Судят Люциуса Малфоя. Главный свидетель обвинения - Северус Снейп.
Пристав:
-Свидетель, примите Веритасерум.
Снейп глотает "Зелье Правды" и занимает место.
Вскакивает Малфой.
-Прежде, чем начнется эта жалкая пародия на суд, я хотел бы сказать:
Суд - продажный, доказательства - подделаны, присяжные - подкуплены, а вашего главного свидетеля я имел в такой позе, и в такой, и в такой, и в такой....
Снейп, криво ухмыляясь:
-Правда, правда...
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Ну, я бы написала, что все мое - но вы же все равно не поверите, правда? Так что персонажи, события и места, чьи названия покажутся вам знакомыми, принадлежат тем, кому принадлежат
Фик в подарок моей бете Elinberg, которая напомнила мне о том, что когда-то я любила "Сверхъестественное".
Тайм-лайн: неопределенный. После предотвращенного Апокалипсиса. Канон учитывается частично.
Предупреждение: Ни в коей мере не имею желания задеть хоть чьи-то религиозные чувства и к Вере отношусь с уважением, но имейте в виду, что трактовка религиозных образов в фике может показаться достаточно вольной.
Комментарии и отзывы принимаю с благодарностью, здесь же или на е-мэйл.
А когда все стало совсем плохо, ну или настолько плохо, чтобы он мог об этом задуматься, но еще не настолько плохо, чтобы они вообще не могли поговорить, в общем, тогда Дин спросил:
- Как ты думаешь, бог действительно любит нас всех?
А Сэм, Сэмми с посеревшим от бессонницы лицом и красными от полопавшихся сосудов глазами, поразмыслив пару минут, ответил:
- Я думаю, так было. Но с тех пор, как мы убили Его Сына, Он понял, что ждать от нас нечего.
Этот ответ был в той афористичной и обладающей холодноватым юмором манере, которая еще даже не была свойственна Сэму, а только станет свойственна лет через двадцать. Если, конечно, у него хватит времени прожить так долго.
И, тем не менее, в нем что-то есть, и Дину казалось, что, поразмыслив, он мог бы понять, что именно.
Но у него не было на это времени.
***
Труднее всего привыкнуть не к плоти, не к смерти, не к отсутствию небес как таковых. Труднее всего, что у людей ощущения воспринимаются по раздельности: вкус, цвет, запах, прикосновение, звук...
Но насчет ощущений… то, что можно назвать в примитивном человеческом понимании аурой, на небесах одновременно воспринимается и светом, и речью, и запахом, и касанием. Это то, по чему Габриэль скрыто тосковал больше всего. Ну не считая, конечно, Отца. Зато теперь…
Скажем так, аура по-прежнему хорошая штука.
Конечно, Отец не стал бы удерживать своего архангела, захоти тот вернуться к своей роли трикстера на землю. Ничто Он так не ценит, как любовь, искреннюю и глубокую к Своим творениям, а земля - поистине любимое Его создание. Однако Габриэль молчит и даже не мерцает о возвращении.
Во-первых, аура действительно вещь.
И после этой всей круговерти, как можно оставить Отца? Эти пернатые без Габриэля даже догадаться не могут, что Его временами надо просто развеселить, не говоря уже о том, чтобы сделать это. Все приходится самому стараться. Вот ушел он, и пожалуйста вам: и трех тысяч лет не прошло, а тут апокалипсис, армагеддон, рагнарок - суета, короче, и совершенно не смешная. Нет, так Габриэль не согласен. И столько братьев и сестер погибло, как Отцу справиться одному, не говоря уже о том, что кто-то должен выпестовать всю эту крылатую мелочь, которая встанет в ряды ангелов Господних.
Собственно, это одна из немногих вещей, скрашивающих для Габриэля пребывание на небесах. Ему всегда нравились мелкие, которые чисто и ярко светились цветом звука весенних листьев – изумления, толком не умели еще ничего и легко велись на любые розыгрыши. Поэтому и задача сделать из них достойных соратников, подготовить нести ответственность, снимать бремя с Отцовских плеч, а главное помочь познать Добро и Зло, не прибегая к методам Люцифера, Габриэля не тяготила. Сколько младших братьев прошло в свое время через его школу – не сочтешь, и каким бы светом асфальтовой шершавости – неодобрения, не исходили некоторые, считавшие брата, променявшего небеса и архангельский чин на землю и сомнительные развлечения трикстера, недостойным наставником, Отцу виднее. А Он знает, что любовь к Нему и Его созданиям куда почетнее и благочестивее постной физиономии и пустой демонстрации служения. Поэтому Он любил и любит более всего тех, кто не просто подчинялся Ему, тех, кого рядом удерживала искренняя любовь, а не только почтение и послушание. Люциферу вот любви и не хватило…
Люцифер… Габриэль до сих пор содрогался от той боли Отца, и даже трикстер, всегда живущий где-то внутри, смеяться над этим не решался.
Вот и сейчас, когда все произошло, Габриэль побоялся, что новых разочарований Отец не перенесет, но разве во Вселенной могло найтись что-то, чего не мог бы перенести ее Творец? Лишь сияние Его стало прозрачнее, улыбка светлее, одеяние побелело до цвета молнии…
Разве не говорил Он, что страдание омывает чистые души?
Правда, только их. Это Габриэль, проведший столько времени среди людей, уяснил точно.
Кастиэль вот…
Кастиэль был его отдельной соринкой в ясном потоке ауры. На самом деле до Апокалипсиса Габриэль его едва-едва помнил. Нет, конечно, он бы вспомнил, если бы пришлось – вестник Господа должен обладать отличной памятью, но решительно ничем именно этот из братьев ему не помнился. Учеником был неплохим, но не более того, тихим, спокойным, ясным. Когда в гарнизон попал – там на него не жаловались, а пожаловаться на «птенцов» Габриэля любили, но и не хвалились. Послушный, уравновешенный, исполнительный. Отца, правда, он любил глубоко и преданно – без корысти, без гордыни, как должно быть, но бывает не всегда.
И все же, абсолютно не за что было Габриэлю его помнить. И уж на кого, а на Кастиэля он бы не поставил в игре «Апокалипсис», если бы его спросили заранее. Кто ж знал, что ангел окажется таким отчаянным…
Зато теперь ангела бы он не забыл, даже будь у него такая возможность, которой, впрочем, не было. Вернувшись на Небеса, Кастиэль еще пользовался неожиданно представившейся возможностью периодически оказываться на земле снова. Кого он там навещал – понятно, зачем – тоже прояснилось очень быстро. Это среди людей можно делать непроницаемое лицо, а на Небесах, когда в ауре отблескивает даже прелюдия к чувству или мысли, скрыть ничего невозможно. Аура Кастиэля сочилась цветом прикосновения к шелку и цветом запаха груши. Любовь и вожделение.
Привязываться к людям не было грехом. Такого просто не делали, да и случалось обычно нечто подобное лишь с ангелами-хранителями, а те вообще в большей степени были сгустками позитивной энергии, нежели личностями. Кастиэль неожиданно попал под прицел повышенного внимания. Свет чужих аур был наполнен звуком шевеления паучьих лапок. Окружающие ангелы не осуждали и не негодовали, им просто было любопытно, но Кастиэль весь сжимался от настойчивого чужого интереса к своим переживаниям, выставленным напоказ. Аура все сильнее мерцала неприятным и прерывистым, тягучим, словно льющееся сгущенное молоко, светом стыда. А потом ангел пропадать перестал, и стало еще хуже, потому что он начал блекнуть и выцветать отблеском задутой свечи.
Кто-то, знающий природу и ангельскую, и человеческую чуть хуже, чем Габриэль, решил бы, что человек оказался неспособным ответить на ангельские чувства.
Но Габриэль был уверен, это означает, что человек на них как раз ответил.
***
В течение жизни у Сэма не было причин обзавестись привычкой стучаться перед тем, как входить в очередной номер, который он делил с братом. Более того, ему это и в голову не приходило, а в том, чтобы стучаться в собственные двери, было что-то ненормальное. Возможно, они с Дином и впрямь слишком много времени проводят вместе. Возможно, все дело в этом.
Впервые мысль о том, что, наверное, постучаться было бы не грех, его посетила, когда, ногой распахнув дверь, так как руки были заняты двумя пакетами с сэндвичами, он застал Дина с Кастиэлем.
Нет, это не была одна из тех сцен, после которых ему осталось бы только ослепнуть и, желательно, с лоботомией. Собственно говоря, они просто разговаривали, даже не касаясь друг друга, разве что стояли чересчур уж близко, так, что полы плаща Каса почти задевали Дина. Однако Сэм сразу же понял, что ввалился он не вовремя, однако ломануться назад, извиняясь на ходу, было определенно худшей идеей, так что он просто застыл на месте, сжимая в руках пакеты с сэндвичами.
Голос Каса звучал негромко и невнятно, и Сэм из всей фразы уловил только самый конец. Одно слово.
- …грех.
Дин сделал шаг к ангелу, вставая практически вплотную, и взял его за руку.
- Тогда будет лучше вместо того, чтобы страдать из-за нашего греха, разделить его на двоих.
Тихо говорить Дин не умел – в детстве не научили - так что его Сэм услышал очень четко. Кастиэль стоял, опустив голову, и его рука все так же безвольно лежала в ладони Дина.
- Черт возьми… прости, Кас, но, чувак, даже если из-за этого обязательно гореть в Аду… то я… я все равно согласен.
Сэм вздрогнул. Люди часто говорят нечто подобное, но, в отличие от большинства, Дин понимал, о чем говорил. Сэм это знал.
Но и Кастиэлю тоже это было известно, причем не исключено, что куда лучше, чем Сэму.
Он мягко, но непреклонно высвободил свою руку и, отступив от человека, глядя ему в глаза, покачал головой.
- Лучше умру, но не введу тебя в грех, Дин.
Вот именно сейчас Сэм понял, почему Дин так бесился из-за склонности ангела неожиданно исчезать.
А когда Кастиэль растворился в пыльном и наполненном солнцем воздухе мотельного номера, и Дин с выражением отчаяния на лице, повернувшись, столкнулся взглядом с младшим братом, вот тогда Сэм пожалел, что сам не владеет этим искусством.
- Дин?.. – тихо позвал он, наконец, пристраивая эти чертовы сэндвичи на стол.
- Сэмми, тебе обязательно было занять место в первом ряду?! – рявкнул Дин, но без особого энтузиазма.
Сэм понял, что брат был так расстроен, что даже возмутиться толком не в силах.
- Прости.
Дин сел на стоящий у стола обшарпанный стул. Второй был настолько расшатан, что Сэм на него опуститься не решился.
Собственно, Сэм почти всю историю этих двоих видел из первого ряда. Их сближение было таким медленным, таким трудноуловимым и незаметным, что Сэму и в голову не приходило поинтересоваться у Дина, что же происходит. С другой стороны, когда все стало очевидным, как сейчас, уже вроде бы не было смысла что-то обсуждать. О чем тут можно было говорить? Это же был Кас, никаких проблем, чувак.
Однако проблема состояла в том, Каса тут как раз не было. Вот так вот… чувак.
- Он испугался, - тихо сказал Сэм безо всяких уточнений, надеясь подбодрить брата.
Дин, кривовато усмехнувшись, покачал головой.
- Конечно, он испугался! Я на него попер как экскаватор!
Несмотря на собственные слова, Сэм допускал, что причина не в этом, и подозревал, что и Дин это понимает. Кас был не из пугливых. Разве уж только…
- Дин… - осторожно уточнил Сэм, - Дин, ты же не… того…
Брат посмотрел на его жест и скривился.
- Нет, конечно! Ты что рехнулся, старик?! Думаешь, все дело просто в сексе с ангелом?
Сэм все-таки решил рискнуть и сел на скрипящий стул.
- Он вернется, Дин, - как мог утешающе, пробормотал он
Они оба знали, что это ложь. Кастиэль не отступал от своих решений, если считал их верными. Дин отрицательно мотнул головой.
- Нет. Не в этот раз, - сказал он и опустил голову на стол, упираясь лбом в сложенные руки.
На этот раз в его распоряжении была уйма времени.
***
Кастиэль знал, что все всегда к лучшему и каким бы сложным и болезненным ни выдалось для тебя новое испытание, в итоге оно тоже всегда к лучшему. Это было то, что он все еще мог повторять самому себе раз за разом, чтобы успокоить сердце. Но оно, однако, успокаиваться не хотело, и аура пульсировала мутными нечистыми вспышками взбаламученных мыслей.
Все к лучшему.
Им с Дином и в самом деле лучше больше не видеться, потому что такое испытание может оказаться обоим не под силу.
Все к лучшему.
Весь тот вихрь чувств, который закружил душу и голову, он в прошлом, и это к лучшему. Сердца ангелов не предназначены для такого наплыва эмоций, им надлежит быть чистыми и покойными. Люди созданы Отцом по образу и подобию Его, ангелы, сотворенные из первого Света, одновременно и более закалены, и более хрупки.
Все к лучшему.
Не видеть, не вспоминать, не думать.
Все к лучшему.
Отче, Отче, зачем Ты оставил меня?
- Чего киснешь?
Кастиэль так не ожидал абсолютно человеческой реплики, произнесенной вслух, что даже свет его на секунду дрогнул цветом горящей росы.
Рядом плюхнулся, другого слова не подберешь, Габриэль, аура его тянулась, окутывала, обвивала любопытными нитями, похожими на туманные прядки. Они несли в себе невероятную силу, недаром обладатель их был архангелом, но одновременно отливали какой-то золотисто-зеленоватой насмешливостью, напоминая о трикстере, хотя в облике Габриэля сейчас ничего не было связано с той его земной формой.
Кастиэль опустил голову, отчаянно сожалея сейчас, что не серафим и не может закрыться, укутаться в кокон радужных крыльев, спрятаться от чужого любопытства. Впрочем, от Габриэля оно было хотя бы теплым. Свет ауры потек, замерцал, замелькал вспышками.
«- Что мне делать, не знаю… Появиться перед кем-нибудь не могу… глаза поднять стыдно…
От Кастиэля веяло таким отчаянием цвета пыльного запаха, что даже Габриэлю было очевидно: в таком состоянии ему нельзя помочь, просто велев перестать валять дурака и вспомнить, чем все тут ему обязаны. Архангел не стал спрашивать, в чем дело – это и так было очевидно до неприличия.
«- Ты был на земле, ты стал почти человеком… Ты подчинился тем законам, что царят на земле…
Человек ушел из Эдема, осознав любовь, и она была первым, что он принес на землю. Тем, ради чего он пришел на землю.
«- Я не имел права… я не смел…
Сияние Габриэля в ответ на это неловкое мерцание было чистым и сильным.
« - И Бог спускался на землю.
- Не любил Он, - устало выдохнул Кас, и его буквально обдало сильным жгучим потоком энергии от архангела, так что крылья световыми всполохами взметнулись за спиной как во время атаки. Обычно Габриэль прекрасно контролировал все свои силы, так что видимо сейчас был действительно очень зол, раз не посчитал нужным сдерживаться.
«- Не смеешь ты говорить такого. Разве не нашел Он там друзей, учеников? Разве не раздал им Свое сердце, Свою душу? Разве не причастил их Своей плотью и кровью? Это ли не высшая любовь?
«- Не такая…
Габриэль в сердцах пожалел, что аурой нельзя выругаться. «Не такая»… Попробуй-ка поспорь!..
«- Отче!..
***
Его одежды сияли ярчайшей белизной солнечного света, когда архангел Габриэль склонился перед Ним, принимая, впитывая Его сияние. Луч скользнул по склоненной голове, и архангел выпрямился, глядя Отцу в лицо, успокоенный, просветленный.
«- А ты, Кастиэль? Ты не хочешь поздороваться со Мной?
«- Не смею я… марать Твои одежды скверной.
Он повернул Свой лик к досадующему архангелу, от которого катились волны неодобрения.
«- Оставь нас, Габриэль.
Это означало, что Отец хочет поговорить с кем-то наедине – такое случалось очень редко. Теплый свет, переливающийся последними отблесками исчезающей радуги окутал Кастиэля.
«- Сын Мой, неужели ты считаешь, что Мои одежды Мне дороже Моего дитя?
Кастиэль склонился к израненным светлым рукам Отца.
« - Но как ты можешь замарать что-то, Кастиэль? В чем твоя вина? В самый темный час в вере своей ты был тверд, надежда никогда не покидала тебя, в сердце своем хранил ты любовь ко всем созданиям Моим, большим и малым, прекрасным и удивительным.
«- Любовь моя стала нечиста…
«- Любовь не может быть нечиста, дитя Мое. Она может либо быть, либо не быть.
Кастиэль не вынес и очень человеческим жестом в отчаянии закрыл лицо ладонью. Свет Отца поглощал все неверные трепетания его ауры, впитывал, окрашивал желтоватую неуверенность радужными красками, пахнущими молнией.
«- Человек он, мужчина, Отец…
«- Это границы, которые чертит человеческий разум, а Я не знаю границ. Тебе известно, Кастиэль, что не тела, а души любят друг друга. Разве дан им пол?
«- Но разве любовь не была под Твоим запретом? Не за это люди покинули Эдем? Плотская любовь…
В радужный свет влилась щемящая дрожащая грустная нотка цвета весеннего льда – грусти.
«- Да, дитя Мое, ибо такая любовь может причинять и страшную боль и разрушать душу, как любая стихия. Я не хотел такой участи Моим детям. Но тебе с твоим избранником не о чем тревожиться. Вы прошли все испытания, и прошли их достойно, огонь страданий и боли не обуглил ваши души, а очистил их.
«- Но Ты не позволил таких чувств Себе?
Этот вопрос был на самой грани, но ответная волна была по-прежнему слегка грустной, но без малейшего неудовольствия.
«- Как мог Я? Ведь Я пришел в этот мир страдать, искупать грехи и умирать, и знал, что эта Моя жизнь будет коротка. Разве Я мог причинить кому-то боль, связав такими узами с Моим путем.
Да, нежелание причинить кому-то боль было для Кастиэля вполне понятно.
«-Чего же ты хочешь теперь, Кастиэль? Ты знаешь, что ангелу не жить между небом и землей.
Аура билась и трепетала пойманным огоньком задуваемой свечи – желанием близости, отношений, совместной радости и разделенной печали.
«- Ты хочешь отказаться пути воина Господня, Кастиэль? Ты хочешь стать ангелом-хранителем?
Стать ангелом-хранителем. Отказаться от собственной личности, превратиться в теплую энергию, которая будет поддерживать Дина, охранять его… которую человек никогда не увидит, не почувствует, не поймет… Возможно, это будет лучшим выходом.
«- Не верю Я, что ты откажешься от ваших чувств так легко.
И слова Отца, конечно, были точны, как удары молотка по гвоздям. Отказаться было бы таким хорошим, таким простым выходом, но, раз решившись, Кас уже не колебался.
Кастиэль впервые осмелился поднять глаза на Отца.
«- А если мое желание недостойно, Отче?
Ответом ему была печальная, но светлая, совсем человеческая улыбка, свет которой овевал спокойствием.
«- Ты не можешь пожелать недостойного, дитя Мое. Тебе известно, что ты отдаешь? Ты потеряешь большую часть своих сил. Если ты вернешься к нам, то не сможешь больше увидеть этого человека до его смерти. И ты познаешь страх смерти, который гнетет людей.
- Готов я, - медленно ответил Кастиэль.
Появившийся из ниоткуда Габриэль, ощутив, что Отец не гневается, тут же заговорил:
- Ну, сил на пару трюков я тебе подкину, а то Винчестеры тебя совсем затюкают.
«- Ты знаешь, что это значит, Габриэль. Двух трикстеров на земле быть не может.
Отцу архангел откликнулся обычным полумыслью-получувством.
«- Это известно мне, Отец, но сколько Кастиэль пробудет там? Не больше семидесяти лет – да малышня еще и опериться не успеет.
- Только, - уже вслух сказал Гейб ангелу, - ты такой зануда… Хоть у Дина спрашивай каких-нибудь идей для трюков – иначе люди будут по мне скучать. Человечеству нужен иногда трикстер, который играет без логики.
Кастиэль чуть-чуть улыбнулся.
Когда светлая рука поднялась, чтобы благословить их обоих, чернильные пряди ангельской энергии, стелящиеся самой красной кровью, взметнулись волной.
«- Что гнетет тебя, дитя Мое? Чего ты боишься?
«- Я не хочу опять потерять Тебя, Отец.
Бесплотные пальцы коснулись его лба благословением, теплом, гармонией.
- Ты не потеряешь Меня. Ты никогда не терял Меня.
*
И когда умерший пришел к Богу, он спросил, почему Господь не помогал ему в его жизненном пути, таком тяжелом?
*
Улица пахла пылью, солнце палило нещадным жаром, и Кас подумал, что у людей непременно должно быть придумано что-нибудь получше плаща, чтобы переносить такую жару.
Он еще этому научится. Теперь у него в распоряжении неограниченное время.
У них обоих.
Кастиэль не был уверен, по чему именно узнал со спины в заходящем в какое-то кафе молодом парне Дина, но позвал его раньше, чем отдал себе отчет. Тот тут же обернулся, и на секунду Кас поймал взгляд зеленоватых глаз, прежде чем сделал невольный шаг вперед, услышал чей-то крик и почувствовал сильный удар в бок.
В глазах резко потемнело.
*
И Бог подвел его и показал ему его жизненный путь, и было там две цепочки следов:
- Это потому что Я всегда шел вместе с тобой.
*
Голова болела очень сильно, и когда Кас попытался сесть, то мало того, что началось головокружение, так еще и чьи-то руки пихнули назад на одеяло.
- Ты совсем свихнулся, Кас? – рявкнул на него Дин, как только тот приоткрыл глаза. – Я точно помню, что говорил тебе, как правильно переходить дорогу! Тебя сбила девяностолетняя бабка на четырехколесном велосипеде! Ты считаешь, мне в кайф было тащить тебя на руках до мотеля?
Сэм, ощупывающий голову Каса, слегка хмыкнул.
- Шишка шикарная, - сказал он и осекся.
- Чувак, твое счастье, что тут недалеко было, - продолжал Дин, глядя на хлопающего глазами Каса, но тут Сэм, жизнью приученный соображать чуть быстрее, с силой схватил брата за руку.
- Шишка, Дин! Ты понимаешь?
Дин понял, побледнел слегка под загаром и присел на край кровати.
- Кас, ты…
Тот сел, не обращая внимания на боль, обнял его за шею и ткнулся губами в губы.
Через пару минут Сэм понял, что с расспросами придется обождать, и, тихо свистнув с тумбочки бумажник Дина, свалил на регистрацию заказывать второй номер.
Закрывая за собой двери, он подумал, что все дело, конечно, не в сексе с ангелом.
Все дело в любви с ангелом.
*
- Но, Господи, - ответил человек, - вот тут, и вот тут, и там идет лишь одна цепочка следов – а ведь это и были самые тяжелые периоды моей жизни.
*
Когда кругом стояла душная глухая ночь, которая заставляла тела липнуть к простыням и капельки пота катиться по коже, человек прижал Каса поближе, задумчиво покусывая за ухом. Они уже успели обсудить все, что требовало немедленного выяснения. По крайней мере, то, что больше его ангел никуда не денется, Дин уяснил, а большее его не особо интересовало. Не сейчас, во всяком случае. Это могло подождать.
И, тем не менее, был тот горький осадок, который Дину жизненно необходимо было выплеснуть.
- Знаешь, - сказал он, поглаживая ангела между лопатками, отчего тот беспокойно изгибался, - твой бог не очень-то хранил нас, чтобы мы могли подойти к вот этому вот моменту живыми и относительно целыми.
Кас выгнулся, чтобы плотнее почувствовать ласку, скользя пальцами по крепким обнимающим его рукам. Голос его прозвучал в темноте низко и глухо.
- Не прав ты, Дин. Только Он и хранил нас.
*
И Бог ответил ему:
- Это потому что тут Я нес тебя на руках.
