Рон говорит Гарри:
-Представь, я сегодня просидел целых
два урока у профессора Биннза!!
-А, почему?!!
-Да
задремал нечаянно, а никто меня вовремя не
разбудил.
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Жара и вечно скрипящий на зубах песок.
Тоскливые, будто жвачка тянущиеся дни – это если все спокойно.
Пробирающий насквозь ночной воздух – и не поверишь, что еще пару часов назад мечтал содрать к чертям мундир и утопиться в цистерне с питьевой водой.
Стычки с мутантами и хонтийскими пограничниками.
Хонтийцы предпочитали ночные набеги, сопровождаемые хаотичной стрельбой в воздух и молодецким гиканьем.
Впрочем, гвардейцы периодически отвечали соседям взаимностью, обыкновенно пробираясь в чужой лагерь под утро, когда даже бдительные часовые начинали клевать носом.
Это считалось чем-то вроде обмена любезностями. Войны пока никто не объявлял, но близость предполагаемого противника действовала, как кусок свежего мяса на стаю голованов.
Полуживые, на первый взгляд, мутанты гвардейцев ненавидели люто; и если случалось столкнуться с отрядом оборванных охотников – эти «полутрупы» сражались яростно и отчаянно.
В одной из таких стычек Зойза обзавелся первым своим шрамом – кривым багровым рубцом от плеча почти до поясницы, которым втайне гордился.
Страшно было, особенно в самом начале.
В первую же ночь Зойза, не разобравшись толком, всадил пулю в ляжку приземистого хонтийца, за что получил в челюсть от своего же капрала.
- Мочить будешь, когда прикажут, - рявкнул тот, обдавая бледного новичка густым запахом перегара. – Салага!
Подстреленный потом подловил Зойзу возле сарая, гордо именовавшегося складом.
Зойза больше недели щеголял с фиолетовой физиономией, противник же оставил на месте поединка два зуба и форменный ботинок.
- Это не то, что раньше. И обсуждать, как раньше, я тоже не буду.
- Может, и обсуждать-то нечего? – прищурился Панди.
- Я рапорт подал, - тихо сказал Зойза. – И ротмистр подписал уже.
- Ты чего? – вечный насмешник Панди побледнел. – Совсем, что ли, умом тронулся: сам, по своей воле – да на полгода в проклятую пустыню!
- Он не какая-то там штабная крыса, - ответил Зойза. – Боевой генерал. Герой. И я докажу, понимаешь ты? Докажу, что достоин!
- Друг… Ты хорошо подумал, а?
Панди весь как-то сник, растерянно глядя на непривычно серьезного Зойзу.
- Подумал, - кивнул тот. – Очень хорошо подумал.
Никаких писем Зойза, конечно, не писал.
Стыдно было – всего-то обязательное начальное, почерк, что у первоклассника; да и о чем писать, скажите на милость?
О том, как тоскливо бывает порой, когда стоишь на посту, а вокруг – тьма кромешная да странные вопли, то и дело оглашающие пустыню?
Еще можно было бы написать, как однажды капрал, пьяный в стельку, прижал Зойзу к кирпичной стене, прогретой за день так, что можно было обжечься; и, бормоча что-то неразборчиво, зашарил потными руками по телу, сжимая и царапая, и в бормотании этом только одно было слышно отчетливо: «Не ломайся, не мальчик уже».
И как Зойзу чуть не стошнило от омерзения; и как он, не помня себя, оттолкнул нажравшегося придурка, и тот шлепнулся на жирную свою задницу и орал вслед бессмысленные угрозы…
Наутро, впрочем, капрал ничего не помнил. Или делал вид?
Зойзе было все равно – лишь бы такого не повторилось больше.
Или о жутких картинах писать, что рисует глупое воображение?
Как сплетаются на постели два тела, и какой-нибудь вчерашний кандидат, глупый восторженный сопляк, в жизни пороха не нюхавший, с готовностью раздвигает ноги, подается навстречу и стонет в голос: «О, мой генерал…»
Вот это было пострашней любых мутантов с хонтийцами вместе взятых…
Да и слов подходящих Зойза не подобрал бы, при всем желании.
Слишком быстро, слишком…
Обожженное лицо расплывается перед глазами.
- Прости, мальчик… потерпи немного…я так хотел, прости…
- Ничего, я…
- Вот так… Уже лучше, правда?
- Еще, пожалуйста…
Если бы тот же Панди возник бы вдруг из воздуха и спросил: «Жалеешь ли ты, друг-приятель?», Зойза твердо ответил бы: «Нет».
Он должен был. Даже если окажется, что о нем давно уже забыли, и генеральскую постель согревает кто-нибудь другой.
Просто должен был. Доказать.
Не только ЕМУ – себе тоже.
