«Кроме того, я изменила память своих родителей, и теперь они уверены, что зовут их Венделлом и Моникой Уилкинс, а мечта всей их жизни состоит в том, чтобы перебраться на жительство в Австралию, что они уже и сделали.» Дж. К. Роулинг, «Гарри Поттер и дары смерти».
Моника Уилкинс рассеянно вертела в руках томик сонетов. Она всегда терпеть не могла Шекспира, особенно эту его дурацкую пьесу, «Зимняя песня» или «Зимняя сказка». Даже странно, что она помнит название. В доме у родителей, разумеется, было собрание сочинений Шекспира, но Моника не прикасалась к нему после окончания колледжа и уж конечно не стала забирать с собой, перебираясь на другой край света.
А теперь эти смешные австралийцы подарили ей сборник сонетов. Куда бы его деть?
Моника растолкала «Овощеводство для всех» и телефонный справочник и уместила Шекспира на единственной в доме книжной полке.
Конечно, когда-нибудь они с Венделлом купят шкаф. Но пока вполне хватит полки. Есть куда более насущные проблемы.
Моника широким шагом отправилась на кухню и чуть не споткнулась об игрушечный самосвал, оставленный соседскими детьми. Какая морока от этой ребятни, хорошо, что они с Венделлом не наделали глупостей по молодости. А то сейчас не удалось бы обойтись двумя чемоданами самого необходимого... «Вы уверены, что у вас больше нет вещей, мадам? Вы действительно переезжаете сюда на постоянное жительство?» Австралийские чиновники смотрели на них как на сумасшедших. Конечно, люди вечно таскают за собой всякий хлам. Старые платья, старые книги, старые фотографии... старую жизнь.
Моника с Венделлом никогда не делали снимков «на память». У них в доме не было ни одной фотографии, кроме чёрно-белых бабушкиных раритетов, которые лет через сорок уже сойдут за антиквариат.
Моника всегда жила настоящим, и Венделл её полностью поддерживал. Они были идеальной парой. Одинаково ненавидели зубных врачей и обожали солнечные степи Австралии.
Водные лыжи, вот что непременно нужно купить! Зачем лезть в горы и трястись от холода, когда можно кататься по ярко-голубой сверкающей воде?
Если бы только на пляжах не было столько малышей, того и гляди задавишь кого-нибудь. Нет, хорошо, что они с Венделлом не пошли на поводу у стереотипов. Вся эта жуткая тяжесть, и тошнота, и потом эта ужасная боль... Моника сама не знала, откуда ей так хорошо известно, как это – выносить и родить ребёнка. Наверняка мама ей рассказывала. Неудивительно, что после таких воспоминаний она зареклась иметь детей.
Воображение часто преподносило Монике сюрпризы. Она всегда точно угадывала диагноз любого из своих знакомых, хотя врачей на дух не переносила и считала шарлатанами.
Если даже я могу с ходу понять, что это за болезнь, зачем ещё платить этому дармоеду – возмущалась она всякий раз, когда кто-нибудь защищал медиков.
И все эти кулинарные рецепты, которые всплывали в её голове. Моника потом долго стояла посреди кухни, глядела на полки шкафов в поисках посуды, которой там никогда не было.
А ещё она вздрагивала каждый раз, когда приносили почту, и Венделл бросал конверты на стол. Моника сто раз просила его этого не делать, но Венделл никак не мог запомнить. Это была единственная причина для споров между ней и мужем.
Тебе надо побороть этот детский страх, говорил Венделл. Каким бы он ни был, он не должен иметь над тобой такой власти. Никто не пришлёт тебе порошок сибирской язвы, ты же не президент США.
Но дело было не в порошке, это Моника знала точно. В её детстве никто ещё не слыхал про сибирскую язву. Услышав шум падающих конвертов и вздох Венделла, похожий на совиное уханье, Моника успевала уловить только краешек воспоминания.
Старый конверт из плотной пожелтевшей бумаги с зелёными буквами. Незнакомый адрес... где это, в Лондоне? И выписанная готическим шрифтом чужая фамилия: мисс Г. Грейнджер, в собственные руки.
