить зверя.
Гарри и Рон мельтешили перед глазами, бегая взад-вперед по гриффиндорской гостиной. Они были готовы клещами вытаскивать из меня ответы на свои вопросы. Но что я должна была им сказать?
Мне страшно. И это — правда.
Я не боюсь. Но это — ложь.
Они были частью моего эксперимента. И в тоже время — частью игры Малфоя.
Гостиная красная. И кровь тоже красная.
Устало закатив глаза и не обращая больше на мальчишек внимания, я поднялась в свою комнату.
Заставь свой страх прогнуться под тобой, кричали они мне вслед.
Заставь.
* * *
Малфой оскалился.
Да он псих, безумец!
Здесь я дала первую трещину — здесь и начался когда-то мой страх.
Лицо мое исказилось болью, отражая внутреннюю борьбу между ненавистью и отвращением.
— Грейнджер! — торжествующе прорычал зверь.
На лице застыл ужас.
— Грейнджер, — терзал он меня.
Мое лицо уже было лишено всякого выражения. Я была полностью поглощена единственной мыслью: заставить зверя покориться.
И он был покорен.
Считая, что проучит всех и вся, что уничтожит Поттера и его нищего дружка, что навсегда покончит с грязнокровкой. Унизит их. Уничтожит.
Я болезненно кончила.
И продолжала хотеть твоей смерти.
Девственная кровь перепачкала всю постель.
Да тут все было в крови.
* * *
А в конце тихо шепчут — тебе нужно убить зверя.
Если бы они знали, если бы я только могла сказать им…
Каждый раз внутри меня что-то ломалось, стоило мне открыть рот.
Но, с другой стороны, это было так захватывающе — исследовать мир страха. Учить, обучаться, жить страхом.
* * *
Ухмыляясь, Малфой покинул библиотеку.
Даже не стала смотреть ему вслед.
Я снова села за стол и принялась рассматривать старые фолианты, временами стряхивая со страниц пыль. Эксперимент закончился. Вроде бы. Это была последняя фаза — продолжать дальше не имело смысла. Что теперь я чувствовала? Неуверенность, растерянность и… Что же еще?
Конечно же, страх.
Мерзкое, грязное слово. Теперь оно всегда будет ассоциироваться со мной.
Я усмехнулась. Прыснула прямо в книгу.
Грязнокровка.
Такая же мерзкая. Такая же грязная.
Страх поработил меня. Ужас овладел мной. Я была в тисках собственных кошмарных иллюзий.
Страницы начали стремительно алеть.
Весь фолиант был багряным.
* * *
Зверь смотрел на меня сквозь сочившийся кровью воздух.
Что мне его угрозы о расправе? Какой уже смысл в Круциатусе и чистоте крови? До него дошло, что все это, — бред.
Сама идея — бред.
Он понял наконец: есть нечто хуже, чем страх, хуже самой смерти.
Это боль без надежды на облегчение. Это жизнь, которая все длится, когда рассудок умоляет тело о конце. И ты не знаешь, где кончается действительность и начинается агония твоего подсознания.
Но хуже всего то, что зверь был мертв.
Страх — вот единственная осмысленная реальность.
Кровь исчезла.
* * *
Я открыла глаза.
Малфой что-то увлеченно рассказывал Паркинсон, попеременно размазывая по тарелке тыквенную кашу.
Вдруг он усмехнулся, оскалился.
Клыки обнажились: и слюна тягуче закапала прямо на стол.
Зверь жив.
А умирал ли он? Я не знала.
Флаги над столом моего факультета, мой значок старосты, мой галстук.
Кровь была всюду. И я видела, сквозь эту вязкую кровавую пелену, как вожделенно скалился зверь.
